Елена Тодорова - Улей 2

— Если бы ты была нормальным человеком, то понимала бы, что тебе здесь не место.

— Оставь ее в покое, — с явственной угрозой в голосе произносит Адам.

Но в данный момент сама Ева не готова остановить этот обмен любезностями.

— Вы не знаете меня, так перестаньте судить.

Марк Дмитриевич натянуто смеется.

— Это ты себя не знаешь.

И эти слова — как пощечина. Беспощадные и правдивые. Именно после них Еве хочется закричать. Но она молчит, будто онемевшая.

— Дядя Марк!

Адам шагает вперед, пока Терентий Дмитриевич не преграждает ему путь, не давая подойди ближе.

— Сынок.

— Адам.

Парень совершенно отстраненно идентифицирует личность женщины, которая хватает его за руку. В глазах матери смешиваются беспокойство и шок.

Только ему плевать, каким ублюдком он выглядит в ее глазах. Его отношения с Марком Дмитриевичем всегда были натянутыми, но одно дело, когда тот оскорбляет его, и совершенно другое, если дело касается Евы.

— Адам? — повторно гундосит кто-то рядом.

Этих голосов несколько. Только Ева молчит, словно приговоренная к расстрелу. Не двигается.

— Адам!

— Что Адам? Я не собираюсь терпеть эту х*рню только потому, что все привыкли, что дядя Марк любит пустозвонить, поливая всех кого не лень дерьмом. К черту!

— Здесь же София. Успокойся!

Сжимая челюсти, Адам тяжело переводит дыхание. От напряжения каждый мускул в его теле дрожит. Но это незначительная проблема в сравнении с тем, как болезненно колотится его сердце.

Сглатывает несколько раз, ощущая, как резко и нервно двигается кадык. Ни черта! По-прежнему тяжело дышать. Глаза застилает безумная злость.

Марк Дмитриевич имеет наглость ухмыляться и разводит руками.

— Ты катишься ниже и ниже, Адам. Теперь на родню руки распускать станешь? Из-за этой девчонки?

— Заткнись, — выталкивает парень.

Прикусывает язык, пока не чувствует вкус крови.

— Прекрати, Марк!

— Так нельзя…

Но мужчина снова с презрением смотрит на Еву, и она с диким ужасом думает о том, что может быть той, кто размажет эту эмоции по его лицу. Ничто не удерживает ее. Никто не ожидает от нее агрессии. Никто не думает, что она способна на насилие.

— Здесь все делают вид, будто не знают, что с тобой. Делают вид, что сложившаяся ситуация для всех приемлема. Только нихр*на это не правда! Ты — бомба замедленного действия. Ты — чистое зло. Угроза для нас всех!

Сердце Евы застывает, словно за пазуху хлестнули пару литров формалина. Ей становится холодно. Ей становится безразлично.

И тогда это происходит. Двигаясь с удивительной скоростью, ее ладонь со свистом рассекает воздух и с яростью врезается в теплую мясистую плоть мужской щеки.

Первый удар, как первая кровь для зверя, перекрывает все ощущения, кроме одного — эмоционального голода.

Но… Детский крик пронзает сознание Евы насквозь. А следом несколько секунд застывшего шока, воцарившегося в помещении, резко сбрасывают накатившую на нее злость. Вместо нее приходит немое раскаяние.

Только отмотать назад уже нельзя.

[1]What a strain! — Какое напряжение!

[2]Wow! Houston, we have a problem. — Вау! Хьюстон, у нас проблемы.

[3]I’m so sorry. — Мне очень жаль.

Кожа Марка Дмитриевича краснеет пропорционально тому, как немеет ее ладонь.

— Возвращайся домой, если не хочешь, чтобы из-за тебя пострадали невинные люди. Ты не должна быть среди нас, — тихо произносит он и направляется к выходу.

— Ты куда, Марк?

— Пап? Папочка?

Остановившись, мужчина взъерошивает волосы на головке дочери и, выдавив улыбку, двигается дальше.

— Марк? Стой. Давай поговорим…

— Играйте в большую дружную семью без меня. А мне хватит.

— Успокойся… Ну, куда ты на ночь глядя…

Не слыша ничьих доводов, громко хлопает входной дверью.

У Евы двоится в глазах. Опадая на диван, она заторможенно курсирует взглядом по комнате, пока не находит Адама.

Все вокруг размывается.

Только Титов. Ее Титов.

Внутри нее застывает безумная смесь страха и сожаления. Она до ужаса боится, что все бесповоротно испортила. Ищет в глазах Адама ответы на вопросы, которые ее сознание буквально кричит ему через тишину пространства.

«Скажи, что я все еще нужна тебе».

«Я все еще твоя?»

«Пожалуйста, скажи…»

«Скажи хоть что-нибудь!»

«Будешь ли ты любить меня плохой?»

«Будешь ли ты любить меня любой?»

«Пожалуйста, не отворачивайся от меня… Пожалуйста».

«Пожалуйста…»

Каким бы хладнокровным, неприступным и даже жестоким не был человек, наступает тот самый момент, когда ему становится страшно, он готов молить о прощении. Он готов сделать все, чтобы быть услышанным и понятым.

