- А в чем проблема? - выпалила она и сжала губы поплотнее на всякий случай.

- В Москве тысячи музыкантов! - процедил Платон. - Ты-ся-чи! И из всех ты выбрала именно Игоря?! Что я тебе такого сделал?!

И почему в музыкальном сообществе тесно, как в пчелином улье? Слухи распространяются с такой скоростью, будто все сидят в общем чате, будто в каждом оркестре есть свой крот или всевидящее око большого брата. Один на третьем пульте сфальшивил, и уже весь город знает, кто не тем местом берет инструмент.

Надя оформилась как самозанятая всего три дня назад и только вчера подписала контракт с Игорем. Да, сомневалась, да, рискованно, но разве небольшой риск стоит того, чтобы всю жизнь жалеть об упущенной возможности заниматься любимым делом и ни от кого не зависеть?

- А ты все такой же, - Надя окатила Платона концентрированным презрением. - Думаешь, все вертится только вокруг тебя?

- Ты знала, что я его не перевариваю! Что, кончились на конкурсах лауреаты? Мало осталось талантов? Надо было взяться за эту занудную посредственность?

- Ну, конечно, - фыркнула Надя и отдернула руку; кожа до сих пор горела после его прикосновения, словно он держал ее плетьми ядовитого плюща. - Куда ему до тебя!

- Ты что, не понимаешь? Он же спланировал это с самого начала! - гневно засопел Платон.

- Он использует тебя, чтобы мне насолить, это же очевидно! Долбанный манипулятор, всегда добивается своего.

Это Наде, разумеется, приходило в голову. Прежде, чем браться за Игоря, она провела собственное мини-расследование. Ей было интересно, откуда растут ноги у этой конкуренции, если не сказать вражды, ведь нет такого, что все виолончелисты друг друга ненавидят с первого взгляда, как две девицы, пришедшие на вечеринку в одинаковых платьях. Напротив, струнники обычно дружны. Да, посмеиваются над медлительными контрабасистами, да, шутят, что альты выдают тем, кто не справился со скрипкой, но все же придерживаются негласной солидарности, если не претендуют на одно и то же место в хорошем оркестре.

Платон и Игорь учились вместе, в классе одного педагога, что, по идее, должно было их сплотить еще сильнее, а потому Надя предпочла для начала выяснить, что между ними произошло. В конце концов, она собиралась принять судьбоносное для себя решение и не хотела очутиться на неправой стороне.

Ей повезло: Игорь ничем не запятнал свою карму. Во всяком случае, по отношению к Платону. Не уводил у Барабаша девушку, не таскал струны, не портил ноты. Как оказалось, вся его вина была лишь в усердии.

Надя специально съездила в консерваторию к профессору Эрлиху. Тот неохотно запустил ее в кабинет, пропахший канифолью и ветхими нотами, но, узнав, что она была агентом Платона и работала на самого Воскобойникова, оттаял, усадил на скрипучий стул и включил маленький, пожелтевший от времени чайник.

- Знаете, я всегда делю учеников на две категории, - просипел Эрлих и узловатыми от артрита пальцами подцепил из вазочки карамельку. - Таланты и трудяги.

Такое разделение Надю не удивило: она давно заметила, что есть люди, которым все дается с легкостью, будто они не сами идут по жизни, а их подталкивает кто -то свыше. Сама она к таким никогда не относилась, и с толикой зависти поглядывала на везунчиков вроде Платона. Казалось, виолончель сама пела в его руках, ему словно и не надо было прикладывать усилий. Нужный звук извлекался сам по себе, а она вот драконила скрипку, первые года три царапая барабанные перепонки окружающим. Старалась, высунув язык, сражалась со смычком, гоняла гаммы до вмятин на кончиках пальцев. А толку? Ее ни разу не пустили на концерт солиднее классного вечера. Залы она видела только из второго ряда школьного хора, но в этом не было никакой ее заслуги: в хор брали всех, а особо «талантливых» вроде нее просто просили слишком не высовываться.

Сколько Надя себя помнила, ее учеба не имела никакого отношения к искусству, напротив, всегда была попыткой доказать учителю, что она не профнепригодна. Тщетной попыткой. И когда профессор Эрлих спросил, кого, по мнению Нади, он больше выделял из своих учеников, - талантов или трудяг, - Надя не сомневалась ни секунды.

- Талантов, - кивнула она со знанием дела. Таких, как Платон, всегда проталкивали вперед, такими всегда гордились больше.

- Ошибаетесь, - Эрлих с трудом поднялся и разлил кипяток по расписным фарфоровым пиалушкам.

- Но почему?

- Талант - это не заслуга, а данность. У людей одаренных всегда есть соблазн расслабиться и остановиться в развитии.

- Но ведь у Платона такой звук... - растерялась Надя.

- У него и инструмент отличный, - Эрлих медленно поднес ко рту пиалу и шумно отхлебнул. - Но он вел себя так, будто делает мне одолжение, что учится у меня. Он уже пришел звездой, позволял себе опаздывать, спорил, играл по-своему, не слушал, что ему говорят. А Игорь. - взгляд Эрлиха потеплел. - Он себя сделал сам. Вы знаете, что он из очень бедной семьи?

