Татьяна Успенская - Украли солнце

— Ну, мать, мы пошли! — говорит Ив. — Роберто, жди!

— Я не боюсь, мать! — уже издалека голос Наума.

«Господи, помоги им!» — молит Магдалина, говорит:

— Будут лампы, можно будет завтра с утра открыть школу. Вон вас сколько не учится. Учителя есть. Эдик — географ и биолог, я — литератор и историк. Ещё математик нужен.

— Я знаю математику. — Черноглазый, очень худой мальчик заговорил быстро и тревожно: — В университете мы организовали сопротивление Будимирову. Пришли арестовывать нашего преподавателя, мы его отбили, застрелили одного из их банды. Нам тоже крепко досталось, меня в живот саданули.

— Как у вас оказалось оружие, Вить? — спросила Саломея.

— Это целая история: достали прямо с оружейного завода.

— И где же сейчас ваш преподаватель?

— Не знаю. Пока мы дрались, он исчез.

Магдалина с удивлением смотрит на хрупкого мальчика: как мог он с кем-то драться? Наверняка бойцы Возмездия — такие же, как инспектора в их селе и служители Будимирова: громадные и сильные. Но спрашивать не стала. Пусть будут возможны в их городе чудеса!

— Нам нужно оружие здесь! — сказала Саломея.

— Как же вы живы остались? — спросил женский голос.

— Разбежались. Я сюда попал, сам не понимаю как.

— Наверное, тоже Владим привёл? — неожиданно усмехнулся старик. Он совсем слаб, веки падают на глаза, говорит с трудом: — Ганю спас. И Оксу. Он у нас большой человек. Не он бы, все давно передохли бы: подкармливает!

— Ваша фамилия Назаров? — спрашивает вдруг Магдалина. Только сейчас до неё доходит: это не просто старик, раз нашла его возле Учреждения. Наверняка связан с Адрианом и может о нём рассказать. Версия, которую выдал Адриан Будимирову — на сцену старик вылез случайно, абсурдна. С жадностью, изо всех сил пытаясь сдержать нетерпение и надежду, ждёт ответа.

— Помоги, мать! — слабый голос, и к её ногам буквально падает девочка лет двенадцати-тринадцати.

Магдалина с трудом отдирает пальчики спящей Оксы от своей шеи, кладёт её на колени к женщине, сидящей рядом, склоняется над упавшей девочкой. Но та без сознания. Крупные губы, длинные ресницы, вьющиеся волосы, истощённое лицо, цыплячья шея.

— От голода, — говорит Жора.

Магдалина гладит девочку по щеке, по голове.

— Есть у кого-нибудь еда? — спрашивает.

— Похоже, любая еда ей не поможет. Нужны сок, фрукты… — Жора щупает пульс.

— А питьевая вода есть?

— Мы пьём эту…

И уже тянется к Магдалине рука с консервной банкой. Магдалина разжимает губы девочки. Жора держит голову.

Девочка открывает глаза. Но Магдалину не видят, кажется, смотрят сквозь.

— Маму приведи! Маму спаси!

— Где твоя мама?

— Дома.

— Где твой дом?

Девочка говорит адрес.

— Этого адреса больше нет, а всех людей отправили на фабрику. — Старик жалостливо смотрит на девочку. — Да, я Назаров. — Снова закрывает глаза.

Но Адриан сейчас так далеко, что Магдалина лишь кивает.

— Ты прав, я вижу, маму тоже отправили. Но мне нужна моя мама, я не умею жить без неё. Всё, что знаю, рассказала она. История может помочь сейчас. — С трудом собирает слова девочка. — Спаси маму!

— Как узнаю, где фабрика, как попаду туда, как найду её? — беспомощно лепечет Магдалина. — Я не могу выйти отсюда.

— Скоро появится возможность. Обещай привести мою маму сюда! Её ещё не превратили в робота. Фабрика имени Будимирова. Маму зовут Регина. Меня Марика. — Говорит девочка медленно, с трудом. — Я вижу, ты сможешь помочь мне.

— Что значит «видишь»?

— Я вижу, ты спасёшь всех нас, ты — посланница, Роберто правду сказал. Ты скоро получишь помощь.

Бедная девочка, как же она больна, совсем потеряла рассудок!

— Успокойся, Марика. — Руками Магдалина пытается согреть её. — Владим принесёт поесть. Постарайся поспать. Скоро станет легче…

— Не жалей меня, я не потеряла рассудок. — Магдалина вздрогнула. — Я в своём уме. Я вижу. Но у меня нет сил. Назаров — большой человек, связан с тем, кого любишь. А ещё ты хотела и не успела спросить учителя, сможет ли он завтра начать заниматься с детьми? Спрашивай.

Не с ней происходит. И она совсем не чувствует себя, она — без формы и тела, она — какое-то пространство, в нём Марика, Назаров, все эти люди. И, в самом деле, чувствует: сверху идут к ней сила и ощущение, что она спасёт их.

Она не спрашивает учителя, а Виктор отвечает:

— Как же заниматься математикой без книг и тетрадей?

— А где можно достать? — слышит Магдалина свой голос.

— Могу залезть в школу, в которой училась. Школа не охраняется, — девчоночий голос из темноты.

— Отпусти Леру, мать. Она принесёт, — шепчет Марика. — Делай, что тебе говорят Там! — Марика смотрит вверх.

