- Прекрати. - он зажмурился и отвернулся.

- Фто-фто? - переспросила она с демонстративно набитым ртом. - Не флыфу!

- Женщина, ну сколько можно! На меня же крошки летят!

Впервые за целый день Надя испытала нечто, похожее на удовлетворение. Ничтожно малая компенсация по сравнению с потерей парня, но все же приятно.

- Бессовестный ты. - она сделала большой глоток безвкусного кофе.

- Вечно ты из всего делаешь трагедию, - Платон отряхнулся и, убедившись, что от кекса осталась только печальная горка изюма, повернулся к Наде. - Вы же и встречались-то всего ничего. Сколько там у вас свиданий было? Три? Пять?

- Два.

- Вот видишь, - заулыбался Платон. - А ты завелась. Найдешь себе.

- Два года, - перебила она. - Мы встречались два года.

- Но. Когда ты успела? Я бы заметил.

- А я сама не замечаю уже, есть у меня личная жизнь или нет, - Надя подняла руку, подзывая стюардессу. - Я просыпаюсь - и думаю о том, что там у тебя на сегодня. Ложусь спать - и думаю о том, что у тебя на завтра.

- То есть ты все время думаешь обо мне? - он придвинулся к ней поближе и кокетливо поиграл бровями.

- Да иди ты! - она ткнула его в бок и с облегчением передала поднос стюардессе. Вот сложит столик - и сможет полноценно повернуться к Платону спиной, не придется сидеть, соприкасаясь с ним бедрами. Была бы Надина воля, она бы воткнула между сиденьями звуконепроницаемый непрозрачный щит.

- Ну признайся, он же тебе даже не нравился, - напирал Платон, будто не понимая намеков.

- Ты даже ни разу не заплакала, а женщины обожают реветь от неразделенной любви.

- А ты что, до слез меня хотел довести?..

Надя уже собиралась высказать все, что у нее накопилось, или хотя бы донести до Платона, что единственный мужчина, который не нравится ей по-настоящему, сидит сейчас слева от нее и нарывается на тяжкие телесные повреждения. Но вовремя вспомнила, что Платона надо не просто доставить на репетицию с целыми руками и ногами, но и дать ему настроиться. И спор о том, кто виноват, этому не поспособствует. Пришлось выдохнуть и поскрести по внутренним сусекам в поисках терпения.

- Так, ладно, - Надя выпрямила спину и нацепила дежурную улыбку продавца-консультанта. - Репетиция в пять, до этого тебе надо пообедать. Могу поискать ресторан по дороге из аэропорта, тебя отправлю в концертный зал, а сама заселюсь в отель и потом заберу тебя с репетиции...

- Эй, ну погоди, - взмолился Платон. - Не включай опять робота, пожалуйста! Давай поговорим.

- Не стоит.

До конца полета Платон еще несколько раз предпринимал неловкие попытки помириться. То рожи корчил за спиной у пассажира, то изображал пальцами человечка, который решил вскарабкаться на Надю, как альпинист, и все время падал.

В пантомиме Платон был силен с детства. Всегда так делал на скучных уроках по музыкальной литературе. Они с Надей садились рядом, и пока убеленная сединами Элеонора Вильгельмовна дрожащим голосом распространялась о композиторах Могучей кучки, Платон ее незаметно пародировал, чем доводил Надю до колик. А она пыжилась и стискивала зубы, даже кусала свой кулак, чтобы не расхохотаться в голос и не омрачить память Модеста Петровича Мусоргского.

Невозможно было злиться на Платона, когда он так сильно напоминал ей того мальчишку, плюшево-безобидного, что хотелось положить голову ему на плечо и спросить с улыбкой: «Да где ж ты пропадал-то все это время?» Но Надя держалась. И пусть пальцевый человечек-альпинист был забавным и трогательным, Надя знала: расслабится сейчас, и не пройдет и дня, как Платон выкинет очередной фортель. Нет, только деловой настрой и профессионализм, только так она могла сохранить лицо. Поэтому Надя без лишних церемоний пихнула Платону распечатки нот и велела ему сидеть и молча повторять свою партию.

В аэропорту Вены их ожидали сразу две неприятности: длинная очередь из китайских туристов на паспортном контроле и не в меру веселый таможенник. Кто не путешествовал по миру с музыкальным инструментом стоимостью в полсотни тысяч евро, тот ничего не знает о чувстве юмора. И когда бравый австрияк в форме решил, что виолончель на снимке в паспорте, - а всякому приличному инструменту полагается комплект документов, в котором разве что СНИЛС не хватает, - отличается от виолончели в чехле, Надя поняла: день будет долгим. Порой ей казалось, что проще перевезти через границу пару нелегалов, чем одну задекларированную деревяшку со струнами и смычком.

Пришлось включить все свое обаяние: улыбаться до защемления лицевого нерва, изменить тембр голоса на кокетливое мурлыканье и вообще всячески изображать милую легкомысленную девицу, которая только и мечтала всю жизнь побывать в Австрии. Когда парень в фуражке собрал своих коллег на консилиум и соблаговолил пропустить Надю, Платон и виолончель, до репетиции оставалось всего два часа.

