— Кровь — вот чего они жаждут, — заметил отец. — Крови, да побольше. Ну и немного комедии тоже не повредит.

— Нет, они хотят мелодраму, — запротестовала Анна. — Великую страсть, над которой можно всласть порыдать. Во всяком случае, леди хотят именно этого, а именно они приносят нам львиную долю выручки.

— Леди в первую очередь приходят посмотреть на красивых мужчин, таких как Генри, — со смехом сказал отец. — Верно, Генри?

Тот засмеялся. В свете камина Анна увидела, что он действительно очень красив и, безусловно, как и Роб, привлекает к ним публику. Густые золотистые волосы, греческий профиль, узкие бедра, элегантная одежда, как у любого придворного. Идеальный герой-любовник, олицетворение мужественной красоты.

Однако, глядя на него, она все равно оставалась странно равнодушной, будто восхищалась красивым гобеленом или резным креслом. Не чувствовала, что вот-вот взорвется, как бывало с Робом, когда, только посмотрев на него, она готова была кричать от вожделения.

Если она хочет снова стать благоразумной, ей стоит больше времени проводить с Генри и меньше — намного меньше — с Робом. Из-за него она начинала чувствовать себя живой, а это было самое опасное, о чем она только могла подумать.

— В моем произведении много крови, мастер Олвик, — сказал Генри. — Но чтобы доставить удовольствие и миссис Баррет, я прослежу, чтобы там была и мелодрама.

— Буду счастлив взглянуть, когда ты закончишь, — признался отец. — «Белой цапле» всегда нужны новые пьесы. Их не хватает, а публика обожает новинки.

— Я надеюсь, моя пьеса будет не хуже обычного уровня ваших авторов, — негромко произнес Генри. — Таких, как мастер Олден. Он очень популярен.

— Роберт — отличный драматург, зрители валом валят на его постановки, — ответил Том. — Но его перо не поспевает за их требованиями.

Из-за того, что он занят поручениями Уолсингема? Анна вспомнила, каким сосредоточенным и серьезным было его лицо, когда он покинул это паучье логово. И записка, которую он подучил, когда думал, что она спит...

Он сказал, что работает обычным связным — шифрует и дешифрирует сообщения. А вдруг он занимается не только этим? О чем еще он умолчал?

Еще одна причина вернуться к благоразумию и держаться от него подальше. Но, кажется, она давным-давно израсходовала все запасы этого качества.

— Боюсь, мне уже пора, — сказал Генри, поднимаясь с кресла.

— Останься и поужинай с нами, — начал уговаривать его отец Анны. — Расскажи нам еще о своей пьесе.

— Спасибо за приглашение, мастер Олвик, но у меня назначена встреча, которую я не могу пропустить.

Анна порадовалась, что он уходит и в доме снова станет тихо и спокойно. У нее в голове такой кавардак, очень о многом нужно подумать.

А с другой стороны, может, лучше об этом вообще не задумываться, просто чем-то заняться, развеяться.

— Я провожу вас до ворот, мастер Эннис, — предложила она. Плотнее завернулась в шаль и вышла в сад вместе с Генри. Ее отец тем временем зажег трубку и удобнее устраивался у камина, намереваясь провести так весь вечер.

Уже совсем стемнело, темно-лиловое небо начало бледнеть по краям. Казалось, мир замер в ожидании темноты, которая станет сигналом к бурной ночной жизни Соутворка.

— Спасибо, что навестил отца,— обратилась она к Генри. — По-моему, с возрастом он все сильнее нуждается в общении, и хорошо, что у него есть дела, которыми он может заниматься.

— Мне нравится проводить с ним время, — ответил тот. — Особенно если это доставляет радость тебе, Анна. Для тебя я сделал бы что угодно — теперь ведь ты это знаешь.

Анна покачала головой и повернулась, чтобы идти в дом.

— Да, знаю, Генри. Польщена твоим вниманием, но...

Генри схватил ее за руку и дернул к себе. Его пальцы с силой сжимали ее руку, а глаза поблескивали в сумерках. Теперь ей от него не уйти. Он не отпустит.

— Мне жаль. Я рассказал слишком рано, — произнес он. — Надо было еще повременить. Но я просто не мог больше ждать.

— Генри, пожалуйста, — с отчаянием попросила Анна. — Почему бы нам не остаться просто друзьями, как раньше? Ты мне нравишься, но после своего первого брака я не... я не могу выйти замуж еще раз. У тебя же столько поклонниц — красивых женщин, которые достойны тебя куда больше, чем я.

Сминая рукав, он стиснул ей руку еще сильнее и притянул к себе.

— Их красота насквозь фальшива! А я хочу хоть раз в жизни получить что-то настоящее и истинное. Что-то, что на самом деле будет принадлежать мне.

У Анны защипало глаза от подступивших слез. Она так понимала Генри: она тоже жаждала получить что-то истинное, чего, она боялась, вовсе не существует. Иногда ей до боли этого хотелось.

Но она не была этим «чем-то». Не для любого. Теперь нет.

— Генри, нет, прошу тебя...

