Елена Тодорова - Улей 2

— Не в этом дело. Моя замкнутость — побочный эффект моего воспитания. Сейчас я понимаю, что не должна была лгать. Но в тот момент, когда тебя увидела… с ураганом взорвавшихся внутри меня воспоминаний… Так уж вышло, Адам… Прости.

Он делает шаг вперед, напирая. Все еще не прикасаясь к ней руками, минимизирует дистанцию между их телами.

— Ответь на мой вопрос, Ева. Давай прямо сейчас, на ясную голову, без давления похоти, ты — моя?

Она смотрит прямо в горящие нервным возбуждением глаза Титова.

— Ты так и не понял? Насчет этого я никогда не врала.

— Скажи.

Поднимая ладонь, накрывает ею щеку Адама.

— Твоя.

— Что я должен сделать, чтобы ты доверяла мне?

— Я доверяю.

Хмыкает неудовлетворенно.

— Насколько?

— Больше, чем самой себе. Понимаешь, что это значит?

Титов ищет подтверждения в ее глазах. Долго вглядывается, и она ему позволяет, выдерживая рожденный этим психологический дискомфорт.

— С этого момента никакого вранья, Ева. Какие-либо загоны, странности, любая мелочь — все оговариваем.

Уступая, Ева кивает и пробирается дальше в своей откровенности. Понимает, что если сегодня не разнесет перед Адамом свой мир в щепки, другой возможности может и не представиться. Завтра она уже не будет настолько уязвимой. Завтра она начнет отстраивать себя заново. Важно сказать все именно сейчас, без передышки.

— Помнишь, как мы планомерно уничтожали друг друга? — тихо спрашивает. Сама отвечает, в то время как Титов только щурит глаза, инстинктивно ожидая подвоха с ее стороны: — Помнишь.

Выдохнув, опускает голову вниз. И тут же, приложив усилия, обратно смотрит ему в глаза.

— Ева Исаева непотопляема, как «Титаник», — пытается улыбнуться своей шутке, но на деле гримаса получается скорее печальной. — По заявлению «разработчиков», у меня очень особые данные. Мне с детства внушали, что кровь у нас самая голубая в мире, — проговаривает эти слова сухим тоном, не оттеняя своего отношения к ним. Титов и без того в курсе, что она считает это полнейшей галиматьей. Нет необходимости тратить энергию на то, чтобы очередной раз плюнуть в сторону Исаевых. — Ты позвал меня в большое плаванье, и я вышла из домашних портов. Столкнувшись с тобой, я утонула, Адам.

— Мне жаль, Ева, — его губы нецеленаправленно прижимаются к ее лбу. Это не замысел и не тактика, так выходит только из-за их разницы в росте. — Я бы хотел, чтобы все было по-другому… Если бы можно было сейчас вернуться в наш первый день, я бы не произнес долбаное «игра началась». Я бы… Эва, я бы спросил тебя, не хочешь ли ты сменить фамилию на более подходящую?

Слыша улыбку в голосе Титова, девушка невольно тоже улыбается, прижимаясь к нему чуть ближе.

— Хватило того, что ты исковеркал мое имя.

— Признайся, что я впечатлил тебя с первых минут.

— Ага.

Признание более весомое, чем форма, в которой оно сделано. У Титова сердце подскакивает и все внутри сжимается.

— Ева, когда я впервые увидел тебя, не подумай ничего дурного, ты уже была моей.

— Я больше, чем твоя.

— Сейчас я могу тебя обнять?

— Еще нет. Дай закончить.

Титов вздыхает.

— Ты… Адам… То, как ты входил в помещение. Как смотрел на меня… Как ты ухмылялся… Как говорил… Когда ты начинал смеяться… Когда прикасался ко мне… То, как ты ощущался… Ошеломительный, радиоактивный, красивый, опасный, просто лучший…

В груди Адама закручивается сумасшедшее торнадо. Ее чувства, ее представления о нем… Он перестает дышать и не может возобновить эту функцию, даже когда в глазах мельтешат черные точки. Мир пошатывается и расплывается.

Ева делает паузу, он вдыхает, но это, черт возьми, только усиливает головокружение.

— Быстрее, Эва. Заканчивай, пока я не сдох.

— Не подгоняй меня, Титов. Это, знаешь ли, и без того трудно!

— Теперь я понимаю, что лучше, когда ты немногословна.

— Я совершила много плохих поступков, сказала тебе немало жестоких слов…

— Я тоже. Сейчас неважно уже.

Его повисшие руки сжимаются в кулаки.

— Не помогай мне, Адам! Я веду к тому, что это невозможно было остановить. Ты, наверное, тоже чувствовал что-то подобное, но я хочу озвучить то, что было именно с моей стороны… Я либо сама искала тебя, либо делала все, чтобы ты меня искал… Господи… — дрожащий разочарованный выдох.

Сделав шаг назад, она закрывает лицо руками и сердито рычит.

— Я говорю и говорю, но никак не могу подойти к самому главному. Как люди это делают? Как ты это делаешь?

Сердце Адама замирает, когда он догадывается о том, что она пытается сказать. Быстрый, густой поток крови несется по венам, вызывая теплоту, немоту и пьянящую тяжесть в теле.

— Ты любишь меня, Эва? — спрашивает, едва ее руки опускаются.

