Елена Тодорова - Улей 2

— Слышу, — сердитое сопение громче ответа.

Непоколебимый огонь в глазах, сжатые до хруста кулаки, общее напряжение в теле свидетельствуют о том, что укрощение только начинается.

Толчок. Перемотка.

Врываясь в дом, Ева проносится по гостиной. Слыша за спиной стук каблуков матери, выплескивает ярость на расписанную китайским орнаментом вазу. Сталкивает ее на пол, с мелочным удовольствием наслаждаясь звоном разлетающегося на осколки фарфора.

Оборачивается, встречаясь лицом к лицу с Ольгой Владимировной. Хочет увидеть в ее глазах неподдельное расстройство, но женщина лишь шумно выдыхает и, вдыхая, поджимает губы.

— Ева, я не могу прекратить водить тебя к Гольдману. Ты не справляешься.

— Да, ты права! — зло соглашается с ней девочка. — Без таблеток я уже не справляюсь. Я не могу спать. Я не могу есть. Я дышать не могу! И я задолбалась постоянно кому-то что-то доказывать…

Замирает, когда ей на лицо опускаются несколько крохотных снежинок. Обоняние захватывает запах хвои. Сердце, встрепенувшись, начинает колотиться с сумасшедшей скоростью.

— Все хорошо, Эва. Теперь все будет хорошо. Я здесь.

Видения исчезают, когда Ева оказывается в густой темноте огромной толщи воды. Продвигаться сквозь нее трудно, но девушка понимает, что останавливаться нельзя. Нужно плыть. Она не знает: есть ли поверхность, в правильном ли направлении она движется и хватит ли у нее сил, чтобы выплыть?

Продвигается, рассекая густую водную массу. Не позволяет панике захватить сознание, невзирая на то, что окружающая ее бесконечная абсолютная темнота не имеет никакого содержания.

Кислород в легких стремительно заканчивается. Самое время сделать вдох.

Сердцебиение учащается. Страх парализует. И подступающая паника вырывается из цепких объятий самоконтроля.

Вдыхает.

Но вместо воды легкие наполняются воздухом.

Ощущает трепетание ресниц, когда совершает попытки открыть глаза. Не сразу, но ей это удается. Яркий свет ослепляет и режет глаза. С губ сходит хриплый стон.

Небольшое замедление и, наконец, Еве удается сфокусировать взгляд на очертании чего-то сине-зеленого.

С трудом сглатывая и раскрывая деревянные губы, заторможенно рассматривает крупные синие шары на пушистой маленькой ели.

— Здравствуй, — слышит мужской голос, но все еще не отрывает взгляда от косматых веточек.

— Уже Новый Год?

Это не единственный вопрос, который ее сейчас волнует. Первый, который получается сформулировать.

— Нет. Сегодня только восемнадцатое декабря. Но мы решили, тебе будет приятно увидеть что-то хорошее, когда ты проснешься.

На самом деле, Ева не может определить: нравится ли ей увиденное. Почему оно ей должно нравиться?

— Адам сказал, ты любишь Новый Год, — словно прочитав ее мысли, подсказывает мужчина.

И Ева, заставляя себя оторваться от ели, натыкается на внимательный и доброжелательный взгляд доктора в мятно-зеленом медицинском костюме.

— Кто такой Адам?

Воздух застревает в груди Титова. Превращаясь в непонятную субстанцию, разливается по ней ледяным холодом.

Встречая рассеянный взгляд Евы, он бессознательно сглатывает и пытается сделать вдох. Ждет, когда она окончательно придет в себя.

Но…

Ей, похоже, действительно нечего ему сказать. Рассеянная улыбка слегка приподнимает уголки бледно-малиновых губ. Только в глазах ничего не отображается. Ни узнавания. Ни тепла. Ни привязанности. Ничего. Не может отыскать в их глубине хотя бы недовольство.

Ничего.

Ева просто рассматривает его так, если бы это происходило в первый раз. Точнее, даже не так. Во второй раз она делает это спокойно и, вероятнее всего, из вежливости.

«Мать вашу, вежливости?»

Судорожно вдохнув, стискивает зубы. Молит Исаеву глазами заканчивать эту игру.

Не верит тому, что видит. Он, черт возьми, не верит!

Рев сирены скорой помощи на мгновение сбивает направление мыслей. Он срабатывает, как переключатель. Осознание происходящего обрушивается с разрушающей дух реальностью.

Мир Титова разлетается на гребаные осколки.

Ева Исаева не знает, кто он. Все, что он сделал… Черт возьми! Все, что он чувствует — в одну минуту теряет смысл.

Ты знаешь мои тайны,

знаешь мои раны…

Ты знаешь меня…

© Мот feat Jah Khalib

День семьдесят четвертый.

Мужской силуэт отделяется от плотного облака тени. Бесшумно двигаясь по залитым лунным светом длинным коридорам, направляется в сторону хозяйской спальни. Черная мотоэкипировка на развитой фигуре, широкий капюшон и объемный бафф подобно маске полностью скрывают личность мужчины.

