— Хочу сделать себе новую татуху на правом предплечье, — сообщает лежащей на его груди Еве чуть позже.

— Еще одну. Ну да, куча места зря гуляет, — зевнув, оглядывает его «исписанные» руки. — А что бить собираешься?

— Русалочку, — смеясь, заявляет Титов.

— Очень круто, — произносит со всем скепсисом. — А если серьезно?

— Если серьезно… — выдыхает ей в волосы, приглушая голос до интимного умиротворенного шепота. — Живет на свете одна девочка. Не принцесса и не русалочка, хотя заплыв у нас с ней самый фантастический был: не на жизнь, а на смерть. Сильная и красивая моя девочка, — у Евы мурашки идут по коже от его слов и голоса. Неосознанно стискивая пальцами его ладонь, закрывает глаза, поэтому не видит, когда он касается пальцами своего предплечья. — Вот здесь. Качели, длинные волосы по ветру, взгляд вниз, ресницы на щеках, губы пухлые приоткрыты, руки с отчаянной силой сжимают прутья.

Выдохнув, Ева хрипло прочищает горло, но, когда заговаривает, голос все равно звучит низко и сипло:

— Пусть за спиной у этой девочки стоит парень. Руки его поверх ее рук.

— Договорились.

Несколько часов подряд лежат в тишине. На улице темнеет, сумерки прокрадываются в кабинет. Становится совсем темно, но они не двигаются, чтобы зажечь свет. Им и так хорошо.

— Хочешь, еще кое-что расскажу? — спрашивает Адам шепотом, будто решаясь доверить этой темноте свои самые сокровенные мысли.

— Давай.

— Ты будешь мамой, Эва.

У нее после этого непредвиденного заявления сердце каменеет в груди. Останавливается.

— Это и будет твоей работой двадцать четыре часа на семь.

Прислушиваясь к его тихому уверенному голосу, Ева не делает никаких попыток, чтобы возобновить свое дыхание. Сердце само решает. Заколотившись в безумном ритме, требует вдыхать в два раза чаще, чем в стабильно-нормальном физическом состоянии.

— С чего ты так решил? — не может не спросить. — Не знаю, хочу ли я вообще заводить детей.

— Я не решал. Мне сказал один человек, который все-все знает.

— Как это — все-все знает? — произносит завороженно, все еще боясь верить в эту сказку.

— Вот так бывает, Эва.

— И кто? Сын или дочь? — скрывая волнение, продолжает задавать наводящие вопросы.

— Дочка, — слышит в голосе Адама улыбку и сама улыбается. — Старуха сказала, с ее рождением вся наша придурь уйдет. Она будет такой чумовой! Ну, представь, наша смесь. Неудивительно же, правда? — протяжно выдыхает. Еве кажется, что его голос ломается, но она в этом не слишком уверена. — Машка, — все-таки с волнением произносит Титов.

Несмотря на то, что сердце девушки пускается в какие-то безумные отрывные пляски, следующий вопрос она задает недоверчиво.

— Имя тебе тоже назвали?

— Нет. Его я сам придумал. Звучит красиво — Титова Мария Адамовна.

— Машка, — с трепетом повторяет за ним Ева.

Это имя обжигают ей внутренности. Горячим выходит из горла. После него ничего сказать больше не может. Задыхается, чувствуя, как глаза наполняются горячими слезами, которые тут же проливаются на щеки. Она сдерживает всхлипы, только чтобы слышать то, что продолжает говорить Адам.

— Вокруг нее весь наш мир будет вращаться, — в его голосе появляются незнакомые мечтательные нотки. Сжимая руки поверх плеч Евы, прижимает ее спину крепче к своей груди. С улыбкой выдыхает прямо на ухо ей: — Только представь, маленький человечек. Моя и твоя девочка. Только наша. Наша Маша.

С плачем и дрожью втянув воздух, Ева закрывает ладонями лицо.

— Зачем ты все это сказал, Адам? Довел до слез…

Только плачет она в кои-то веки не от боли. От потрясающей мечты, которую в ней зажигают слова мужа. Все как будто окончательно встает на свои места. Цели обозначаются. Ожидание чуда так сильно и непреодолимо, волны дрожи по коже идут.

Адам мягко смеется, разворачивая Еву к себе лицом. И она, всхлипывая, утыкается лбом ему в шею.

— Так ты согласна на Машку? Года через два-три-четыре…

— Конечно, согласна, Титов, — говорит хрипло и сдавленно, но вызывающе уверенно. — Я теперь ее ждать буду. Каждый божий день.

Глава 64

© Бьянка «За тобой»


День двести семьдесят пятый.

Время исцеляет. В совокупности с рядом других факторов это правило иногда работает. Проведя спокойную ночь в надежных руках любимого, легко вставать утром «с той ноги». Естественно улыбаться слепящему южному солнцу. В удовольствие подбирать одежду и наводить марафет под ритмы веселой музыки. Не для того, чтобы скрыть синяки и круги под глазами. Не для общества. Для души.

