Зоя Гарина - Удачная партия

В рабочей части мастерской был легкий беспорядок, который говорил лишь о том, что хозяин мастерской любит, чтобы все необходимое находилось под рукой.

На стенах висели несколько незавершенных работ, тут же стояли два оформленных холста, по всей видимости, приготовленных для продажи. И хотя каждая картина была оригинальна, изображенные на них сюжеты перекликались: ангелы, играющие в шахматы.

Эльвира Павловна с интересом рассматривала мастерскую, хотя ее взгляд непроизвольно возвращался к широкой кровати. Глядя на вызывающе ярко-красный шелк постельного белья, она испытывала непривычное волнение, которое с каждой минутой становилось все сильнее. Совсем недавно женщина была полна решимости принять ухаживания этого столь внезапно появившегося в ее жизни мужчины, но сейчас оробела и стала мысленно искать повод, как прервать свидание. Она с ужасом смотрела на широкую двуспальную кровать и понимала, что совершила ошибку.

Характеру Эльвиры Павловны не были свойственны сомнения. Обычно, приняв решение, она без колебаний претворяла в жизнь задуманное.

Не далее как вчера Эля убеждала себя, что всякая приличная женщина должна иметь любовника, и тогда любые семейные неурядицы не смогут стать чем-то, что способно разрушить жизнь до основания. Связь на стороне в этом случае будет душевным утешением.

И вот теперь, впервые в жизни, Эльвира Павловна сомневалась в правильности своего решения. В ее жизни был всего лишь один мужчина — Ковард. Не то что бы Ферзь был ей неприятен или совсем неинтересен, скорее наоборот: приятен и интересен, но мысль о том, что она в этой мастерской оказалась не случайно, а по поводу, который уж никак не назовешь невинным, смущала.

— Не смущайся, — Ферзь порывисто снял плащ и повесил его на ветвистую инсталляцию. — Позволь я за тобой поухаживаю. Обувь можно не снимать, но лучше, чтобы ноги отдохнули. В тапочках тебе будет комфортнее. У меня есть чудные мягкие тапочки. Вот.

Он помог Эльвире Павловне снять плащ и опустился на колено — расстегнуть замки ее сапог.

«Будь что будет, — подумала она, — в конце концов, я в любой момент могу уйти. Не станет же он меня силой держать!»

— К сожалению, картин в мастерской немного. У меня они не задерживаются. Поначалу мне даже было слегка грустно. Говорю всем, что художник, а показать, по большому счету, нечего. Ну а потом перестроил свои мозги, — Ферзь улыбнулся и легонько потер пальцами свои виски, — и понял, что для художника на самом деле важно только вдохновение. А созерцание собственных старых работ — это ловушка, клетка, в которой вдохновению не выжить. Кофе, чай, кальян?

— Ты куришь кальян?

— Да. Но безобидный, — Ферзь засмеялся, — без всякой дури. Что ты стоишь? Присаживайся, — он указал взглядом на большое кожаное кресло, стоявшее посреди мастерской. — Будь как дома. А хочешь — поброди, посмотри, освойся.

Эльвира Павловна коротко улыбнулась в ответ. Она все еще чувствовала себя не в своей тарелке.

— Я сварю кофе, — продолжал суетиться художник.

— Валерий, а как часто вы приводите женщин в мастерскую? — спросила она.

— О! — весело округлил глаза Ферзь. — Обожаю, когда меня ревнуют.

— Еще чего! — хмыкнула Эльвира Павловна.

— Не часто, — ответил Ферзь. — И, кроме того, женщина женщине рознь. Поверь, с тобой сравниться не может никто! Ты просто украла мое сердце.

В его взгляде появилась скрытая страсть. Казалось, еще мгновение — и он набросится на Эльвиру Павловну.

— Понятно, — холодно ответила она, и взгляд Ферзя потух.

— Не веришь? Хм. Я тебе могу это доказать.

— Доказать? И как?

— Смотри. Минуточку, — Ферзь ненадолго скрылся в комнате и появился с бутылкой вина в руках. — Вот.

— И что это?

— Это «Каберне Совиньон» из долины Напа урожая 1941 года. Самая дорогая в мире бутылка вина. Она стоит двадцать тысяч долларов.

— И что с этого?

— Я поклялся, что выпью это вино только с той женщиной, которую полюблю с первого взгляда. Нет, конечно, мне нравились женщины. Но ты та, которая меня действительно ошеломила. Ты — совершенство. Ангел.

— Хм. Меня никто так не называл.

Ферзь подкрутил усы и пригладил эспаньолку:

— Богиня, — проговорил он сквозь зубы. — Будь моей.

Он поставил вино на журнальный столик и стремительно ринулся к Эльвире, пытаясь заключить ее в объятья.

— Что за бред! — возмутилась она и оттолкнула Ферзя. — Что вы себе позволяете?!

— Как?! Разве мы не за этим сюда пришли?! — возмутился Ферзь. — Или это просто капризы? Не понял!

— Нет, не капризы. Я не могу так сразу!

— Хорошо. Я могу подождать. Сколько ждать: час, два?.. — в голосе Ферзя слышалось раздражение.

Эльвира Павловна испугалась. Кровь ударила ей в голову: «Боже, зачем мне это нужно? — в отчаянии подумала она. — Кому и что я хочу доказать?»

Тем временем Ферзь взял себя в руки.

