Юлия Андреева - Тюремная песнь королевы

Всем известно, что у лилий длинный и крепкий корень. Сейчас он обвивает властным движением изгибы сосудов, проникая в каналы крови, охватывает позвоночник, подобно зеленой лиане, и ползет все вперед и вперед, не ведая запретов.

Темнота моей ночи чуть-чуть рассеялась, это белый бутон высвободил свой свет. Путаясь, спотыкаясь на каждом шагу, шарила я в пустоте, ища тебя. Тебя мое солнце, мой светлый месяц!

После того как ты оставил меня, забрав свой свет, настала вселенская ночь. О, Филипп – солнце небосвода моего! Казалось, вечная ночь похитила мое зрение, но это всего лишь глаза приучались смотреть внутрь». – Француаза остановилась на мгновение, испуганно бросив взгляд в сторону королевы, ища ее поддержки или приказа немедленно остановить чтение.

Вопреки всему Агнесс была не рассержена неуместным признанием в любви бывшей жены Филиппа. Нет, скорее она была очарована красотой образов соперницы. Раздумывая над тем, как бы она сама ответила опальной королеве, если бы им пришлось сойтись с ней на поэтическом турнире, Агнесс невольно погрузилась в приятные грезы.

Не дождавшись приказа, Француаза глубоко вздохнула и продолжила чтение, в то время как поймавший на себе взгляд королевы трубадур Артур де Луз тихо поднялся со своего места и, встав за спиной у нежной Француазы, начал тихо перебирать пальцами струны светлой лютни.

– «Ты взял меня за руку. Я посмотрела на тебя незрячими глазами – в них отразилась лилия.

“Значит, правда”, – подумал ты, а вслух сказал: – Ты должна избавиться от цветка.

– Нет!

– Понимаешь, это лилия, а лилии в людях не растут. У нее очень длинный стебель и вскоре он вырвется из тебя, сияя на весь мир. Тогда ты погибнешь, потому что нельзя нести в себе лилию.

– Я понимаю. – Глаза жгло. Я нащупала в кармане бесполезные щипчики.

…Я сидела на берегу озера, бросала камешки – они были хрустальные, голубые и желтые, возможно, что и драгоценные. Озеро дало мне имя Лильяна. Мой цветок излучал свет как луна, или луна была как лилия.

Я нашла в себе зло и вернулась к тебе.

– Я согласна, убей мой цветок!

Ты смотрел на меня как безумный.

– Почему я? Это твое дело!

– Как?

– Не знаю как. Попробуй руками.

– Ты хочешь, чтобы я сама уничтожила свой цветок? Чтобы я вырвала его из себя?!

– Именно.

– Нет.

“Рви его зубами, царапай ногтями в ритме барабанов танцующих сарацин, ори! Но не смотри, не останавливайся, кружись в танце смерти. Не переводи дух, копи стон, выплесни вопль в треск разрывающегося неба”, – раздавалось со всех сторон. Я бежала, и ветер хлопал меня по щекам мокрыми крыльями, а я знала лишь одно: во что бы то ни стало надо спасать свой цветок. Надо спасать цветок! Шаги отдавались гулом, пока под ногами еще была земля», – голос Француазы оборвался, точно обладательница его и вправду начала свое невероятное вознесение, в то время как звуки лютни еще некоторое время звенели в тихо внимающем рассказу зале.

Некоторое время все пребывали в оцепенении, пораженные непонятными строками и образами.

– Конечно, королева Энгебурга безумна!

– Безусловно, она сумасшедшая!

– Сдурела в монастыре! – раздалось сразу же несколько голосов.

– Постойте! – Агнесс медленно поднялась со своего места. На ней были расшитая золотыми нитками белая туника и изумрудное сюрко. Рыжие волосы спускались по плечам и выглядели на зеленом фоне потоками золота. – Позвольте, Ваше Величество, высказать нам свое мнение после ужина, когда придет время пения прекрасных канцон и у нас будет шанс ознакомить с этим произведением рыцарей любви, не присутствующих на совете, каждый из которых сочтет себя глубоко оскорбленным, узнав, что такое важное совещание прошло без него. Конечно же я не обязуюсь собрать всех галантных рыцарей Франции, но постараюсь пригласить сюда хотя бы тех, кто сейчас находится в Компьене. После можно устроить поэтический турнир и выбрать королеву красоты, если на то будет воля Вашего Величества.

– Что до меня, то я уже давно выбрал свою королеву красоты, – улыбнулся жене Филипп. – И не откажусь от нее за все золото мира! Что же до ее речей, то я готов признать их правильными. Глупо нам обсуждать сей поэтический труд без знающих свое дело поэтов. Поэтому я поручаю королеве самой возглавить совет, для того чтобы определить, безумна ли Энгебурга Датская. И если это окажется так, то ее следует препроводить в место, где ей смогут оказать помощь в ее недуге. Да и нам, если, конечно, это так, придется предпринять кой-какие меры. – Он подал руку Агнесс, и вместе они вышли из зала, сопровождаемые звуками труб.

Едва оставшись одна, королева тут же приказала собраться у нее всем дамам и рыцарям своего окружения. Те, кто слышал прочитанное фрейлиной, обсуждали между собой услышанное. Другие спешно пересказывали это только что прибывшим. Стараниями нескольких пажей были изготовлены копии рассказа, которые также читались во всех комнатах дворца.