Челюсть девушки отвисает, и на мгновение Адам решает, что понял ее все-таки неправильно. Нихр*на себе разговор! О чем они только что говорили? Разве Ева не имела в виду, что без ума от него? О чем, мать вашу, она полчаса тараторила, и чем он, бл*дь, слушал?

Ее шокированный взгляд сменяется… плаксивым. И у Титова, наверняка, происходит взрыв мозга!

Он тоже делает шаг назад и, снимая шапку, прочесывает пятерней волосы.

— Э-э-э… — произносит Адам, пытаясь выйти из дурацкой ситуации. — Ладно… не реви только… Хм…

Отворачиваясь, жестом зовет ее домой.

Ева шагает слишком быстро, врезаясь в него. Обнимает, сцепляя руки под его грудью, и прижимается лицом к напряженной спине.

— Да.

Теперь уж точно зафиксируйте: 02:37, остановка сердца, 3 сек.

Закидывая голову, Титов широко улыбается. Почти хочет рассмеяться. Хр*н пойми, что творится внутри него, с Евой, в этом мире… Возможно, ему и правда немного смешно. А может, настолько сильно чувство радости, которое буквально затапливает его изнутри.

Адам понимает, сколько сил ей стоило это признание. И, наверное, ему не стоит давить на нее еще сильнее, но…

— Что «да»?

Замирают. На самом деле оба не знают, будет ли продолжение… Хватит ли Еве смелости?

— Я люблю тебя, — произносит она дрожащим голосом. — Понимаешь теперь, Адам? Я люблю тебя! Я… просто не знаю, как еще сказать. Я люблю тебя, и на этом точка! Я люблю тебя. Люблю. Люблю. Люблю!

Титов оборачивается. Обхватывает лицо Евы руками, смотрит ей в глаза. Читает, пьет, вдыхает, смакует…

— Что? Попробуй теперь остановить меня.

— Не останавливайся, — говорит Титов хриплым шепотом, стирая пальцами слезы с ее щек, которые Ева сама не ощущает.

— Я люблю тебя, Адам. Люблю. Ты мне веришь? Верь мне, пожалуйста, верь. Пожалуйста…

— Верю.

— Я вылечусь. Вырасту. Буду лучше!

— Не перестарайся.

Ева всхлипывает и, задержав взгляд на лице Адама, начинает громко смеяться. Касается его губ губами. И смеется, смеется, смеется… Ее распирает от счастья.

— Поцелуй меня.

— Целую.

Их замершие и порядком обветренные губы смыкаются в болезненном поцелуе. Сердце Евы снова умирает, и она, наконец, понимает, что сердечное волнение — это нормально. Оно не собирается ее убивать. Оно чувствует, потому что живое.

Слезы девушки уже вытерты и высушены, когда теплая соленая капля падает ей на верхнюю губу. Рвано всхлипнув, она принимает ее, как самое сокровенное, что Титов может ей дать. И что-то обрывается в груди. Разлетается на микрочастички без возможности восстановления. Холодность эта ее, ледяная черствость.

Дверь парадного оглушительно хлопает, и во двор с бодрыми выкриками высыпается толпа молодежи. Адам с Евой, отстраняясь, реагируют на гомон рассеянными взглядами.

Коренастый парень, тиская пискливую девицу, кричит во всю глотку:

— Людочка forever!

— Людочка the best!

Второй нарушитель ночного спокойствия в углубление цементированной урны опускает ящик с фейерверками.

— Он же не собирается это здесь…

Поджигает. Красная огненная стрела взлетает выше девятиэтажки, озаряет небо вспышкой и рассыпается крупными разноцветными зонтиками.

Адам смеется, подхватывая изумленную Еву под ягодицами.

— Да, это Одесса.

Отмерев, она тоже смеется. Прослеживая за полетом второго и третьего фейерверка, взлетевших одновременно, вскидывает вверх руки, прикрывая глаза, и выкрикивает какие-то глупости. А Титов, опираясь на пятки, запрокидывает голову и кружится с Евой по кругу. Пока не выстреливает весь ящик. Становится значительно тише, молодежь прокашливается и пытается отдышаться.

— Здорово, Тит!

Чернокожий парень с ослепительной улыбкой, виртуозно жонглируя бутылкой и пластиковыми стаканчиками, наливает им шампанского.

— За Людку Смирнову!

Толпа подхватывает:

— Людочке двадцать три!

— Еще не кобыла, но уже и не пони…

Бесшабашный хохот поддерживает сама именинница.

— Зато ты у нас полноценный конь, Ростик!

— Жеребец!

Шампанское холодное и колючее, но это именно то, что Еве сейчас нужно.

— А Тит с девушкой!

— Мама!!!

— Познакомь!

— Тит с барышней… — восклицает еще кто-то, явно не веря своим глазам. — Людочка, сфокусируйся, Титов с девушкой…

— Могу только сгруппироваться… Офигеть! Титов! Ты охр*нел, так удивлять в первые дни Нового года! У меня сейчас сердце остановится, — вспомнив о Еве, приседает перед ней в шутливом кривоватом реверансе. — Ах, пардоньте, за районную невоспитанность. Я — Люда.

— Эва.

— Вот и познакомились.

К счастью, вскоре к персоне Евы теряют интерес, и галдёж возобновляется.

— Толик, руку убрал!