Но к этим чувствам примешивалось еще одно: Дороти ощущала себя не вполне человеком, скорее вещью, которую можно присвоить. Неодушевленным предметом, которым можно вертеть, как душе угодно.

Невыносимое чувство. Она пообещала себе, что однажды непременно станет сильнее и уже никому не позволит так с собой обходиться.

Ну а пока нужно выбираться из комнаты.

В ней было целых четыре двери: две слева, одна в дальней стене и одна справа. Дороти с трудом поднялась с постели, едва не запутавшись в собственных ногах, и подошла к первой двери. За ней оказалась уборная. За второй – большой стенной шкаф. Третья и четвертая были заперты. Ну конечно.

Дороти ругнулась вполголоса и огляделась. Комната – судя по всему, намеренно – была обставлена обыденно и безлико. Белые стены и постельное белье, синие стулья и синие занавески. Взгляд наткнулся на комод, покрытый толстым слоем пыли. Дороти тут же принялась рыскать по ящикам, несмотря на дрожь в руках. Но они оказались пусты – и от досады она даже не потрудилась их закрыть.

И только в последнем она обнаружила записную книжку в кожаном переплете, с золотым обрезом. И, конечно, тут же достала ее и открыла.

Кремовые странички были исписаны мелким почерком. На первой значилось:

«Я построил машину времени.

За последний год все теоретические физики, инженеры и математики, что только живут на планете, пытались добиться того же. Каждый день появляются новые сообщения об их неудачах, нехватке финансирования и досадных провалах.

А вот у меня получилось».


Машина времени! На мгновение Дороти и думать забыла о побеге. Она принялась бережно листать записную книжку, разглядывая схемы, заметки, загадочные вычисления. И хотя почерк был аккуратным и бисерным, в записях чувствовалась решимость. И непоколебимое стремление к цели. У Дороти аж дух захватило. Ей вдруг захотелось вернуться в гостиничную кровать и прочитать журнал от корки до корки.

Записная книжка выглядела до умопомрачения изящно: кожаная обложка, тяжелые страницы, – словом, идеальное вместилище для сокровенных тайн. Даже если бы Дороти не была так интересна тема путешествий во времени, книжка все равно бы ее привлекла.

Она неохотно пролистнула все записи к самому началу и заметила на внутренней стороне обложки подпись:


Журнал принадлежит профессору Захариасу Уолкеру


Дороти пробежала пальцами по размытым чернилам. А потом, в один миг приняв решение, спрятала книжицу за пояс, натянув край рубашки пониже, чтобы ее добычу не было видно. Ей хотелось отыскать какое-нибудь укромное местечко и провести со своей находкой наедине долгие часы. Она пробудила в душе Дороти те же чувства, что и прогулки по городу: интерес, страх и восторг. Казалось, вот-вот случится что-то необычайное. Нетвердой походкой Дороти подошла к окну и раздвинула шторы. На окне темнели толстые прутья железной решетки. Она схватилась за решетку и со всей силы толкнула ее вперед. Но та не поддалась. Она явно была установлена, чтобы помешать пленнику сбежать из этой комнатушки, точно зверьку из клетки.

«Ну уж нет!» – подумала Дороти, снова подергав решетку. Выход непременно найдется. Нет на свете такой комнаты, из которой нельзя сбежать. Она отошла от окна и задумалась, прижав пальцы к вискам.

– Думай, черт побери, – пробормотала она и постучала себя по лбу.

Она прощупала рукав рубашки и шумно выдохнула, отыскав острые концы шпилек, спрятанных под тканью. Выходит, не все потеряно!

Она выудила одну шпильку и опустилась на пол перед первой дверью. Замок тут был странный. Вместо привычной замочной скважины – лишь узкая щель. Дороти сунула в нее шпильку и осторожно покрутила, но та ни за что не зацепилась. Девушка отпрянула от замка и задумчиво нахмурилась.

А потом решила переключиться на вторую дверь, подползла к ней и подергала за ручку. Та не поддалась, зато у нее оказался классический замок. Дороти заглянула в скважину, а потом сунула в нее шпильку. От волнения к горлу подкатил болезненный ком, мешавший дышать. Она повернула шпильку сперва влево, а потом вправо. И та за что-то зацепилась.

А потом послышался щелчок. Дороти спрятала шпильку в рукав и толкнула дверь. Та распахнулась.

За ней обнаружилась комната – в точности такая же, как та, в которой она очнулась. Две кровати, застеленные белым бельем. Синие стулья. Синие занавески. Четыре двери. Дороти быстро проверила и их. И снова уборная, шкаф, а две двери заперты.

– Черт! – вскричала она и стукнула кулаком по последней из дверей. У этой тоже вместо замочной скважины была странная щель. Дороти сунула было в нее ноготь, но безуспешно. Как ее открывать – решительно непонятно. Она заперта. Безнадежно и по-настоящему. Выходит, такое бывает.