До ужина оставалось несколько часов, так что Агнесс справедливо опасалась, что времени может не хватить. Тем более что задуманное ею было кардинально противоположно тому, чего ждал от нее король. Эта мысль страшила Агнесс и одновременно с тем наполняла ее душу пьянящим восторгом. Впервые за восемнадцать месяцев совместной жизни королева считала своим долгом пойти против воли короля и господина.

Агнесс просто не могла поступить по-другому. Нет, она не симпатизировала Энгебурге, которую никогда не видела и благодаря исчезновению которой получила возможность выйти замуж за короля Франции. Но сама мысль о несчастной женщине, заключенной в мрачной тюрьме, приводила ее в неописуемый ужас. Если бы Филипп отверг ее – Агнесс, она наложила бы на себя руки, потеряв при этом душу. Хотя, возможно, она бы отвергла корону Франции и постаралась просто жить – совершать конные прогулки, беседовать с учтивыми рыцарями, вышивать шелком, сочинять песни…

Но Энгебурга была многим сильнее ее или просто упрямее. Датчанка, по сути, не знавшая короля, любила его столь верной и преданной любовью, что предпочла оставаться в заточении во Франции, нежели вернуться на родину, где ее ждали почет и уважение. Агнесс чувствовала эту любовь и приклонялась перед ней, как приклоняются перед святыней. Нет, она, Агнесс фон Меран, не позволит кому бы то ни было растоптать эту несущую в себе свет любви женщину. Она выйдет на защиту бывшей королевы, и будь что будет.

Собрав вокруг себя весь свой двор, королева высказала все, что она думала по поводу сочинения Энгебурги, попросив всех без исключения взяться за письменные принадлежности и сочинить песни, истории или куртуазные признания в любви, в которых бы фигурировали сравнения, сходные с теми, что использовала бывшая королева.

Сама же прекрасная Агнесс отправилась в свои комнаты, где переоделась в алое сюрко, подпоясавшись золотым поясом, и возложила на голову подаренный ей на годовщину свадьбы золотой венец, подобный тем, что носили греческие богини. Когда Агнесс вернулась к своим подданным, на ее строгий суд были представлены сразу же несколько творений, из которых королева выбрала три самых лучших и способных впечатлить короля.

К назначенному времени Агнесс подобно главнокомандующему уже выстроила свои войска для проведения поэтического штурма. Как и следовало ожидать, обсуждать творение Энгебурги начали уже за столом. Гости весело швыряли собакам обглоданные кости, разламывали пироги, смакуя между делом пассаж о лилии, которая якобы проросла сквозь тело безумной королевы.

– Еще немного, и она напишет, будто бы зеленые побеги вылезают у нее из ноздрей и ушей. Не удивительно, что король побрезговал такой красоткой! – веселились одни.

– Она говорит, будто бы утратила свет, а меж тем из монастыря не сообщали, что она ослепла. Выходит, Энгебурга просто лжет, пытаясь разжалобить своими историями короля!

Агнесс слушала какое-то время разговоры за столом, в задумчивости извлекая из стоящего перед ней блюда крохотные кусочки мяса и не забывая грациозно облизывать пальцы. Этим жестом она приобрела себе множество горячих поклонников и всегда могла добиться всего чего угодно от обожающего ее монарха.

Заметив, что король уже достаточно поел и выпил, Агнесс махнула в воздухе алым надушенным платком, и в центр зала вышла самая юная и обольстительная из фрейлин королевы, чьи белые кудри опускались ниже спины, а лазурный с жемчугом наряд прекрасно сочетался с ее голубыми глазами.

– Что тебе угодно, милое дитя? – спросил Филипп, вытирая руки о хлебный мякиш. – Может, хочешь выпить со своим королем?

Тут же к девушке потянулись кубки, полные прекрасного каркассонского вина. Поняв, что это может испортить запланированный эффект, Агнесс поднялась со своего места и, обратившись к фрейлине, приказала ей сперва сказать, что та хотела, а уж потом пить.

– Малышка слишком юна и эфемерна. Боюсь, что после такого щедрого угощения она, чего доброго, позабудет то, зачем пришла. И испортит нам все удовольствие, которое мы могли бы получить, выслушав ее, – объяснила она свое нетерпение королю.

Очаровательно краснея, то опуская, то поднимая глаза на своего повелителя, девушка попросила, чтобы ей позволили спеть. В тот же момент к ней подлетел один из придворных трубадуров и, встав на одно колено, начал наигрывать что-то на трехструнной гитаре. Чистый голосок приятно контрастировал с грубоватым убранством зала. Девушка пела о любви, подобной солнцу.

– «Я бедная луговая маргаритка, – звенел чистый словно ручеек голос, – лишь солнца луч коснулся меня, я расцвела и была счастлива. Теперь же, когда солнце покинуло небосвод, – я умираю, оставленная его вниманием. Зачем мне жить, если ушла любовь?»

– Не понимаю, милый, эта была песня цветка или юной девушки? – капризно выпятив губки, поинтересовалась Агнесс у короля.

– Ну что же тут думать, дорогая? – Филипп расплылся в довольной улыбке. Вид юной и очаровательной особы и ее нежный голос растрогали его до глубины души, так что король невольно позабыл на время песенки про королеву и вообще про все на свете. – Было бы, наверное, вульгарно слагать песню о том, что девушка по-настоящему начинает цвести после того, как потеряет невинность. Когда же возлюбленный ушел, не пожелав жениться на ней, она посчитала, что ее жизнь закончилась. Как с уходом с небосвода солнца останавливается или заканчивается жизнь полевого цветка… – Король радостно приветствовал юную певицу, дав ей утолить жажду из его кубка.