Нет.

- Им никто не занимался так, как Барабашем. Его матушка, уж простите, сидит у меня в печенках.

Надя не сдержала улыбку: она живо представила, как часто наведывалась в консерваторию Римма Ильинична.

- Игорь Заславцев - самый старательный из всех, кто у меня учился, - продолжил профессор Эрлих. - Да вы пейте, пейте, - он указал на нетронутый Надин чай: она так заслушалась, что забыла обо всем. - Игорь и мечтать не мог о консерватории, его отец -учитель ОБЖ в школе, мама - продавщица. Семьи более далекой от музыки невозможно себе представить. А он пробился... Как росток сквозь асфальт. Наблюдать за ним было удивительно. Он читал все, что я ему приносил, слушал все записи, которые я давал. Ходил на концерты, учился у лучших. Мне рассказывали другие студенты, что он мог последние деньги потратить на билет, а потом сидеть впроголодь.

Надя уронила челюсть от удивления. Игорь казался ей классическим отпрыском интеллигенции. И одевался с иголочки, и за внешним видом своим следил, и за речью. Не позволял себе «тыкать», разговаривал так, будто ему вместо колыбельных читали Канта. И если раньше снобизм Заславцева вызывал у Нади легкое раздражение, то теперь она видела в Игоре себя. За одним лишь исключением: в свое время она сдалась и отказалась от музыки, Игорь же дошел до конца.

- Он занимался часами. Неважно, как он при этом себя чувствовал. Помню, как-то прямо на уроке - бац! - и свалился в обморок, - глаза Эрлиха повлажнели от воспоминаний. - Я его тронул, а он весь кипит. Температура была под сорок, а он все равно пришел и инструмента из рук не выпустил.

- Фантастика. - искренне восхитилась Надя.

- Вот-вот! - закивал профессор с таким энтузиазмом, что Надя не сразу поняла, радуется он или это приступ болезни Паркинсона. - Я сразу понял, что он по-настоящему горит музыкой. И вложил в него все, что мог. На его окончание первого курса я половину зарплаты потратил, чтобы купить ему концертные туфли. Тогда мы еще не получили грант, ставки были крошечными, супруга даже уговаривала меня перебраться в Лондон, там наша струнная школа всегда котировалась.

- Простите, - Надя осторожно оборвала паутину старческой ностальгии. - А почему тогда у Платона с Игорем не сложились отношения?

- Вы же с Барабашем давно работаете, - усмехнулся Эрлих. - Неужто не догадываетесь?

- Пока нет.

- Барабаш ревновал. Ужасно. Учитывая, сколько девиц вилось вокруг него, я, признаться, удивлялся, что он вообще способен на это чувство.

- Ревновал вас к Игорю? - Надя растерянно моргнула.

- Платон пришел ко мне на год раньше, чем Игорь. Я ставил его на все концерты, отсылал на конкурсы. Он хорошо играл, хоть и вел себя по-свински. А потом появился Игорек. -Эрлих развел руками, расписываясь в собственной пристрастности.

- И стал вашим любимчиком? - предположила Надя.

- Именно так мне Платон и сказал. Нет, я бы, конечно, так это не назвал, но, согласитесь, приятнее вкладываться в человека, когда видишь отдачу. Барабаш всегда был сам по себе. Иногда мне кажется, что учись он все эти годы без моего участия, результат был бы тем же. Я пытался ставить их дуэтом, и выходило, прямо скажем, неплохо. Подобрал им отличную программу, но...

- Снова Платон?

- Он безбожно тянул одеяло на себя, и я оставил эту затею. А вот Игорь был благодатной почвой. Ловил каждое мое слово, старательно исполнял каждый штрих. - Эрлих потер узловатые пальцы. - Я давно перестал играть сам, артрит замучил. А с Игорьком. Не знаю даже, как объяснить. Я словно играл его руками, понимаете? Он был пластичным, как глина, и мне удалось вылепить из него то, чем не стыдно гордиться. Может, это и самолюбие, но так уж вышло. Он ведь до сих пор звонит мне, заходит, советуется, как лучше то сыграть, это. Игорь - мое детище.

Не прошло и пары дней, как Надя начала работать с Заславцевым, и она поняла, что имел в виду профессор Эрлих. После Платона разница была феноменальная. Игорь смотрел на нее с благоговением пионера на торжественном поднятии флага. Попросила его прислать самые эффектные его записи, - и уже через десять минут телефон звякнул уведомлением о новом письме. И не просто письме: каждый файл Игорь снабдил подробными комментариями. Здесь у него в адажио немного просел звук, там все чисто, но сейчас бы он сыграл с другой фразировкой, это писали на концерте, и не слишком удачно потом убрали лишние шумы.

Стоило Наде вызвать Игоря на фотосесию, как он выслал ей несколько вариантов костюма, чтобы узнать ее мнение. Решила обсудить концертную программу, - и ноты градом посыпались в ее многострадальный смартфон. Он не просто слушал, что она говорит. Он слышал, и даже более того, старался предугадывать, что может понадобиться. Вишенкой на торте стал заботливо упакованный домашний обед для Нади, который Игорь принес с собой в «Кукушкино гнездо».