Зоя Гарина - Удачная партия

— Это точно, — согласился с ним Коля и, помолчав немного, спросил: — Что теперь делать будешь-то?

— На работу пойду, — устало ответил Аркадий Францевич и поморщился. — Эх! Умыться бы мне.

— Ха! — обрадовался Коля, что его гуманное желание помочь попавшему в беду академику не пропадет даром. — Нет ничего проще. Пойдем ко мне в берлогу. У меня по высшему разряду — есть все: и душ, и ванна, — он сделал небольшую паузу и с нескрываемой гордостью добавил: — и даже писсуар! И в холодильнике жратва есть. Позавтракаем. На пустой желудок голова плохо варит. По себе знаю. А для академиков голова — главный орган.

— Да не удобно как-то, — попробовал ради приличия отказаться Ковард, но Коля был настойчив, и тогда Аркадий Францевич с радостью согласился.

Берлога милиционера Коли оказалась в соседнем доме. То, что эта так называемая «берлога» претендовала на «высший разряд», было понятно уже по входной двери — массивная черная металлическая, с телескопическим глазком.

— Проходи! — радостно пригласил Коля, открыв три замка и широко распахнув дверь. — На беспорядок не обращай внимания. Я уже второй год ремонт не могу начать. Вот дверь поставил да сортир привел в порядок. На большее денег пока нет. Да ты проходи, проходи!

Ковард прошел. Коля явно скромничал: по понятию Аркадия Францевича это была шикарная однокомнатная квартира с отличной мебелью.

— Славная у тебя берлога, — искренне восхитился Ковард, — обстановочка как в кабинете у министра.

— Да, с мебелью повезло, — согласился Коля. — Конфискат. За смешные деньги приобрел. А ты проходи, проходи, не стесняйся! Что, сразу в душ?

Ковард застенчиво улыбнулся:

— Хотелось бы сразу, если можно…

— Конечно можно! А я посмотрю, что мы с тобой будем завтракать. Что ты любишь, чай или кофе?

— Все равно. Ох, от меня столько хлопот…

— Да ладно! — Коля хлопнул Коварда по плечу. — У меня дома академики бывают не часто. Точнее, академиков у меня в гостях еще ни разу не было. Так что можно и похлопотать.

Стоя под горячим душем, Аркадий Францевич застонал от удовольствия. Ему казалось, что обжигающие струи воды смывают с него накопившуюся за эти двое суток безмерную усталость и возвращают способность здраво мыслить.

«Да, ну и дела! Это не просто черная полоса в жизни, это сплошной мрак! Расскажи мне кто-нибудь нечто подобное, я бы решил, что это вранье от начала до конца. А ты как думаешь?»

Злобный Я не заставил себя ждать:

«Я думаю, что ты совсем не думаешь! Какого лешего ты поперся к этому менту? Документики, кстати, он тебе так и не показал. Ты уверен, что он тот, за кого себя выдает?»

«Нет, не уверен. А точнее, мне без разницы. Вот я моюсь под душем, и это очень похоже на счастье».

«Мало же тебе для счастья надо. А что ты запоешь вечером? Опять пойдешь спать на лавку?»

«Вот в этом ты прав: с жильем нужно что-то решать. Вариантов всего два».

Злобный Я хмыкнул: «Интересно. И какие же?»

«Известно, какие: можно вернуться домой к Эльвире, а можно попробовать снять комнату. Логично?»

«Абсолютно нелогично».

«Почему?»

«Первый вариант даже и обсуждать нет смысла. Знаешь такую поговорку — уходя, уходи? Ушел, так уж хотя бы подожди, пока тебя позовут обратно. А тебя еще, насколько мне помнится, никто не звал. Второй вариант более логичен, но, хорошо зная тебя, я могу с уверенностью сказать, что тебе жизнь одинокого престарелого холостяка не по зубам. Ты ведь и яйцо всмятку сварить не можешь, не говоря уже о более сложных бытовых вещах, как-то постирать, погладить, протереть пыль…»

«Тогда что ты предлагаешь?»

Злобный я сделал многозначительную паузу и изрек:

«Ну, допустим, попробуй показаться на глаза Татьяне. Кажется, она тебя обещала осчастливить».

Ковард задохнулся от возмущения:

«Ну ты наглец! Ведь это ты убедил меня вчера не идти к ней!»

«Не путай Бабеля с Бебелем! Я тебя не убеждал, а просто призывал хорошенько подумать. Но, похоже, лучше бы я этого не делал. Если выбирать между лавкой и постелью Татьяны, то я выбираю второе».

«Я понял, но, извини, выбирать буду я», — и Ковард решительно перекрыл воду душевого смесителя.

Коля оказался радушным хозяином. Когда Аркадий Францевич вышел из душа, на кухонном столе в чугунной сковородке шипела пузыристая яичница, поджаренная на сале, на большую овальную тарелку были выложены тонко нарезанные ломтики ветчины и сыра, в плетеной хлебнице двумя отдельными стопочками высились нарезанные ломти черного и белого хлеба. Коля стоял у плиты и помешивал ложечкой в турке кофе, аромат которого вызвал в желудке Коварда сосущее чувство голода.

— Завтрак готов, — весело отрапортовал Коля. — В кофе сахар добавлять?

Ковард улыбнулся:

— Я люблю сладкий, но могу и без сахара.

— Понятно. Я тоже люблю сладкий. Говорят, сахар очень полезен для мозгов. Врут?