— Прости. Прости меня. Я напугал тебя? Прости. Конечно, ничего не будет, если ты не захочешь. Давай выпьем вина. Я хочу, чтобы ты мне доверяла.

Эльвира Павловна перебирала в уме варианты. Уйти прямо сейчас глупо — зачем тогда приходила? Лучше побыть немного для приличия и, сославшись на головную боль, все же уйти да забыть эту свою глупость как страшный сон. Она улыбнулась:

— Хорошо. Давай выпьем. Это правда такое дорогое вино? Разве может бутылка стоить как целая квартира?

— О да! Это вино коллекционное. Но поскольку у меня нет погреба, я купил для него специальный контейнер, в котором поддерживается определенная температура. Для того, чтобы вино сохранило свои волшебные качества.

— Я не очень люблю алкоголь, — сообщила Эльвира.

— О! Это не алкоголь! Это вино не нужно пить, им нужно наслаждаться. Я тебе обещаю, что ты не пожалеешь. Присядь. Хочешь, я принесу плед укутать ноги?

— Нет. Спасибо. Мне не холодно.

— Да. Ты права. Плед это лишнее. Давай пить вино.

Ферзь подвинул ближе к креслу, в которое все же уселась Эльвира Павловна, журнальный столик, достал из шкафа-горки два великолепных хрустальных бокала, откупорил бутылку вина.

— Ты только пригуби — и сразу все поймешь, — сказал он, разливая вино по бокалам. — Чувствуешь аромат?

Эльвира Павловна взяла бокал. Тонкий аромат вина был действительно восхитителен.

— Я хочу выпить это вино за здоровье самой прекрасной женщины, которую когда-либо встречал!

Ферзь сделал глоток и вожделенно закатил глаза:

— Да! Это вино стоит таких денег!

И гостья пригубила вино из бокала, но оно ей показалось совершенно обычным.

«Ничего особенного», — подумала она и сделала большой глоток.

— Ну как? — спросил Ферзь.

Эльвира виновато улыбнулась:

— Я не очень хорошо разбираюсь в винах.

— Нет-нет, ты сейчас поймешь. Что ты чувствуешь? Хорошее вино будит любовь в сердце. Сделай еще глоток и прислушайся к себе.

Эльвира Павловна послушно сделала еще один глоток. Возникшее ощущение легких уколов сотен иголок сняло напряжение мышц и заставило посмотреть на происходящее, да и на мир в целом, другими глазами.

— Да, действительно, хорошее вино! Налей еще!

— С удовольствием! — ответил Ферзь. Его глаза блестели, губы растянулись в полуулыбку, спина выпрямилась и напряглась, придав мужскому облику силу и монументальность. — Я знал, что ты это оценишь.

Сделав еще один глоток, Эльвира Павловна почувствовала необычайную легкость. Этот мир для нее потерял реальные очертания. Женщина на секунду закрыла глаза и ощутила нежное прикосновение, которое ее возвратило в далекое прошлое, когда все великие тайны жизни еще не были открыты, но уже притягивали к себе, словно магнит, силе которого не возможно было противиться, и оставалось только одно: расслабиться и наслаждаться новыми ощущениями.

Где-то высоко-высоко загорелись тысячи новых ярких звезд, сияние которых ослепляло даже при закрытых глазах, и Земля, неожиданно сбившись в своем извечном движении вокруг Солнца и пытаясь вернуться на свою орбиту, вдруг запрыгала, словно теннисный мячик.

Этот неповторимый чувственный коктейль усталости и блаженства, эта смесь радости и горечи, величия и бесстыдства — лучшее снотворное, очнувшись от которого уже никому не удавалось остаться прежним.

«Боже мой, который час? — в испуге подумала Эльвира Павловна. — Господи, как же это все случилось?»

— Мне пора!

— Как, уже? — огорченно спросил Ферзь, приподнявшись на локте. — Еще и восьми нет. Побудь еще немного. Пожалуйста.

— Нет. Мне нужно идти. Все. Подай мне мою одежду.

Аркадий Францевич и не заметил, как пролетело время, и только с наступлением сумерек он устало прикрыл глаза рукой: «На сегодня хватит». Посмотрев на часы, Ковард присвистнул:

— Вот это да! Восемь часов! Пора сворачиваться.

Он с удовлетворением подумал о том, как много ему удалось сделать за этот день. Он приступил к экспериментальной части разработки — процессу синтеза вещества, которое станет главной составляющей генной вакцины.

«Хм, — подумал Ковард, — Брыкза считает, что название «генная вакцина» не очень удачное. Вот же демагог! Человек, не способный создавать, обязательно становится критиканом. Какая разница, как будет называться этот препарат? Главное, чтобы он был эффективен».

Аркадий Францевич сделал мысленную паузу, по привычке ожидая комментария Злобного Я, но, спохватившись, прокомментировал эту мысль самостоятельно.

«Конечно, я не уверен в скором получении результата, но в любом случае Брыкза не будет знать действительного хода событий. Уж я сумею ему втереть очки.

Ковард убрал рабочий стол, еще раз подержал в руках книгу, подаренную бродягой, и подошел к стеклянному инкубатору, в который поместил живые клетки человека и крысы, помещенные в физиологическую среду с особым веществом, которое должно обеспечить мутацию генов. По расчетам, через тридцать часов можно будет проанализировать результат.