Но…

Знакомьтесь — Адам Титов.

Он смотрится дико.

Он не вписывается в уютную атмосферу дома. Он ее разрушает. Он представляет опасность.

Снующие по комнате тени сбиваются в кучу, клубясь по углам. Воздух застывает.

Титов совершает глубокий вдох и стремительный рывок. Один высокий мотоциклетный ботинок опускается на тумбочку в мягкой обивке из кожи цвета слоновой кости, второй — упирается в витое изголовье кровати.

Замирая пахом перед лицом первой леди города, Адам невольно усмехается превратности создавшейся ситуации.

Осторожно снимает с петель несомненно чудовищно дорогое полотно с изображением странного мифического существа. Зажимая раму между подбородком и согнутым коленом, приставляет к кодовому замку электронный ключ. Несколько секунд, и сигнальная лампочка меняет цвет с синего на зеленый. Адам приоткрывает двойную металлическую дверцу и, протягивая руку внутрь, минуя ровные стопки денег в иностранной валюте, извлекает несколько пластиковых папок. Напрягая зрение, находит ту, на которой значится мелкая печатная надпись «Альтамира».

— Что на этот раз? — не оборачиваясь, недовольно отзывается Мария Иосифовна.

Бросает в кастрюлю с кипящей водой нарезанные овощи и медленно помешивает варево длинной деревянной ложкой.

— Мне нужно знать, где находится игла смерти мэра.

Женщина отставляет ложку. Разворачиваясь, придерживается рукой за стол.

— Ты, что же, думаешь, я могу видеть все, что ты пожелаешь?

— Я думаю, можешь, если захочешь.

Старуха мнет губы, пристально вглядываясь в решительное лицо Адама. Вздыхает, опуская глаза на свои скрученные дрожащие кисти.

— Нужна какая-то вещь, принадлежащая нашему Кощею.

Титов с довольной улыбкой протягивает ей портсигар.

Едва коснувшись серебряного футляра кончиками пальцев, Мария Иосифовна содрогается. Прикрывая глаза, крепче сжимает металл, согревая его своим теплом. Прижимает к груди, безумно шелестя губами.

— Двойная игра. Преступные махинации. Крупные хищения государственного имущества, — речь переходит в сбивчивое свистящее дыхание. Скрученные пальцы замирают и резко раскрываются веером, дрожа от напряжения. Портсигар падает на деревянный пол, а старуха сипло выдыхает, впиваясь в лицо непризнанного внука блеклыми глазами. — Альтамира. В пятнах крови.

Затолкав ненужные папки назад в сейф, Титов прижимает дверцу, не доходя до финального щелчка, и вешает на место картину.

Гудящую тишину прорывает неразборчивое бормотание, с первого взгляда больше похожее на сердитую брань.

Сместив позицию, Адам наклоняется и зависает над лицом мэра. Тот, продолжая сонно излагать свое недовольство, заходится в отрывистом кашле. Первая леди морщится и пихает супруга локтем в бок.

Матрас тихонько поскрипывает, когда мэр переворачивается на бок. Тишина возобновляется.

На обратном пути, перед самым забором, забавы ради, с идеальным расчетом бросает камешек в одно из окон на нижнем этаже. Вой сигнализации разносится по округе, пока живущий адреналином Титов подтягивается и, взлетая по выступающей каменой кладке, молниеносно перемахивает внушительное ограждение.

Короткой пробежкой к черной Ямахе. Рев мотора, свистящий писк моторезины. Срывается с места и растворяется в темноте, оставляя за собой легкую дымку.

Мягкая рассветная пыль крадется в высокие окна, прорезая лучами света погруженную в темноту квартиру.

Адам стягивает куртку. Тяжело вздыхая, опускает широкие плечи, округляя спину. На ходу растирает ладонью воспаленные от регулярного недосыпа глаза.

Ненадолго останавливаясь, прислушивается к тишине, пытаясь поймать своим настроением царящее здесь умиротворение.

Слабо получается.

Нет, не получается вообще.

Сердце бьет по ребрам. Адреналин долбит мозг учащенным пульсом. Нервные волокна скручиваются в тугие узлы.

Нетерпеливо двигается дальше. Сглатывая, входит в гостевую комнату.

Перестает дышать.

Многие считают его бессердечным ублюдком. Только это глупейшее заблуждение. У Титова есть сердце. Внутри него живет любовь, живет боль.

Кровавое месиво под плотным панцирем.

Переводя дыхание, подходит к широкой кровати. Смотрит на спящую девушку, в очередной раз поражаясь тому факту, что она вызывает в нем столь объемные чувства.

Половину лица Евы закрывают волосы, а одеяло доходит до самого подбородка. Ей постоянно холодно и все время хочется спать. Врачи сказали, это пройдет, как только ее тело достаточно окрепнет. Вот только, когда же наступит это «достаточно», Титов так и не понял.