— Нет, не врут. Сахар обладает высокой энергетической ценностью, так что для работы мозга это большое подспорье, но вот что касается всего другого, то чрезмерное употребление сахара может привести к крайне нежелательным последствиям и даже болезни, например, такой как инфаркт или сахарный диабет.

— Ну ты точно академик! — восхитился Коля. — Тогда добавим сахара совсем чуть-чуть. Инфаркты нам не нужны! Да ты не стесняйся. Садись за стол.

Ковард уселся на краешек стула:

— Право, мне неловко. Даже и не знаю, чем я заслужил такое расположение.

— А ты не думай об этом. Знаешь скольким людям я помог? О! — и Коля махнул рукой. — Кому словом, кому делом, а кого в тюрьму отправил. Тоже, кстати, помощь. Пусть человек посидит, подумает, баланды тюремной похавает, глядишь, и образумится. А как? Так я говорю?

Ковард вздохнул, что, по всей видимости, должно было означать согласие.

— Ну вот, — Коля разлил приготовленный кофе по чашкам. — Да ты давай начинай. А то яичница остывает.

Аркадий Францевич первым делом наколол на вилку ломтик сыра и отправил его в рот. По телу разлилась приятная истома.

— Хороший сыр, — похвалил Аркадий Францевич и наколол на вилку еще кусочек.

— Да обыкновенный, — отмахнулся Коля. — Вот был у меня один случай… А ты ешь, ешь… — и Коля поплыл по реке воспоминаний, разродившись длительным монологом, из которого следовало, что он, Коля, ни дать ни взять спаситель всего человечества, которое так и норовит погрязнуть в воровстве, бандитизме и разврате.

Ковард уплетал за обе щеки, время от времени согласно кивая, когда Коля делал паузу в рассказах о своих захватывающе геройских трудовых буднях, чтобы положить в рот шкварку со сковороды или кусочек ветчины и спросить: «Так я говорю?»

— А с другой стороны, — в конце концов он подвел итог своим рассказам, — если кто-то и ушел от правосудия, то есть еще закон посуровей уголовного кодекса. Так я говорю?

Ковард вытер рот носовым платком, который прошлым утром заботливо положила ему в карман Татьяна, и ответил:

— Не знаю.

— Как не знаешь? Я про Божий Суд говорю. Божий Закон никакая Дума не изменит.

— Это да, — согласился Ковард. Ему нужно было торопиться на работу. Ковард хлопнул себя по коленям, показывая всем своим видом, что хоть и не хочется, но уходить надо. — Спасибо, Коля. Правда, очень приятно, что есть такие милиционеры, как ты. Даже не милиционеры, неправильно сказал, а такие люди, как ты, — и улыбнулся: — Значит, у человечества еще не все потеряно. Я твой должник. Кто знает, как жизнь повернется. Может, сумею когда-нибудь этот долг отдать.

— Да чего уж там! — улыбнулся в ответ Коля. — Мелочи! Я люблю помогать людям. А ты, академик, ежели чего, забегай. Если с бабой своей по-хорошему сегодня не разберешься, то можешь и на ночь прийти. Пущу. Не дело это — на лавках спать. Хорошо, что я тебя увидел, а вот если бы это был Колдыба, напарник мой, то думаю, тебе бы пришлось долго в участке куковать. Адресок запомнил на всякий случай?

— Запомнил.

— А может, все-таки лучше мне с бабой твоей разобраться?

— Нет-нет, Коля, я сам.

— Ну, как знаешь! Мое дело предложить.

Коля и Ковард простились по-приятельски.

На улице моросил мелкий дождь.

«Не самая лучшая пора года для бездомного одинокого мужчины», — печально заметил Злобный Я.

«Не нужно об этом непрестанно напоминать, — резко осадил Аркадий Францевич. — Я обязательно что-нибудь придумаю. Во всяком случае, ключи от дома у меня никто не отбирал. Имею я право забрать свои вещи? Плащ, зонтик, белье, в конце концов? Или я должен скитаться, как бездомная собака, по чужим углам?»

«Вот-вот, — отозвался Злобный Я. — Теплое белье — обязательно! С такой погодой запросто можно заработать обструктивный бронхит, а то еще и что-нибудь похуже. Знаешь, а я вот тут подумал: может, Эльвира не так уж и плоха? Нет, в самом деле? Столько лет вместе. Если в молодости не разбежались, то чего уж теперь? Она, конечно, совсем не золото, но с другой стороны…»

«Я тоже об этом думал, — Ковард ускорил шаги: дождь стал заметно сильнее. — Посмотрим. Подумаю об этом вечером».

Кроме собственных мыслей и диалога со Злобным Я в сознании Аркадия Францевича шел еще один процесс: он считал шаги — привычка, выработанная годами. Невидимый секундомер независимо от воли Коварда включался всякий раз, когда тот выходил на улицу и направлялся в сторону работы.

«Шестьсот шестьдесят шесть…»

Ковард остановился у края проезжей части: на светофоре горел красный свет.

«Надо же! — подумал Аркадий Францевич. — От берлоги Коли и от моего подъезда до этого места одинаковое количество шагов?! Шестьсот шестьдесят шесть. Ох! Так это же число дьявола! Конечно, нумерология — это лженаука, но все же… Странно, что я раньше об этом не задумывался. Здесь, у этого светофора, я очень часто останавливаюсь. Стоп! Если горит красный светофор, то я останавливаюсь, сделав шестьсот шестьдесят шесть шагов. И тогда, по моим наблюдениям, день будет неудачным. Вот оно что!»