Когда я закончила, миссис Моузли разрешила нам взять перерыв на пиццу. Я захватила бумажную тарелку, положила на нее пару кусочков, а затем направилась к своему обычному месту за компьютером рядом с Маком. Только на этот раз у меня не было никакой работы.

Я включила видеоигру, которую предпочитал Мак, и начала играть.

– Рада свалить отсюда? – Спросил он, присаживаясь на свое место и держа тарелку с пиццей.

– Да. Определенно. – Я бросила гранату.

– Чем теперь займешься? – поинтересовался он.

– Помимо школы? Бегом, я думаю, – ответила я. – Я скучаю по этому. Это неожиданно, ведь я больше не бегала с Калебом, но, оказывается, мне нравится бегать. А по нему я скучать не буду.

И это было правдой. Было время, я чувствовала, что умру, если он будет встречаться с другой. Но теперь я о нем даже не думала. Я ненавидела, что его жизнь пошла наперекосяк из-за случившегося, и верила, что он сожалеет. Но это меня больше не касается. Мы разошлись, я оставила прошлое позади, и это всё, что имело значение.

Миссис Моузли помогала одному из новичков с исследованиями, и все вернулись к работе, оставляя на клавиатуре жирные отпечатки грязными после пиццы пальцами.

За исключением Мака и меня. Мы удобно развалились на наших стульях. Разделили наушники и расслабились за видеоигрой. Закончив с пиццей, он открыл упаковку конфет, которую я принесла ему, и мы с таким же успехом набивали наши животы шоколадом и сахаром.

Когда наше время закончилось, мы покинули помещение, как в любой другой день, только на этот раз я не вернусь, и это показалось мне действительно странным.

Снаружи меня ждал папа, в застегнутом пальто и шарфе вокруг шеи. На улице, наконец, похолодало, и я увидела, как дыхание Мака превращалось в пар, когда он шел по тротуару.

Я остановилась и повернулась к папе.

– Думаю, сегодня я пойду домой пешком, – сказала я.

Его брови удивленно поднялись.

– На улице мороз.

– Я немного побегаю, – сказала я. – Плюс у меня есть пальто. Всё будет хорошо.

Папа пожал плечами и открыл двери. Он пошел к своей машине, и я побежала за Маком.

– Я пойду с тобой, – сказала я, подпрыгивая, чтобы согреться. – Скейт-парк?

Он кивнул.

– Хорошо.

Мы не очень долго зависали на рампах. Было слишком холодно. Но я не возражала, потому что на самом деле хотела вернуться к ручью. Мне нужно было кое-что сделать.

Я шла спереди, Мак молча шел позади. В туннеле было на удивление тепло, и теперь я поняла, почему он иногда спал там, особенно, когда было сухо. Наши шаги отражались эхом от стен, как прежде, только на этот раз у нас была цель. Я направилась прямо к прямоугольникам света и повернулась лицом к стене с граффити.

– Я кое-что принесла, – сказала я. Открыв свой рюкзак, я вытащила маленький аэрозольный баллончик с серебряной краской, которую утром раздобыла в гараже.

Мак ничего не сказал, просто усмехнулся, под грязной челкой его кожа была холодной и натянутой, и наблюдал, как я встряхнула банку и сняла крышку.

Удерживая палец на кнопке, я присела, чтобы найти пустое место рядом с «Соло». Я точно знала, что собираюсь написать. Я была не просто тоскующей девушкой Калеба. Я была не просто лучшей подругой Вонни. Я была не просто бегуньей. И определенно я не была доступной потаскушкой.

Я – это не мои ошибки. Никто больше не мог давать мне характеристики.

Только я должна сказать, кто я.

И я была... мной.

Просто Эшли.

Я нажала на кнопку и нарисовала большую, витиеватую, яркую «Э».

КОНЕЦ.

ЗАМЕТКИ АВТОРА

Я была подростком в 1980-х годах. У нас не было мобильных телефонов. Не было ноутбуков или социальных сетей, никакого Skype, sms или мгновенных сообщений. У нас были фотоаппараты «мыльницы», в результате фото получалось зернистое. И еще около недели занимала проявка плёнки. Или у вас было время, чтобы позволить себе крутую одночасовую обработку.

Во многих отношениях у нас не было мгновенной связи, мы были вынуждены полагаться на передачу бумажных записок из рук в руки в классе, а потом ждали – часами и даже днями – когда нам отпишут. А чтобы позвонить друзьям, использовали привязанный к кухонной стене телефонный шнур спиралькой (в котором наши волосы всегда, всегда запутывались). А каждый кадр, который мы сделали, был просмотрен в фотосалоне во время проявки. На самом деле фотосалон в моем местном торговом центре выбрасывал готовые фотографии через окошко, одна за другой, на конвейерную ленту, которая находилась снаружи, поэтому каждый мимо проходящий мог видеть наши дела.

Когда не было телефонов с камерой и обмена сообщениями, если мы и опасались, что сверстники поймают нас обнаженными, то в нас вселял ужас Случай Общественной Обнаженки. Скажем, классический кошмар, который превратился в реальность, «Обнаружили Голым в Классе Алгебры». Или «Огромная Катастрофа с Резинкой от Купальника», произошедшая в общественном бассейне.

