— Хорошо.

Он убегает. Алена смотрит ему вслед.

— Любишь его?

— Очень! Больше всех на свете!

— А он тебя?

— Не знаю...

— Я видела, как вы занимались любовью.

— Когда?!

— Когда вошла в интернат. Брела по аллее, услышала голоса... свернула. А если бы Йоси увидел?

Алена опускает глаза, но тут же справляется с собой. Смотрит на меня жестко, вызывающе:

— Хотите написать про разврат в интернате для новых репатриантов? Сенсацию ищете? Молодая журналистка. Прославиться спешите?

— Откуда такое представление о молодых журналистках?

— Была тут одна... ивритоязычная. Ходила, выспрашивала, сколько изнасилований в год, сколько абортов, сколько наркоманов. Не дама, а счетная машина.

— И написала что-то?

— Написала. Йоси из-за этой дуры чуть не уволили. Мы письмо в его защиту писали. Триста сорок девять подписей. Потом суд был. Опровержение в газете.

— Слава Богу, правда восторжествовала?

— Да. Статья про интернат на первой странице. Заголовок аршинными буквами, а опровержение — на последней. Три строчки мелким шрифтом.

— Значит, оклеветала вас журналистка?

— Да. Они с Йоси в одном классе учились. Она его десять лет любила. А он ее не любил.

— Отверг?

— Наверное, это так называется. И женился на Ципи. Он с Ципи в армии познакомился. У них любовь с первого взгляда и на всю жизнь.

— Как у вас с Алешей?

— У нас больше похоже, как у Йоси с этой журналисткой.

— Почему?

— Потому что я его люблю больше всех на свете, а он... Он мне ни разу не сказал, что любит.

— И ты думаешь, что есть другая девушка?

— Нет никого, но есть этот дурацкий спутник, о котором вы будете писать во второй статье... Есть звезды и много-много книг, которые он без конца читает.

— Алена, честное слово, это вещи несопоставимые. Ты и спутник. У каждого мужчины должно быть в жизни важное дело. Работа, которая его увлекает. Это стержень мужчины. Кстати, у женщины тоже должно быть что-то важное, помимо любви.

— Нет ничего важнее любви. Во всяком случае для женщины...

Она смотрит на меня упрямо, черноглазый ребенок, сполна хлебнувший разного в свои семнадцать лет.

Она, наверное, права. Нет ничего важнее любви. И все же я продолжаю упорно спорить с ней, словно с самой собой.

— У женщины должна быть своя жизнь, независимая от жизни мужчины, которого она любит, иначе, если мужчина исчезает даже на небольшое время, наступает опустошение. Невыносимое опустошение. Такое, что не хочется жить...

— Интересно получается — женщине нужна работа, чтобы бороться с любовью?

— Нет, не так. Не совсем так. Чтобы чувствовать себя на равных с мужчиной, чтобы не стать рабыней его желаний.

— А я мечтаю стать рабыней Алешиных желаний. Даже звучит красиво. Не зря вы журналистка.

— Звучит, может, и красиво, но быть такой отвратительно. Женщина должна быть сильной.

— Властной, железной и всепобеждающей, как новый вид танка, который недавно придумали и сделали израильтяне. Мы с Алешей ездили на День открытых дверей в танковые войска. Я видела эту чудо-машину. Зверь! А внутри хорошо. Прохладно. Компьютер, кондиционер, приборы ночного видения. Он в танкисты хочет, если в университет не поступит.

— А ты?

— Я? Девушек не берут в танкисты... Мне еще восемь месяцев до восемнадцати. Я боюсь, что Алеша полакомится в армии с какой-нибудь девушкой и полюбит ее с первого взгляда на всю жизнь, как Йоси свою Ципи.

— Откуда ты знаешь эту историю?

— Йоси рассказал... Он ходил как потерянный после публикации. Ужас. Нет у нас никаких изнасилований.

Аборт всего один был за пять лет. К нам раз в месяц врач-гинеколог приходит. Читает лекцию о противозачаточных средствах и вообще обо всем... Анашу ребята местные приносили продавать раньше, но Йоси это прекратил. Не запретил, нет! Разговаривал с нами несколько недель. Со всеми и с каждым, чтобы не покупали... Я его очень люблю. Он у меня на втором месте после Алеши.

— А маму?

— Маму... Мама — на третьем.

— Почему?

Замечаю маленькую деревянную скамейку под миндалевыми деревьями. Садимся. Достаю сигареты.

— Хочешь?

— Да.

Моя собеседница прикуривает сигарету, с наслаждением затягивается.

— Хорошие?

— Легкие. Приятные. Зачем я вам все это рассказываю?

— Тебе Йоси поручил.

— Про маму не поручал.

— Не говори, если не хочешь.

— Хочу...

Ее глаза наполняются грустью. Мне хочется обнять эту девочку-ребенка, которую ласкает мужчина, но не заботливая женская рука.

— Так что же с мамой?

— У мамы есть другой муж, которого я ненавижу.

— Где они живут?

— В Хабаровске. Когда он переехал к нам, мне было четырнадцать лет. Он врал маме, что любит ее, а сам трахался с другими девушками, всего на четыре года старше меня.

— Но ведь мама верила ему?