Хочется жить. Хочется быть красивой. Хочется быть здоровой.

Проснуться пораньше, чтобы позавтракать вместе с Адамом. Обсудить планы на день. Пошутить и посмеяться, растягивая трапезу дольше положенного.

Никакой овсянки на завтрак, но любую другую кашу с ягодами или на молоке — за милую душу. Умыкнуть прямо из сковороды парочку разжаренных пельменей у Терентия Дмитриевича. Сморщить нос, если Адам для себя выберет омлет. Навернуть крепкий и горячий кофе без сахара, но обязательно с молоком.

Миленькая девочка в коротенькой юбочке гуляет по улицам родного города. Загорелая. Стройная, но уже без болезненной худобы. Улыбчивая и беззаботная. Глаза светятся. Наматывает километры по истоптанным дорожкам местных достопримечательностей, не замечая никого вокруг.

Иногда компанию ей составляет Резнева. Взамен системной встречи в прохладном офисе, они гуляют вдвоем по заполненным туристами улочкам и между делом беседуют. Александра Александровна, конечно, пестрит яркими вещицами и делает приличную выручку встречным киоскам со сладостями и кофе. А с месяц назад, выкрасив волосы в синий цвет, она убежденно заявила, что почувствовала себя от этого еще более собранной и уравновешенной. Предложила и Титовой прислушаться к своему внутреннему «я», изменить что-то в себе. Но Ева, к счастью, на такие радикальные перемены не готова.

— Думаю, в вашей компании хватит одного «аватара», — поддерживает ее Адам.

Когда день выдается не слишком жарким, Ева берет на прогулку деда. Он, как и внучка, питает особое пристрастие к историческому центру. Там и гуляют, чаще всего молча. Притормаживая около уличных музыкантов, поющих под гитару или аккордеон «за их Одессу». Квартира, которую девушка сняла для деда, находится там же в центре, чтобы он имел возможность проводить больше времени на балконе, созерцая любимые достопримечательности, которые для младшего поколения — единицы территории города, а для него — уже часть души.

Алексею Илларионовичу не очень нравится новая сиделка. Оно и понятно, старость любит привычки, а тут совершенно незнакомый человек. Женщина внимательная, ответственная и во всех смыслах приятная, но дед все еще поглядывает на нее с недовольством. А может и от еды отказаться, пока Ева не придет.

Отцовскую крепость отдают под государственный пансионат. Устная договоренность состоялась на прошлой неделе. Оставалось только скрепить документы подписями.

С бизнесом Ева поступила более взвешенно и расчетливо, но опять же, таким образом, чтобы никакого участия в управлении не принимать, даже в дальнейшем будущем. По окончанию аудиторской проверки государство взыскало с ООО «Нептун» весьма приличную сумму недоплаченных раннее налогов, плюс наложенные штрафные санкции. Ева подписала десятимиллионные чеки без малейших раздумий и сожалений. Напротив, с каким-то беснующимся в душе злорадством. А на прошлой неделе произошло юридическое слияние стивидорных компаний Титовых и Исаевых. Терентий Дмитриевич оставил за ней семидесятипроцентную часть годовой прибыли, Ева же согласилась только из-за того, что он всячески настаивал. Если раньше ООО «ТитовТрансСервис» являлся самой крупной стивидорной компанией страны, то после объединения о них заговорили и на всех иностранных рынках. Возможности выросли, но и забот Титовым прибавилось. Диана после нескольких дней напряженной работы в шутку, но с азартом, пожаловалась: «Такие цифры замелькали, прям страшно ворочать этими суммами».

Нашлись ненормальные, которым хватило нахальства поинтересоваться напрямую у Евы, почему фамилия Исаевых не прибавилась в названии организации, как это обычно происходит. Ответила сдержанно, но откровенно: «Потому что в компании больше нет Исаевых».

В университет Ева все-таки вернулась и с горем пополам закрыла зимнюю сессию, а потом — и летнюю. Больше, конечно, от безделья. Ей это кораблестроение… Нафиг сдалось, в общем. Но на третью смену специальности она пока не созрела. Традиционной технологической практики им с Титовым удалось избежать. «Припортовый» дал запрос в деканат, и, в виде большого исключения, Еве с Адамом позволили предоставить практический отчет по деятельности завода. Посмеялись, конечно, с того, какой отчет предстоит писать Адаму, как главе предприятия. А Ева, так та не хотела особо вникать. По верхам, только необходимый минимум. В техотделе подметили, будто у нее талант размыто излагать факты. И цифровые данные она предпочитала указывать в процентном соотношении. Не называя конкретные денежные и производственные обороты. Хотя этого ей никто и не запрещал.

Случались у Евы и плохие дни. Значительно реже, но все же… Они выбивали у Адама из легких весь кислород. В первый раз девушка попыталась это скрыть. После совместного завтрака, когда он и Терентий Дмитриевич разъехались по работам, она осталась вдруг дома. