Дженни Хан - У нас всегда будет лето

– Боже, такое чувство, словно миллион лет прошло с тех пор, правда? – с наигранным весельем произнесла я.

В этот раз он не ответил.

Конрад высадил меня возле почты и сказал, что подъедет обратно через несколько минут.

Очередь внутри продвигалась быстро.

– Скажите, пожалуйста, у вас есть любовные марки? – осведомилась я.

Женщина за кассой порылась в своем ящике и протянула мне лист с марками. На них были изображены колокольчики, а на ленте, связывающей их вместе, написано слово «любовь».

Я достала конверты и быстренько пересчитала их.

– Я возьму лист, – сказала я.

Взглянув на меня, женщина спросила:

– Это свадебные приглашения?

– Да, – ответила я.

– Хотите поставить ручной штемпель?

– Простите?

– Хотите поставить ручной штемпель? – раздраженно повторила она.

Я запаниковала. Что это за штемпель такой? Я хотела написать Тейлор и спросить, но за мной уже успела образоваться большая очередь, поэтому я поспешно сказала:

– Нет, спасибо.

Заплатив за марки, я вышла на улицу, села на край тротуара и наклеила их на все приглашения, на мамино в том числе. Просто на всякий случай. Вдруг она все-таки передумает. Во мне еще теплилась надежда.

Конрад подъехал, как раз когда я опустила конверты в почтовый ящик. Процесс был запущен. Я правда выходила замуж. Назад дороги не было, хотя я и не искала ее.

– Нашел сверло? – поинтересовалась я, забравшись в машину.

– Ага, – ответил он. – А ты любовные марки?

– Нашла, – сказала я. – А что такое ручной штемпель?

– Ну, это такая печать, которую ставят поверх марок, чтобы конверт нельзя было использовать повторно. И чаще всего такие штемпели ставят вручную.

– Откуда ты знаешь?

– Коллекционировал марки.

Точно. Я совсем забыла об этом. Он хранил их в фотоальбоме, который ему подарил отец.

– Я совсем забыла об этом. С ума сойти, ты так трясся над ними. Ты даже не разрешал нам прикоснуться к альбому без твоего разрешения. Помнишь, как Джереми утащил у тебя одну и использовал, чтобы отправить открытку, а ты так разозлился на него, что в итоге расплакался?

– Эй, это была марка с Авраамом Линкольном, которую мне дедушка подарил, – сказал Конрад в свою защиту. – Редкая марка.

Мы оба рассмеялись. Это был потрясающий звук. Когда он в последний раз так смеялся?

– Я был таким задротом, – покачал он головой.

– Это не так!

Конрад покосился на меня.

– Коллекционирование марок. Набор юного химика. Одержимость энциклопедиями.

– Да, но ты превращал все это в нечто крутое, – ответила я. В моей памяти Конрад не был задротом. Он был умным, заинтересованным во взрослых вещах.

– Ты была доверчивой, – сказал он. – Когда ты была маленькой, ты ненавидела морковку. Ты никак не хотела ее есть. Но потом я сказал тебе, что у тебя появится рентгеновское зрение, если ты будешь ее есть. И ты поверила. Ты верила всему, что я говорил.

Это была сущая правда.

Я поверила, когда он сказал, что у меня от морковки появится рентгеновское зрение. Я верила, когда он говорил, что ему всегда было плевать на меня. И потом, позже вечером, когда он пытался забрать свои слова назад, я снова поверила ему. Сейчас же я не знала чему верить. Я просто знала, что не верю ему больше.

– Ты останешься в Калифорнии после выпуска?

– Зависит от того, где я захочу дальше учиться.

– И ты… У тебя есть девушка?

Я увидела, как он вздрогнул.

– Нет, – смутился он.

Ее звали Агнес. Многие называли ее Агги, но я – только Агнес. Мы вместе ходили на пары по химии. Многим молодым девушкам не идет это имя. Оно больше подходило дамам в возрасте. У Агнес были вьющиеся русые волосы, и она стригла их до подбородка. Ее кожа была молочно-белой, и иногда она надевала очки. Как-то раз мы ждали, когда откроют лабораторию, и она пригласила меня на свидание. Я был настолько удивлен, что согласился.

Мы стали много времени проводить вместе, и мне это нравилось. Она была умной, и ее волосы очень долго сохраняли запах шампуня. Не такой сильный, как если б она только вышла из душа, но он держался весь день. Большую часть времени мы занимались вместе. Иногда после этого шли перекусить, иногда просто зависали в ее комнате во время перерыва, пока не было ее соседки. Но все это крутилось вокруг учебы. Я не ночевал в ее комнате и не предлагал ей остаться на ночь в моей. Я не зависал с ее друзьями, не знакомился с ее родителями, хотя они и жили недалеко.

Как-то раз мы занимались в библиотеке. Конец семестра был уже близко. Мы «встречались» уже два или три месяца на тот момент.

Внезапно она задала мне вопрос:

– Ты когда-нибудь влюблялся?

Агнес хорошо знала не только химию, но и как застать меня врасплох. Я оглянулся, чтобы убедиться, что никто нас не слушает.

– А ты?

– Я первая спросила.

– Ладно. Да.

– Сколько раз?

– Один.

Агнес обдумывала мой ответ, прикусив кончик своей ручки.

– По шкале от одного до десяти насколько ты был влюблен?

– Как можно оценивать чувство? – сказал я. – Ты либо любишь, либо нет.

– Но если бы тебе пришлось оценить?

Я вернулся к своим конспектам. Я не смотрел на нее, когда ответил:

– Десять.

– Ого. Как ее зовут?

– Ну же, Агнес, у нас экзамен в пятницу.

Агнес надула губы и пнула меня под столом.

– Если ты не ответишь мне, я не смогу сконцентрироваться на подготовке. Ну пожалуйста, удовлетвори мое любопытство.

Я тяжело вздохнул.

– Белли. То есть Изабель. Довольна?

– Не-а, – качнула головой она. – Теперь расскажи, как вы познакомились.

– Агнес…

– Клянусь, я отстану, как только ты ответишь… – Я видел, как она мысленно считала. – Еще на три вопроса. Только три, и все.

Я ничего не сказал, только выжидающе посмотрел.

– Так как вы познакомились.

– Да не знакомились мы. Я просто знал ее всю свою жизнь.

– И когда ты понял, что влюбился?

Я не знал, что ответить. Не было какого-то переломного момента. Это чувство стало постепенно просыпаться. От состояния сна ты переходишь к состоянию на грани сна и реальности и только потом осознаешь, что просыпаешься. Это медленный процесс, но когда ты проснешься, ты это ни с чем не спутаешь. Примерно так же я однажды понял, что люблю ее. Но я не собирался объяснять это Агнес.

– Не знаю, это просто случилось.

Она смотрела на меня, ожидая, что я разовью мысль.

– У тебя еще один вопрос, – напомнил я.

– А меня ты любишь?

Как я уже говорил, этой девушке легко удавалось заставать меня врасплох. Я не знал что сказать. Потому что ответ был отрицательным.

– Ну…

– Значит, нет, верно? – Она поникла, но старалась звучать бодро.

– Ладно, а ты меня любишь?

– Я могла бы. Если бы ты позволил, я бы полюбила.

– Оу. – Я чувствовал себя последним куском дерьма. – Ты мне правда нравишься, Агнес.

– Я знаю. Я чувствую, что ты не врешь мне. Ты честный парень, Конрад. Но ты не открываешься людям. Поэтому сблизиться с тобой практически невозможно. – Она попыталась убрать волосы в хвост, но передние прядки все равно выпали. – Думаю, ты все еще любишь ту девушку, хотя бы немного. Я права?

– Нет.

– Я тебе не верю, – сказала она, наклонив голову вбок. Она решила меня поддразнить. – Если у тебя не было девушки, то почему тебя так долго не было? Ты точно меня обманываешь.

Так и было.

Я не появлялся два года. Так было нужно. Я знал, что мне не следовало приезжать даже в летний дом, потому что я все время думал бы о несбыточном, находясь так близко к ней. Рядом с ней я не мог доверять себе. В тот день, когда они с Джером объявили о своих отношениях, я позвонил своему другу Денни и спросил, могу ли я перекантоваться у него пару дней. Он разрешил, но я так и не поехал к нему. Я не мог сбежать.

Я знал, что мне надо быть осторожным. Я должен был держать дистанцию.

Если бы она поняла, что все еще небезразлична мне, это был бы конец. Я просто не мог уйти еще раз. Мне и одного раза было достаточно.

Обещание, которое ты даешь матери на ее смертном одре, не подлежит обсуждению. Я никак не мог его нарушить. Я обещал маме, что позабочусь о брате. Я обещал присматривать за ним. И я держал свое слово. Я делал все, что было в моих силах. После отъезда я мог вызвать разочарование, показаться последним неудачником. Но лжецом я не был.

Хотя Белли я солгал. Это было только один раз в том дрянном мотеле. Но я сделал это, чтобы защитить ее. Это я повторял себе все время. Но если в моей жизни и был момент, который я хотел бы исправить, то это был именно он. Каждый раз, когда я мысленно возвращаюсь в тот день и вижу выражение ее лица – какой разбитой она была и как закусывала губы и утирала нос, чтобы не дать волю слезам, – я ненавижу себя. Боже, если бы я только мог, я бы вернулся обратно в тот момент и сказал, что люблю ее, я бы сделал что угодно, лишь бы больше никогда не видеть ее слез.

В ту ночь в мотеле я не спал. Обдумывал все, что происходило между нами. Так больше не могло продолжаться. Я не мог больше метаться туда-сюда, не мог больше подпускать ее к себе, а потом снова отталкивать. Это было неправильно.

Когда Белли пошла в душ, мы с Джером тоже поднялись.

– Все в порядке, если она тебе нравится, – сказал я, заправляя кровать.

Джер уставился на меня с открытым ртом.

– Что ты несешь?

Я задыхался, пока повторял эти слова:

– Я не против… если ты хочешь быть с ней.

Он смотрел на меня как на сумасшедшего. Казалось, я действительно сходил с ума. Я услышал, как вода перестала шуметь, повернулся к брату и сказал:

– Просто позаботься о ней.

Белли вышла из душа, ее волосы были влажными. Она посмотрела на меня глазами, полными надежды. Я отрешенно посмотрел на нее в ответ, словно не узнавал ее. Ее взгляд потускнел, и я буквально увидел, как в ней начала увядать любовь ко мне. И это убивало меня.