Когда надежда медленно и мучительно умирает внутри Евы, лицо Адама смягчается. Прежде чем она понимает, что он собирается делать, парень пересекает комнату и приседает перед ней, заглядывая в глаза.

— Ты в порядке?

Все еще чувствуя себя мерзким уродливым существом, она готова расплакаться. Но боится того, что на фоне всех событий это будет выглядеть фальшиво, как манипуляция с ее стороны. Типа «пожалейте меня, бедную-несчастную».

Кроме того, девушка не может не думать о том, что Марк Дмитриевич прав. Адам из-за нее может пострадать.

Она должна все вспомнить. Но как ей вернуть память?

— Ева? Скажи что-нибудь.

Ладонь Титова касаетсяее щеки. Пальцы ласкают холодную бледную кожу.

— Ева? — тон голоса необычайно мягкий.

Ей же хочется провалиться сквозь землю. Исчезнуть.

Но, к сожалению, это невозможно. Приходится столкнуться с последствиями своего поступка.

— Прости.

Ей, возможно, плевать на то, что думают остальные Титовы. Она переживает лишь о том, чтобы не разочаровать Адама.

«Ладно…»

Еще ей страшно посмотреть на Софию. Она знает не понаслышке, насколько слепо ребенок верит в правоту своего родителя. Как отчаянно он способен его защищать…

«Боже…»

— Простите, — это слово со скрежетом покидает ее губы. — Мне очень жаль. Я не знаю, как это получилось…

Набравшись храбрости, смотрит в глаза девочки, буквально умоляя не спешить ее осуждать.

— Я… Я не знаю… Что-то взорвалось внутри меня… Это было… больно и обидно… Но я понимаю, что не должна была… Понимаю, что не права.

— Ладно. Перестань. Хватит волноваться, — спокойно просит ее Адам. — Мы все вышли немного из себя… Было сложно сдержаться.

Он находит для нее оправдания, но достойна ли она их?

— Ох, Ева, дорогая… Мне так жаль, — Диана садится на диван рядом с ней и крепко обнимает ее поверх плеч. — Ты не должна извиняться. Марк перешел границу. Он ненавидит твоего отца, но тебя совсем не знает. И слушать то, что он говорил, было на самом деле ужасно.

Но в его словах была как минимум небольшая часть правды.

«Ты себя не знаешь».

— Пожалуйста, не расстраивайся. Невзирая на все… Невзирая на то, что Марк ушел, — Диана опускает глаза, и Ева понимает, что ее это расстраивает больше, чем она хочет показать. — Несмотря на это, мы все еще собираемся хорошо встретить новый год.

Софи садится с другой стороны дивана. Читая поддержку в глазах Адама, пожимает плечиками и едва слышно вздыхает. Поднимая руку Евы, крепко сжимает ее своими ладошками.

— Папа все равно редко бывает дома. Наверное, ему снова пришлось срочно уехать в командировку. В Турцию. Или в Болгарию… Может, в Грузию? — бегает взглядом от одного взрослого к другому в поисках помощи. — Он совсем недавно туда летал. Да, мам? Правда же?

— Да, Соф. Правда.

Приглаживая пальчиками холодную кожу Евы, смотрит на нее с добротой и удивительным снисхождением.

— Я не злюсь на тебя, — очень тихо, едва слышно произносит девочка ту часть, что предназначена лишь для Евы.

Только дети могут так легко закрывать глаза на недостойное поведение взрослых. И это не продуманный аванс, они не швырнут эти поступки вам в лицо, когда им этого захочется. Они перешагивают этот барьер раз и навсегда.

— Ты написала письмо Деду Морозу? Что ты попросила?

Еве страшно не хочется быть злой в глазах этого маленького человечка. Именно поэтому она заталкивает все свои переживания на задний план и пытается улыбнуться.

— Хммм… К сожалению, я не успела придумать, что хочу.

Глаза Софии становятся огромными.

— Как так? Я заказала сразу два подарка! Если бы я знала, что ты не успеваешь, то написала бы за тебя.

— И что же ты попросила?

— Путешествие в Диснейленд и отпуск для мамы, — с гордостью оповещает девочка.

— О-о… А я ведь тоже там не бывала…

— А я был, — включается в разговор молчаливый Герман. Он втискивается рядом с Софией, хотя места на диване, вроде как, уже нет. — Самый крутой аттракцион там — Пираты Карибского моря.

Марина Станиславовна с Терентием Дмитриевичем обмениваются улыбками.

Впервые Ева чувствует такую странную и такую колоссальную поддержку от людей, которых она не знает.

— Я слышала об этом! — восторженно заявляет Софи. — Там на корабле настоящий Джек-воробей…

— Не настоящий, конечно, — важно заявляет Герман, чем изрядно разочаровывает девочку. — Это же всего-навсего аттракцион.

— Не настоящий? А хоть сильно похож?

Нахмурив лоб, Герман колеблется с ответом.

— Сильно, — выдает, не желая расстраивать Софию еще больше.

— Ух, ты! — хлопает она в ладоши. И тут же пристает к нему с новыми расспросами. — А расскажи еще что-нибудь! Какие там еще крутые аттракционы есть?