Кристина Арноти - У каждого свой рай

– А вы? – спросил он. – Я ничего не знаю. О вас… О вашем душевном состоянии…

Она успокоилась. Он не мог иметь плохих намерений, если говорил о душе. Она была растрогана. Винсент, случайный встречный, интересовался больше ее переживаниями, чем Жак Вернер.

– Я вам не доверяю, – сказала она.

– Почему?

– Мне хорошо с вами. Я не должна это говорить.

Он был почти сбит с толку такой откровенностью. Он даже хотел отступить, поскорее проститься, но обронил одну из своих привычных избитых фраз.

– Вы, должно быть, очень страстная и в то же время сдержанная.

– Мне нужна ласка, – сказала она. Винсент подписал счет.

– К тому же вы впечатлительны.

Он был начеку. Она могла стать утомительной. Он посмотрел на свои часы, было не слишком поздно, у него еще было время. Но надо ли рисковать, чтобы увидеть, как она плачет. Винсент не выносил слез и избегал обременительных привязанностей. Он желал сознательно и свободно соглашающуюся женщину. Не жертву, а соучастницу.

– Вы должны решить сами, хотите ли провести ночь со мной.

– Ночь с вами? – повторила она.

Эти запретные слова, которые предназначались другим женщинам, имеющим особое право поступать безрассудно, которые в будущем будут терзаться угрызениями совести, аморальным, вероломным. Сильным существам. Тем, кого называют «свободные женщины». Эти слова были обращены к ней.

– У меня никогда не было приключений.

Она была молода и чиста. Не психопатка, не склонная к самоубийству, не обманутая, это была одинокая женщина. Просто женщина.

– Ничто не мешает нам полюбить друг друга, – сказал он, чтобы задобрить ее.

Славный враль, он говорил, выстраивал слова, как опытный обольститель.

Она нуждалась в красивом вранье.

– Любить меня? Франция далеко отсюда, – сказала она.

– Франция рядом.

Она поднялась с трудом, ее стул был зажат в углу.

– Желаю вам спокойной ночи, Винсент.

Она споткнулась о стол.

– Вы меня покидаете?

– Должна. Вы меня пугаете, и я боюсь угрызений совести. А мне бы так хотелось…

– Чего?

– Переступить порог. Я, наверно, не сумею.

– Я бы любил вас, – сказал он. – Очень сильно.

– Спокойной ночи, Винсент.

Она вышла из бара, чтобы подняться к себе в номер. Как раз до того, как дверь лифта закрылась, Винсент догнал ее. Он заметил освещенную кнопку пульта. Перевел взгляд на Иоланду. Она смотрела на плакат с синим морем.

Лифт остановился, дверь открылась, Винсент взял Иоланду под руку. Они пошли по пустому коридору. Иоланда пошла к двери и попыталась ее открыть. Ему пришлось помочь.

– Расстанемся здесь? – спросил он. Он был чуть выше ростом.

– Да. Конечно. Так надо. Вы должны это понять.

Он притянул ее к себе и поцеловал. Первый поцелуй другого мужчины, не Жоржа. Должно было свершиться невозможное, подумала она. Выскользнула из его объятий и вошла в комнату. Он вошел следом, поцеловал ее еще раз и, не выпуская, с унаследованной от предков ловкостью овладевать, захлопнул дверь, не давая ей опомниться от нескончаемого поцелуя. Она воспринимала все как бы со стороны. Раздвоившись, она видела себя: высокая женщина с узкими бедрами направляется к кровати, ложится, натягивает одеяло на голову, как это делала ребенком в былые времена, когда боялась темноты. Она слышала шаги Винсента. Он неторопливо убрал одеяло, потом простыню, потом страхи. Он ей оставил целомудрие. В этом мраке, в котором едва ли мог пробиться снаружи луч света, она приняла на себя упавшего в ее объятия мужчину. Слова, молчание. Ни малейшего представления о времени. Несколько стартов в великолепно организованное путешествие. Несколько нежных слов. Захлопнувшаяся дверь. Ночная прогулка по обитым бархатом туннелям. Как в бессвязных снах. И позже, очень далеко, настойчивый звонок телефона. Возвращение в день. Было уже светло, дневной свет пробивался сквозь плотные шторы. Она сняла трубку.

– Алло?

– Иоланда?

– Да…

– Это вы, Иоланда?

Кто-то настойчиво хотел вернуть ее в повседневную жизнь.

– Да, это я.

– Говорит Жак Вернер…

Она незаметно зевнула.

– Да.

– Вы еще спите?

– Да.

– Вы предпочитаете, чтобы я позвонил позже?

– Да.

– Что с вами? Вы не больны?

– Больна? О нет.

– Вы имеете представление о времени?

– Нет.

– Десять часов.

– Да.

– Когда вы уезжаете?

– Куда?

– В Италию.

– В Италию?

Кто говорил об Италии… С какой стати ехать в Италию? Сама мысль о том, чтобы встать, была неприемлемой.

– Не знаю.

– Вы хотите, чтобы я позвонил вам через час?

– Наверно. Позвоните через час.

– Вы странная.

– Странная?

– Вчера я вел себя нехорошо, – сказал Вернер. – Признаю это. Надо меня простить. Ваш визит меня взволновал и напомнил мне молодость.

– Ах так? – сказала она. – В таком случае спасибо. До скорого.