Дороти впервые в жизни оказалась в комнате, из которой невозможно сбежать. От мысли об этом ее вдруг охватил приступ клаустрофобии. Воздух сделался густым и душным, а стены, казалось, угрожающе поползли на нее. Дороти заметалась по комнате. Нужно было глотнуть свежего воздуха, и скорее. Она решила попробовать открыть окно, понадеявшись, что решетка сделать это ей не помешает, и распахнула шторы. Да так и застыла от изумления.

На этом окне прутьев не было.

Дороти покрепче сжала кулаки, чтобы сдержать восторженный крик. Она просунула пальцы под стекло и потянула наверх. Стекло немного приподнялось.

– Ну же, давай, – процедила она сквозь зубы. А потом потянула еще раз…

Дверь позади щелкнула. Дороти резко обернулась и увидела, что в странной замочной скважине полыхнул зеленый огонек. Инстинктивно пригнувшись, она спряталась за одной из кроватей. И тут дверь распахнулась.

– …И почему ты о ней так переживаешь? – произнес кто-то бархатистым голосом, напомнившим Дороти голоса ресторанных певиц, которым она в детстве пыталась подражать. С тяжело колотящимся сердцем она пригнулась ниже. В комнату кто-то вошел – по ковру прошуршали шаги.

– Напрасно ревнуешь, Малышка Фокси, – отозвался другой – глубоким и низким голосом. Дороти так и застыла, тут же узнав его.

– Бог ты мой, Роман, ты же знаешь, я терпеть не могу, когда меня так зовут, – возразила первая. Совсем рядом с Дороти скрипнул матрас, а потом зашуршало белье. Дороти осторожно приподняла голову. Челюсть у нее задрожала.

Всего в нескольких дюймах от нее сидела девушка. Дороти осторожно сменила положение, чтобы разглядеть голову и узкие плечи незнакомки.

Она была невысокой и худенькой, с белоснежными, спутанными волосами, ниспадавшими на спину. Никогда еще Дороти не видела таких белых волос. Казалось, они принадлежат призраку, а вовсе не живому человеку.

– Ладно-ладно, Квинн, – поправился Роман и опустился на кровать рядом с девушкой. Из своего убежища Дороти плохо его видела, но заметила, как он обвил рукой плечи блондинки.

Несмотря на опасность своего положения, Дороти не опускала головы, с интересом разглядывая девушку. Квинн. Было в ней что-то удивительно притягательное. Что-то царственное. Несмотря на худощавость, она излучала мощную энергию и моментально приковывала к себе взгляд. Стоило ей войти в комнату – и та словно поблекла, моментально уменьшилась в размерах.

Дороти вспомнилась Лоретта, и ее точно ледяным ветром пронзило. А ведь ее мать точно так же меняла пространство одним своим появлением!

– Так-то лучше, – промурлыкала Квинн.

Роман прочистил горло.

– Ты знала, что о нас сочинили песню?

Квинн склонила голову набок, подавшись вперед, к Роману.

– Могу что-то перепутать, но, кажется, там было… – сказал он, а потом напел несколько нот и начал: – Окна плотнее затворите, детки, лисица с вороной скребутся в стекло… И еще там что-то было про расчлененку. С чем рифмуется глагол «потрошить»?

– Какая прелесть, – бесцветным голосом отозвалась Квинн, а потом встала, и Роман, лишившись опоры, повалился на кровать. Девушка провела бледным пальцем по своей шее. – Все готово?

Дороти еще немного приподняла голову. Теперь ей была отчетливо видна рука Романа. Он сжал ладонь в кулак, а потом снова расслабил кисть. В тот миг он походил на любовника, отвергнутого в наказание за какой-то неведомый проступок.

– Да не переживай ты так, – проворковал он.

– Ответь на вопрос.

– Да, готово.

– Славно, – отозвалась Квинн и уставилась в стену. Дороти тем временем принялась внимательно разглядывать ее белый затылок. Она слышала, что многие женщины красят волосы в разные цвета, но у Квинн, судя по всему, они с рождения были такими.

Квинн вздрогнула, точно почувствовав на себе взгляд. И начала оборачиваться…

Дороти торопливо съежилась, да так быстро, что в шее вспыхнула боль. Она прикусила губу, чтобы не вскрикнуть. Черт! Неужели ее заметили?

А потом – казалось, на целую вечность – воцарилась тишина. Даже дыхания – и того не было слышно. Дороти так перепугалась, что даже не моргала. Она поджала губы, в которых тревожно пульсировала кровь. И затаилась.

– Как там наша новая гостья? – после долгой паузы осведомилась Квинн. – Не навещал ее?

Новая пауза.

– Нет, – наконец признался Роман.

– Сходи к ней и проверь, все ли в порядке, – недовольно потребовала Квинн. – Все ценности неси мне. А от тела избавься. До вечера комнату надо освободить.

Снова послышались шаги, а потом щелкнула и хлопнула дверь. Квинн ушла. Роман поднялся с кровати, и матрас скрипнул.

«А от тела избавься». В ушах у Дороти зашумело. Может, Квинн ее и не заметила, но Роман точно обнаружит ее исчезновение, как только заглянет в соседнюю комнату. Дороти вжалась кулаками в ковер, пригнувшись пониже. Неподалеку снова послышались шаги – это Роман направился к двери.