— Лера, можно пойду с тобой? Я юркий и сильный, дотащу сколько надо. Все ходы-выходы знаю.

— Спасибо, Коль, идём!

— Вам нужен защитник! — говорит она. — Нельзя одним…

— Взрослый привлечёт к нам внимание.

— Отпусти их, мать, с ними ничего не случится!

«Господи, помоги им!» — Она смотрит вслед детям и говорит неуверенно:

— Давайте пока подумаем, где будут спальни, классы, мастерские…

— Какие мастерские?

— Столы, стулья, полки, электрические приборы нужно делать, полы настилать?

— Но у нас нет электричества.

— У нас есть люди, и каждый найдёт себя. Изобретатель будет изобретать, художник — рисовать, садовод — растить сад, дети — учиться.

— Слушайте её, мать говорит то, что здесь будет! — Марика приподнимается и снова теряет сознание.

— Жора, пожалуйста, помоги ей! — умоляет она и шепчет: — Господи, спаси Марику, сбереги всех ушедших, пусть все вернутся! Пусть все эти люди выживут!

«Ты поможешь им, мать!» — звучит голос.

«Тебя уже в тебе нет, — вспоминается Цветаева, — ты уже целиком во мне. Пропадаю в собственной груди…» Эти голодные люди, окружившие её плотным кольцом, никому не нужные дети, Назаров и Марика, умирающий Ганя — в её груди. Это её дети. Она отвечает за них. И здесь, в подземелье, будет жизнь такая, какую когда-то создал в их сёлах граф Гурский. За такую жизнь борется Адриан, дай Бог, спасшийся от Будимирова.

«Господи, помоги мне! Помоги мне, мой граф! О.Пётр, святые, помогите!» — молит она, продолжая держать руки на худеньких плечах Марики, спокойно уснувшей, и в себя собирает тихие голоса. Увидеть всех своих детей пока не может, но она слышит их. У неё есть дети, и их много, как они с Адрианом и мечтали.

Состояние невесомости. Он лежит в своей кровати и не хочет вставать, день, два.

Над ним склоняется граф.

— Вставай, мой мальчик. Мы с тобой будем идти и идти. Я расскажу тебе, как я любил твою маму.

— Почему ты бросил меня?

— Я никогда не бросал тебя. Твоя мама не сказала, что ждёт тебя. Она вышла замуж. И только много позже я понял, что ты — мой сын. Я старался заботиться о тебе, но твой отец… он не отец… не позволил. Я просил отдать тебя мне, он не отдал. Из-за тебя столько времени уделял школе: чтобы ты узнал как можно больше.

— Почему ты не сказал мне, что я твой сын?

— Хотел сказать, но ты всегда убегал от меня, а мне запретили приходить к тебе. Почему ты ненавидел меня, разве я сделал тебе что-нибудь плохое? Ты убил меня. Твоя мать…

— Замолчи! Я не хочу слушать, какая хорошая и красивая была у меня мать. Когда она узнала, что ждёт меня, она должна была сказать тебе. Почему не сказала?

— Это сложная история…

— А то, что я убил тебя, это не сложная история? Я бы никогда не убил тебя… я рос бы с тобой… и вырос бы другим.

Чуть учащённое дыхание, запах свежести, голос из разных встреч:

— Почему ты всегда убегаешь от меня? Я обидел тебя?

— Я так хочу, чтобы вы с Адрюшей дружили! Почему ты никогда не придёшь к нам? Почему отказался сидеть с Адрюшей за одной партой?

— Ты очень способный и умный. Почему бросил школу? Хочешь, я с тобой позанимаюсь, и ты всех быстро догонишь!

— Поговори со мной, расскажи, что ты читаешь, о чём думаешь? — И эта чёртова улыбка…

У него был родной отец. Отец любил его! И любит сейчас. Вот же, он здесь, повторяет то, что говорил давно, в прошлой жизни, и что, оказывается, сидит внутри всегда, как хроническая болезнь. Детство — сейчас, и всё ещё можно поправить! Не убегать от отца, млеть под его горячей, чуть дрожащей рукой, ощущать энергию незнакомых чувств. Непривычно кривится лицо в улыбке — не тогда, сейчас отец положил руку на голову.

Как получилось, что он превратился в Будимирова? Откуда в нём взялась душащая его злоба, если она не могла быть генетической? В нём текла добрая кровь. Разве злоба и ненависть заразны, как корь?

Он — сын Будимирова.

Он — сын графа!

Они теснятся в нём оба.

Один заставляет его швырять в стены и в окна ботинки, стаканы, стулья. Другой выдавливает из него «папа» — слово незнакомое и слезами застилает день.

Один велит диктовать приказы: заковать в камень город, затянуть небо с солнцем пологом. Другой прижимает к груди руки с клочком клетчатой бумаги, молит:

— Прошу, скажи: «Адриан, я здесь!»

Случившаяся жизнь и не случившаяся.

Убить, задавить, уничтожить.

Не сметь позвать робкими губами «папа!», «Магдалина!». Не сметь дотронуться до волос единственной за жизнь женщины.

Сколько суток длится это раздвоение — «я» против «я».

За «я» Будимирова — город без солнца и деревьев.

За «я» графа лишь голос из небытия, лишь раскосый взгляд Магдалины. Не предполагал даже, что существует нечто такое, не материальное, что нельзя потрогать и уничтожить.