Усевшись на стулья и выпустив виолончельные шпили, они смерили друг друга уничтожающим взглядом и, не произнеся ни слова, подстроились. Взялись за смычки, кивнули, и Платон, свирепо сверкнув глазами, носком левого ботинка задал темп.

У Нади пересохло во рту: темп был бешеным. «Гроза» и так считается вещью для виртуозов, а Платон и вовсе закинул планку далеко за пределы человеческих возможностей. Как они будут играть это? Да еще и на виолончелях? Наде страшно было даже моргнуть. Спина вспотела, пальцы заболели, перед глазами мелькала дикой сложности партия. Как и все скрипачи, Надя еще в школе мечтала сыграть «Грозу», воображая себя солистом оркестра, но тогда пассажи Вивальди лишь довели ее до слез и ломоты в суставах.

Наконец, Платон и Игорь ударили по струнам. Ожесточенно, с ненавистью, будто хотели извлечь смычками огонь. Они сошлись: волна и камень, стихи и проза, лед и пламень... Заславцев и Барабаш. Трудно было представить двух более разных людей, и тем удивительнее был их дуэт.

Надю вдруг пронзила странная мысль: не зря ведь говорят, что любовь часто граничит с ненавистью. Платон с Игорем двигались так слаженно, будто стали единым целым, как любовники. Их охватила общая страсть, и теперь они даже дыхание делили на двоих. Есть ли для этого в русском языке особое слово? Ненавистники?

Казалось, инструменты вот-вот задымятся. Смычки терзали струны, рвали, как хищник жертву. Надина кожа покрылась мурашками, воздух в зале стал густым и темным, как перед бурей, и дышать стало немного больно. Надя балансировала на грани обморока, в крови пульсировал живой звук.

Виолончели лишили бессмертную пьесу Вивальди скрипичного изящества, превратив летнюю грозу в самый настоящий морской шторм. И будто бы даже запахло озоном, а перед глазами замелькали синеватые вспышки.

Все Надины чувства обострились, она забыла и о том, где находится, и о кучке напуганных студентов. Исчезли все кроме нее и Платона с Игорем, - отчего-то ей чудилось, что она стала частью их неистового дуэта.

Она видела каждую пору на возбужденном мокром лице Платона, видела, как носятся его пальцы по грифу с сумасшедшей скоростью, чувствовала, как каждая нота резонирует в ее теле. Он словно играл не на виолончели, а на ней самой, она ощущала боль от его резких прикосновений, и боль эта граничила с наслаждением. Впервые в жизни Надя готова была вот-вот взорваться от чувственного удовольствия, стоя от мужчины в нескольких метрах.

За нее боролись, пусть и в музыке, боролись до порванных смычковых волос, и это делало Надю добычей, пробуждало в ней осознание своей глубинной первобытной женственности. Это омывало, как водопад, очищало каждую клеточку, обновляло. Надя будто сбрасывала лягушачью шкурку, оставаясь собой настоящей. Желанной и прекрасной.

Еще немного, и она плюнула бы на условности, разделась бы у всех на виду и отдалась Платону прямо здесь, на сцене, которую Платон с Игорем превратили в языческий жертвенный алтарь. Она любила бы своего музыкального полубога, утопая в звуках, что извлекал Заславцев.

Напомни кто Наде об этих безумных фантазиях спустя время, она бы сделала вид, что все это глупости, и ей, приличной во всех отношениях благовоспитанной девице, в жизни бы такое в голову не пришло, но в тот момент ее рука невольно потянулась к вороту блузки и с силой рванула вниз. Увлеченные «Грозой», студенты, к счастью, так и не заметили, как бесстыже покатилась по полу маленькая перламутровая пуговица.

Когда последние ноты стихли, а Игорь и Платон обессиленно откинулись на спинки стульев, мокрые, вымотанные, с прилипшими ко лбам волосами, безмолвный зал огласился звонким ритмичным стуком каблуков. Это Надя шествовала под прицелом чужих глаз прямиком к Платону. Склонилась над ним, провела кончиком пальца по его лицу, очерчивая прямой нос и пухлые выразительные губы, а потом впилась в них жадно и отчаянно, будто собиралась выпить Платона до дна.

Оркестр молчал. Никто не посмел хмыкнуть, засмеяться или улюлюкнуть. Впрочем, Надю мало интересовало, что подумают люди. Платон принадлежал ей, по крайней мере, сейчас, в эту секунду. Своей игрой он вычеркнул из ее памяти всех прошлых девиц, которых она когда-то видела в его постели. Она знала, что он считал ее всего лишь другом, что влюблен был в Ларионову, а за нее «дрался» с Игорем только из-за давней вражды. Все это она прекрасно понимала разумом, но все же позволила чувствам взять верх.

Лишь прикоснувшись к его губам, она ощутила, как сильно ей этого не хватало. Его вкуса, его запаха, его мужественного тепла. Пусть бы весь мир через мгновение провалился в пропасть, - плевать! Главное - этот поцелуй она пронесла бы с собой сквозь вечность.

Отстранившись, она вздохнула прерывисто и с трудом сфокусировала затуманенный взгляд на Платоне. Его лицо расплывалось, задваивалось, казалось, перед ней сидят сразу двое: пухлый мальчишка в очках и крепкий, до неприличия сексуальный мужчина. И оба глупо улыбаются, как будто выдули по целой бутылке эликсира счастья.