Она положила трубку и снова погрузилась в объятия Винсента.

Она сохранила в своем теле воспоминание об этой ночи. Попыталась вызвать хоть какие-то угрызения совести, безуспешно. С чрезвычайным вниманием изучила диск телефона, нашла номер обслуживания на этаже. Позвонила, заказала себе завтрак Ей ужасно хотелось есть. Она обнаружила визитную карточку на прикроватной тумбочке. Визитная карточка Винсента с двумя телефонными номерами, один из которых был подчеркнут. Служебный и домашний адреса. И название города.

В дверь постучали. Это был официант с подносом. Должно быть, считали, что в номере находится пара, все было в парном количестве, даже две чашки. Горячие рогалики, свежие вкусные хлебцы, огромный кофейник, обжигающее молоко. Она устроилась в кровати с завтраком, достойным Гаргантюа. Она уже съела два рогалика, проглотила две чашки кофе с молоком, когда услышала стук в дверь.

– Войдите.

Ключ в замке повернулся, и вошла горничная с огромным букетом цветов, завернутым в прозрачную бумагу. Желтые розы.

– Здравствуйте, мадам. Я принесла вам цветы. Они превосходны. Можно поставить? Я принесла также большую вазу.

– Розы, – повторила Иоланда. – Розы. Горничная поставила букет в огромную вазу и ушла.

Иоланда наслаждалась четвертым рогаликом, любуясь букетом.

Затем она встала и взяла конверт, прикрепленный к букету. Открыла его и обнаружила записку: «Желаю Вам приятного дня. Мне бы хотелось с Вами встретиться. Винсент».

Она снова устроилась в кровати и набросилась на сладкие булочки. Оставались еще хлебцы. Сидя на кровати, она считала и пересчитывала розы. Семнадцать. Ей нравились эти семнадцать желтых роз. Она взывала к своей совести, та не подавала никаких сигналов, не было ни душевной боли, ни предчувствия изощренных наказаний – прекрасное состояние покоя в прекрасном благополучии, и тело легкое как перышко. Женщина-снежинка, оторвавшаяся от своего стерильного прошлого.

С чашкой в руке она воскресила в памяти каждую деталь своей встречи с Винсентом. Фильм возобновился, и она снова слышала эту фразу: «Вы одна? Вы позволите мне сесть?»

Позже, в это сладострастное утро, она встала под душ. Вода ее гладила, пощипывала, обрушивалась на нее, ласкала, она осматривала себя под этим прохладным и горячим дождем. Некоторое время спустя снова постучали. Она только что вышла из ванной комнаты, завернувшись в халат.

– Да, войдите.

Горничная принесла ей второй букет.

– Еще розы, мадам. Как в родильном доме! На этаже у меня больше нет достаточно больших ваз. На время, пока я принесу ее со склада, можно их оставить в раковине?

– Конечно, – ответила Иоланда.

На этот раз розы были розового цвета. Иоланда уже освоилась, она протянула руку.

– Пожалуйста, дайте мне карточку. Горничная с предосторожностью сняла конверт, прикрепленный к целлофану.

– Пожалуйста.

Иоланда узнала почерк Жана Вернера: «Дорогая Иоланда, почему вы говорили со мной так холодно по телефону? Поймите меня… Я не знаю, что я чувствую на самом деле… У вас так много достоинств, но иногда, не желая этого, вы меня раздражаете… Пожалуйста, не уезжайте, не повидавшись со мной. У вас дар очаровывать или выводить меня из себя. Позвоните мне. Вот номер прямой телефонной связи. До встречи».

Иоланда считала розы: «Одиннадцать», – сказала она задумчиво. Она слонялась по комнате, переходя от одного букета к другому. Позвонила администратору.

– Я бы хотела остаться в моем номере еще на несколько дней. Это возможно?

– Без проблем, мадам.

– Благодарю, – сказала она. – Спасибо.

Она позвонила Вернеру чтобы объявить ему, что она остается. И возможно, во второй половине дня она позвонит Винсенту.

Со вчерашнего вечера мужчина перестал быть запретным плодом для нее.

КАК НАДОЕДЛИВЫЙ мотив, от которого трудно отделаться, меня преследовала фраза: «Лоранс, ты делаешь колоссальную ошибку». Иногда я произносила вслух: «Колоссальная». Я оказалась в Нью-Йорке, в полном одиночестве. Мои теории относительно интеллектуалки, которая сосредоточенно мыслит, как в моем случае, потерпели крах. Как всем, мне нужно чье-либо присутствие, общение. Герой или морская свинка, не важно. Во время своих скитаний я проходила мимо конуры, приклеивалась лицом к витрине и делала дурацкие знаки всклокоченным щенкам с влажными от волнения глазами, которые перебирали лапами от нетерпения. Им хотелось, чтобы их любили. Но я сохраняла свою трезвость. Ни одна из моих жизней не смогла бы выдержать обузу на четырех лапах.

Мать затерялась где-то в Европе, отец был в виноградниках на юге, а муж пребывал в объятиях девицы, я чувствовала себя забытой. Я больше не ломала комедию перед собой, я оказалась уязвимой и мне до безумия хотелось сварить овощной суп первому попавшемуся соблазнителю. Я бы все простила: шлепанцы и трубку, чтение газеты в постели и неожиданный приход друзей на импровизированный ужин в субботу. Совсем одна в городе с десятимиллионным населением, я ждала.