— Верила ему, а не мне. А мне врала, что он хороший человек. А он — сволочь. Мама его содержала. Он ей копейки не давал. Мама у меня умная и сильная. Как вы говорите, у женщины должно быть дело. Вот у нее и было дело. То есть и сейчас есть дело. Она — главный бухгалтер совместной российско-японской фирмы. А этот на корабле поваром работает. Шеф-повар на одном из кораблей, которые принадлежат маминой фирме. Такие рыболовецкие суда, которые ловят крабов и продают японцам... Короче, он с мамой из-за денег живет.

— Но, может быть, это устраивает твою маму?

— Глупости. Нет такой женщины на земле, которую бы устраивало, чтобы с ней жили из-за денег.

— Все не так просто. Возможно, он любит ее по-своему.

— И трахается со всеми буфетчицами.

— Это другое.

— Это то же самое. Над ней все на фирме смеются, а теперь уже и мои бывшие одноклассницы, которых он тоже успел поиметь.

— Алена, ты не можешь решать за маму, что ей делать, тем более — вмешиваться в ее жизнь.

— Теперь я это хорошо понимаю. Йоси мне уже давно все объяснил, а тогда, полтора года назад, я просто Ходила с ума от ненависти к ним обоим. И тут случайно прочитала объявление о наборе в летний еврейский лагерь.

— Мама твоя еврейка?

— Да.

— А папа где?

— Папа погиб. Авария произошла на корабле. Он в торговом флоте работал. Погиб, когда мне было семь лет. Я его помню... Побыла в лагере две недели. Потом прошла отборочные собеседования для поездки в Израиль по программе «Наале». Меня сразу взяли. А через месяц после приезда в интернат я получила письмо от одноклассницы Киры — она писала о своей любви к моему новому папе и его взаимности, просила, чтобы я помогла ей уговорить маму отпустить Сережу к ней.

— И что ты сделала?

— Помчалась в аэропорт. Хотела убить Сережу.

— У тебя хоть деньги были на билет?

— Денег мне мама с собой дала. Тысячу долларов.

— Значит, Йоси спас тебя от убийства?

— Да. Выходит, так...

— И что теперь с мамой?

— Ничего. Живет с Сережей. Холит его, лелеет... — Глаза девочки опять наполняются слезами. — Ненавижу их...

Обнимаю Алену за плечи, глажу шелковистые волосы.

— Ведь Йоси научил тебя быть терпимей. Стараться понять человека, прежде чем его осуждать?

— Да.

— Жизнь — не черная и не белая. Жизнь разная, Я думаю, что Алеша любит тебя. Он не решается сказать эти важные слова, потому что для мужчины это, как правило, очень сложно, тем более когда они наполнены глубоким смыслом и обязательствами. Но он действительно любит тебя. А ты все же должна найти для себя дело. Решить, чем будешь заниматься в жизни. Ты ведь отличница?

— Да.

— Значит, способная, талантливая. Поверь мне, Аленушка, ты должна жить своей жизнью, а не жизнью твоей мамы, ее возлюбленного или Алеши.

— Алеша будет великим ученым, но, чтобы им стать, ему нужна опора. Я читала однажды про жену Набокова. Там было написано: «За каждым знаменитым мужчиной стоит интеллигентная, умная еврейская женщина». Алеша будет разрабатывать свои спутники, а я буду о нем заботиться, поддерживать его во всем.

А может, она права, эта полуженщина, полуребенок? Разве я не мечтаю о том же, думая о Гере? Нет, я не смогу ради него оставить Израиль.

— Как вы сказали: кто счастливый?..

— Называй меня на «ты», я тебя старше на двадцать лет, но это неважно.

— Честно сказать, я не чувствую разницы в возрасте.

— Спасибо.

— Ты сказала: счастливый — тот, кто счастлив своей долей.

— Да.

— А ты несчастна.

— Почему?

— У тебя глаза грустные, даже когда смеешься... Значит, есть что-то, чего ты не можешь достигнуть. Ты мечтаешь о несбыточном.

— А ты, Аленушка, настоящая цыганка.

— Я настоящая еврейка. Моя душа других людей хорошо чувствует. — Она берет мою руку, поворачивает ладонь. Внимательно рассматривает линии, потом заключает: — Евреям нельзя гадать.

— Да, Аленушка, не стоит. Хотя ты права — я мечтаю о несбыточном. Запрещаю себе думать об этом. Не всегда получается.

— Но есть важное дело, которое помогает забывать о любви.

— Дело действительно помогает.

— Я не скажу тебе, что будет...

Она отпускает мою руку. Сосредоточенно смотрит в глаза. Несколько секунд кажутся вечностью. Очень хочется спросить, что же ждет меня, но я не позволяю себе задать этот вопрос, а она словно проверяет мою стойкость.

— Евреям действительно нельзя любопытствовать о будущей судьбе. Так написано в Торе, но если ты очень хочешь...

— Я очень хочу, но все же не надо говорить, что ты увидела. Лучше запиши мой сотовый — будем с тобой дружить, если ты, конечно, не против...

Живописная гора Кармиэль становится все выше и выше. Домики Зихрон Якова, словно вереницы опят, тянутся по ее склонам. Алеша задумчиво смотрит на синюю полоску моря.

— О чем ты думаешь?

— О бароне Ротшильде. Якове Ротшильде, в память о котором назван этот городок.