- Значит, по-твоему, он победил? - донесся до Нади хриплый голос Игоря.

- Нет, - честно ответила она.

Какие бы чувства к Платону сейчас не бурлили у нее в душе, врать она не могла. Ни Игорю, ни кому бы то ни было.

- Что? - лицо Платона вытянулось. - Тогда почему?..

- Потому что это был утешительный приз, - злорадно протянул Игорь, не дав Наде и рта раскрыть. - Выкуси! Она остается со мной!

- И тебя это устроит? По-прежнему хочешь жениться на девушке, которая так целует другого?

- Жениться? - хором выдали Надя с Игорем, а потом озадаченно переглянулись.

- Ну, не знаю, как вы там это называете, - Платон опустил глаза. - Гражданский брак или сожительство... Ребенка ведь просто так не заводят! Я узнавал, что это за центр планирования семьи, там ведут беременность! - и он с болью взглянул на Надю. - Слушай, мне все равно, кто отец ребенка! Даже если. - его передернуло, - вот он! Но подумай еще раз, я знаю, у нас с тобой может получиться! И я готов сам воспитывать малыша, хоть он и будет похож на Игоря.

- Чего? - отшатнулась Надя. - Какой малыш, какой Игорь?!

- А я говорил, что он рехнулся! - Заславцев крутанул смычком у виска.

Надя уже хотела выяснить больше, но вовремя заметила, с каким неподдельным любопытством вслушиваются в каждое слово студенты. Пора было прикрывать лавочку, Платон с Игорем и без того устроили им бесплатное представление.

- Так, репетиция окончена, - громко заявила Надя.

Дирижер заморгал, очнулся и тут же сделал вид, что его чужая личная жизнь не волнует совершенно.

- Да-да, ребят, - деловито закивал он. - Расходимся.

- А как же концерт в Архангельском? - спросила Алина.

- Да, не знаю, как остальные, а я готов подписать все, что нужно, - Сева встал со своего места.

- И я! - подскочила следом флейтистка.

- Где бумаги?! - присоединился к ним альтист Саша.

- С этим разберемся позже, - холодно ответила Надя. - Я еще должна все обдумать по новой.

- Так мы подождем! - вторая скрипачка подобострастно заулыбалась.

- Вам сказано: позже! - дирижер запоздало включил авторитет. - Разошлись все, и вам позвонят, как только что-то станет известно. Но лично я, - и он сделал подобие реверанса в сторону Нади. - С удовольствием бы поучаствовал в концерте с таким прекрасным дуэтом.

- Дуэтом?! - возмущенно выдохнул Платон. - Да я с этим. С этим. Да я с ним на одном поле не сяду.

- Как будто тебя кто просил! - Игорь хмыкнул. - Дуэт. Скажете тоже!

- Так, хватит! - не сдержалась Надя, пока они не прошлись по всем «Временам года» и не полопали себе все струны. - Давайте отойдем в сторонку. И поставьте уже, ради Бога, виолончели!

Платон с Игорем неохотно переглянулись, как два драчуна, которых поймали за шкирку, и уныло поплелись за Надей в дальний угол зала. Когда студенты остались вне зоны слышимости, она развернулась к мужчинам и выжидающе скрестила руки на груди.

- Ну? И что это значило? - требовательно осведомилась она у Платона.

- Надь, все в порядке, мне ты можешь сказать, - он сделал лицо декабриста, готового с отвагой выслушать свой смертный приговор. - Я все пойму.

- Недаром все его считали гением, - качнул головой Игорь. - Бетховен оглох, Ван Гог ухо себе отрезал, у Барабаша пошатнулась крыша... Тебе осталось только умереть молодым - и все, считай, вписал себя в вечность.

- И ты еще можешь шутить? - презрительно скривился Платон. - Уж вел бы себя как мужик, признался бы...

- Платош, - мягко прервала его Надя тем тихим монотонным голосом, каким обычно заговаривают умалишенных. - С чего ты все это взял?

- Я же звонил вам, когда вы были в этом центре, - Барабаш нахмурился.

- И что? У меня там жена брата была, - пояснила Надя. - Да мало ли, зачем бы мы туда поехали!

- Вот и я так сначала подумал. Не поверил ему, - и он недобро покосился на Игоря, - он ведь и соврать мог.

- По себе судим, да? - мгновенно отреагировал тот.

- Тише, - Надя подняла руку и умоляюще взглянула на Игоря, а потом снова на Платона.

- И что было дальше?

- Дальше я поехал к тебе домой, - признался он без особого энтузиазма. - Ну, к твоим родителям.

- К моим. - она аж слюной поперхнулась и закашлялась.

- Ну, да, - Платон услужливо похлопал ее между лопатками. - Ты же сама говорила, что не хочешь меня больше видеть. Ну, я подумал, что лучше тогда спрошу у кого-нибудь из твоих родных. Они-то должны знать.

- И?.. - просипела Надя, отдышавшись.

- Вот и все, - обреченно изрек Платон. - Дома были только твои брат и сестра. Которые младшие. И Маша все мне рассказала. Что ты меня ненавидишь, что ты теперь с Игорем и вообще ждешь от него ребенка.

С минуту Надя просто пялилась на Платона, будто он резко перешел с русского на латынь. Потом странно дернула головой, покачнулась и, облокотившись о стену, закрыла лицо ладонью.