Нельзя сказать, что мы не раздевались перед теми, перед кем не стоило бы. Конечно, обнажались. Возможно, восьмидесятые кажутся доисторическими временами, но мы всё-таки были людьми. А люди раздеваются. Люди экспериментируют с такими вещами, как секс, и делают глупости: бросают дурацкие вызовы или принимают глупые решения, чтобы пустить пыль в глаза, или привлечь внимание, или пошутить, или вообще без причины.

И так как мы были людьми, мы делали ошибки и, конечно, наши самые дерзкие решения имели негативные последствия. Некоторые последствия были хуже других: позор, глумление, домашний арест, привод в полицию. Вместе с экспериментами и необдуманными решениями все эти злосчастные наказания существовали и до секстинга.

Согласно свежим статистическим данным, 20% подростков отправляли свои обнаженные или полуобнаженные фотографии или видеоролики кому-то еще. В интернет-пространстве существует куча наготы и это вопрос времени – когда ее увидят дурные глаза. И тогда можно ожидать либо несчастного случая, либо шутки, или издевательства, или мести. Либо их просто распространят.

Но независимо от наличия обнаженных эпизодов в нашей жизни у всех нас были моменты, когда мы ощущали страх незащищенности перед нашими ровесниками. В эти моменты мы ощущали себя…голыми. Никто не хочет оказаться в такой ситуации. Никому не хочется обнажать свое тело – или обнажать свою душу, если уж на то пошло, – чтобы мир мог видеть, судить, комментировать. Мы хотим скрыть свои интимные места, будь-то внутренние или внешние. И самим решать – когда, как и кому открываться.

И если мы окажемся в столь щекотливой «голой» ситуации, хоть в 1983 году, хоть в 2013, в прямом смысле или переносном, самое главное – это как мы справимся с последствиями. Вы не можете вернуть этот обнаженный момент или сообщение. И время тоже не вернуть обратно, чтобы вы могли скрыть и защитить это. Но есть куча времени, чтобы научиться двигаться вперед. Как сказала Бэа Валери в моем первом романе «Список ненависти»: «Всегда есть время для страдания, и всегда есть время для исцеления».

Разрешаем ли мы людям с осуждающими комментариями и длинным языком эмоционально нас унижать? Разрешаем ли мы нашим обидчикам вешать на нас ярлыки? Разве мы позволяем им говорить, кто мы такие, только потому, что они думают, что знают нас, основываясь на одном обнаженном мгновении?

Или мы, как Мак, напоминаем себе, что наши разоблачители знают только часть истории, и только частично знают нас настоящих? Или мы, как Эшли, в конце концов, находим сами себя? Ведь неважно, насколько мы оголились, одно плохое решение не определяет нашу личность.

В конечном итоге, только от нас зависит, насколько мы хотим открыться миру. И так было всегда. Независимо от технологий.

ИНТЕРВЬЮ С ДЖЕНИФЕР БРАУН

1. Почему Вы захотели написать эту историю?

Как и со всеми моими книгами, я захотела написать это, потому что проблема актуальная. Подростки вокруг нас испытывают те же издевательства и позор, которые пережила Эшли, всего лишь потому, что приняли неудачные решения. Куча подростков хочет услышать, что они не одиноки.

В свои подростковые годы я постоянно чувствовала себя изолированной, поэтому для меня так важно достучаться до страдающих детей, чтобы они знали, что в конце этого тоннеля, по которому они идут, есть свет. И что их дела наладятся. У меня нет ответов, но если я могу создать персонажа, с которым будут сопоставлять себя читатели, а потом дам этому герою надежду, а это в свою очередь обнадежит читателей, то я счастлива.

2. То, что произошло между Эшли и Калебом, весьма ужасно. Такое может случиться на самом деле?

Может и происходит! В некоторых штатах изменили законы, касающиеся подросткового секстинга, или в данное время работают над этим. В других штатах пересылка фотографий с обнаженными несовершеннолетними считается распространением детской порнографии, а это уголовное преступление. Молодых людей могут арестовать, предъявить обвинение, признать виновными в судебном порядке, привлечь к общественным работам или другим программам реабилитации преступников. Также возможен тюремный срок и регистрация в качестве сексуального преступника.

Но также есть немало случаев, когда подросткам приходилось иметь дело с неудачными эмоциональными последствиями секстинга. Бывает, что интимные фотографии детей становятся вирусными, насмешки вынуждают сменить школу или приводят к отстранению от занятий. К сожалению, есть даже случаи, когда подростки совершают самоубийство из-за издевательств.

Поэтому так важно хорошенько подумать, прежде чем нажать «Отправить». Всё, что вы отправляете в интернет, уходит туда навсегда. Вы не можете этого вернуть и никогда не узнаете, захотите ли вы этого.

3. Почему Калеб так подло поступает с Эшли?

Месть, простая и незамысловатая. Он злится на Эшли и хочет ее наказать за то, что она ему сделала, как он думал. Его мышление кратковременно, ведь когда мы злимся, мы склонны обвинять, и он не понимает, какие последствия могут иметь его действия. Он не думает о том, насколько быстро и как далеко может распространиться информация. Он не думает даже о проблемах, в которые может сам себя втянуть.