Ее мольбу резко оборвал поцелуй, его губы с яростью и страстью прижались к ее губам. Это не было так уж ужасно, она не давилась и не боялась, как во времена, когда ее муж выпивал и его одолевало похотливое настроение. В другое время этот поцелуй, может быть, даже ей понравился бы, как ухаживание красивого молодого человека, который считает ее доброй и истинной.

Но от поцелуя Генри она не улетала в иные миры, как случалось, когда ее целовал Роб. Он лишь высекал искру, но не разжигал пламя.

Анна с силой уперлась ему в грудь, пока не разорвала объятия. Генри отступил назад.

— Анна, — выдохнул он, явно шокированный своим поступком, и густо покраснел. — Мне очень жаль...

Она покачала головой, вытирая рукой мокрые губы.

— Мне пора возвращаться в дом. И когда мы в следующий раз встретимся, больше такого не повторится.

Она развернулась и побежала по садовой дорожке, прежде чем он успел что-то сказать или поцеловать. Закрывая дверь, она успела увидеть, что он все еще стоит у ворот и смотрит в ее сторону. Словно чего-то ждет. Какого-то жеста или чего-то подобного. И ей почти хотелось отреагировать.

Но она устала и проголодалась. Слишком много страсти для одного дня.

Отец по-прежнему сидел в кресле и, попыхивая трубкой, смотрел на мечущиеся языки пламени. Анна опустилась на стул напротив него и потерла ноющие виски.

— Мне кажется, Генри Эннис — прекрасный молодой человек, — произнес отец, не отводя взгляда от очага. — Он трудолюбив и не лишен амбиций. Он говорил мне, что у него есть дом за городом и однажды он туда уедет, когда удалится от дел.

— Да, я знаю. Там сейчас живут его мать и сестра, — ответила Анна.

— По-моему, он хочет добавить к ним еще и жену.

Она засмеялась:

— Актерам вообще не стоит жениться.

— Да, по крайней мере, некоторым. Они зачастую вспыльчивы и импульсивны и сразу спускают все, что зарабатывают. Но, кажется, Генри не из их числа. Леди стоит приглядеться к нему.

Неужели отец знает о том внимании, что оказывает ей Генри? Анна внимательно посмотрела на него, но тот ни намеком не выдал, что об этом думает и действительно хочет этого для нее. Он просто сидел и посасывал свою трубку.

— Соответствующей леди — возможно, — сказала она. — Ты куда-нибудь сегодня уходишь или мне послать Мадж в таверну за ужином? Я купила на рынке немного яблок для пудинга. Они маленькие и твердые, но сгодятся для отличного пирога.

— Да, пошли Мадж, если ты голодна. Я пропущу еще стаканчик и посижу тут чуток.

— Только не пей слишком много. Не на пустой желудок. Или мне придется посылать за доктором. — Анна поцеловала отца в щеку и повернулась, собираясь уходить. — Мне надо привести себя в порядок. Сегодня был очень длинный день.

Отец поймал ее за руку:

— Ты слишком много работаешь, моя дорогая. Говорю тебе, подумай о мастере Эннисе. Он даст тебе достойную жизнь, как ты того заслуживаешь.

— Не переживай за меня. Я сама могу о себе позаботиться и о тебе тоже. — Анна улыбнулась уверенной улыбкой и еще раз поцеловала отца, в глубине души уже не так уверенная в том, что говорила.

Роб кинул в огонь клочки пергамента и стал пристально наблюдать, как они превращаются в черные хлопья пепла, исчезая в небытии. Если бы можно было так же просто вычеркнуть из головы мысли, исторгнуть их из этого мира.

У него за спиной, в главном зале «Трех колокольчиков», привычно толпились постояльцы: напивались — тихо или буйно, спускали деньги за карточным столом и лапали служанок, за что получали по физиономии. В воздухе витали запахи жареного лука, дешевой говядины, пролитого эля и мокрой шерсти, мешаясь с едким дымом затопленного очага.

Но Роб ничего этого не замечал — все отдалилось, как птичье пение в голубой выси. Он сидел, сжимая руками подлокотники кресла, и молча смотрел на обугленные остатки послания Уолсингема.

Госсекретарь получил новую информацию о предателе — человеке, который хотел, прикрываясь театром, заработать на передаче сведений испанцам. Это был Том Олвик.

Отец Анны собственной персоной. И Робу поручалось отыскать улики, которые навсегда разрушат его жизнь и приведут предателя к заслуженной каре.

Роб откинулся в кресле и протянул ноги к огню, словно тот мог согреть его заледеневшее сердце. «Том, — подумал он. — Том, всегда такой приветливый и прозорливый, когда речь идет о пьесах, которые он продает публике. Он всегда знает, чего хотят зрители. Том в лучшем случае полупьяный и в последнее время все больше оставлявший свои дела Анне. Он действительно такой хороший актер, что за пьяными шутками может скрывать измену?»

Роб с силой потер подбородок. Конечно, Том мог и играть — любой, попавшийся в сети Уолсингема, должен быть искусным лгуном, иначе будет уничтожен. Но за свою жизнь Роб получил несколько горьких уроков и научился видеть суть вещей дальше того, что показывали миру другие люди. Он бы не смог без этого обойтись, работая на Уолсингема и трудясь на ниве писательства. Благодаря этой наблюдательности ему до сих пор удавалось остаться в живых.