- Ты бы ему еще свой номер оставила и адрес гостиницы, - пробурчал Платон, когда они загрузились со всем багажом в такси.

- Вот когда нам на границе попадется девушка, мы бросим на баррикады тебя, - Надя подцепила ногтем крышку телефона, чтобы вставить местную симку.

- А блузку расстегивать было обязательно? - не унимался Платон, и Надя подумала, что в следующий раз лучше повезет его в чехле от виолончели. - Уж сразу бы кинула ему в кабинку лифчик, освободились бы час назад.

- Возьму на заметку. Давай телефон, я тебе тоже карту поменяю.

Конечно, ее задевало брюзжание Платона. Ишь ревнивец выискался! Как будто не из его постели Надя с утра выпроваживала незнакомую девицу, чтобы они вообще успели на рейс. Но какой спрос с гения? Им прощается все.

Обижаться на курицу, несущую золотые яйца было бы, по меньшей мере, глупо. Платон не просто толкнул Надю вверх по карьерной лестнице, он и был ее карьерой. Единственным и самым ценным клиентом. Только благодаря Платону Надю стали замечать в агентстве. И пусть он вредничал и не имел ни малейшего понятия о том, откуда берутся документы, и как их заполнять, пусть не умел ориентироваться в незнакомых городах и мог потеряться на открытой площади, а порой пускался в похождения, и Надя носилась с ним так, как не снилось и Римме Ильиничне, - пусть. Несмотря на все это он был ее кормильцем.

И да, временами ей ужасно хотелось высказать ему в лицо, какой он избалованный, или просто поколотить, а потом пойти к шефу и попросить любого другого музыканта, хоть баяниста или балалаечника, - она держалась. Знала, что Платон ее по-своему любит и никогда не предаст.

Высадив Платона у небольшого ресторанчика на Карлсплац неподалеку от Музикферайн,

- Венской филармонии, - Надя направилась в отель. Ноги противно жужжали, в ухе попискивало после посадки, но расслабляться было рано. В Вене она была впервые, но по остальной Европе поколесить успела и подозревала, что после десяти вечера город, скорее всего, вымрет, и можно будет сколь угодно долго стучать в запертую дверь небольшого отеля на окраине: до следующего утра никто и пальцем не пошевелит.

В отеле Надя сделала очередное на сегодня неприятное открытие: на австрийцев хваленый немецкий педантизм не распространялся.

- У меня бронь на два номера: Павленко и Барабаш, - обратилась она по-английски к девушке на ресепшн.

- Да-да, Павленко, двойной номер, - расплылась в улыбке та и протянула Наде ключ-карту.

- Нет, вы не понимаете. Два номера. Цвай, - и для вящей убедительности показала два пальца.

Девушка, не переставая улыбаться так, что у Нади свело скулы, заглянула в компьютер и радостно кивнула.

- Доппельт, - сообщила она. - Две комнаты.

Словесный пинг-понг, состоящий преимущественно из «цвай» и «доппельт» и со стороны больше напоминающий перекличку в немецких войсках, затянулся минут на десять. Надя позвала администратора, и тот, расшаркиваясь в извинениях, уже на полноценном английском донес до нее, что произошла ужасающая техническая ошибка, и номер у Нади забронирован только один. Предоплату вернуть, к сожалению, никак нельзя, и пусть это пятно позора навечно заклеймит их семейный бизнес. Других свободных номеров нет, но если Наде угодно, она может без труда подыскать другой отель поблизости, а здешний носильщик поможет ей с багажом. Или, исключительно из уважения к Наде, администратор готов предоставить бесплатную бутылку шампанского и вазу фруктов в качестве компенсации.

Будь у Нади чуть больше сил, и не растрать она свой запал на Платона, Сашу и бравого таможенника, она бы точно отправилась в другой отель. Из принципа. Не любила поощрять халатность. Но сегодня бутылка шампанского казалась Наде единственным средством, чтобы пережить уже этот дурацкий день. Она манила и звала, и Надя будто уже слышала дразнящее перешептывание пузырьков и представляла, как нальет себе полный бокал, вытянет ноги и закроет глаза. И даже перспектива делить с ванную с Платоном пугала уже не так сильно.

Надя сдалась. Да, поступила малодушно, но она собиралась похоронить эту тайну прямо здесь, на ресепшн, и скрыть от Платона весь пердимонокль с номерами, а главное, комплимент от отеля. Потому что делиться шампанским в ее планы не входило. К тому же, Платону все равно не стоило пить накануне важного концерта. А что касается фруктов... Что ж, может, она и оставит в вазе пару яблок.

Номер был скромный, - на большее принимающая сторона не расщедрилась. Но Надя многого и не ждала: ей требовались только тишина и ортопедический матрас. И сейчас она бы с удовольствием насладилась и тем, и другим, однако надеяться на то, что Платон сможет сам без приключений добраться из филармонии, было бы слишком опрометчиво.

Надя не знала даже, чего опасается больше: что он заплутает в венских указателях, или что уйдет с репетиции с какой-нибудь второй скрипкой. И хотя Наде было совершенно наплевать на интимные развлечения Платона, она подозревала, что этот новоиспеченный дуэт разразится прямо у нее за стенкой, а ей сегодня полагалось оплакивать свои отношения, а не слушать чужие.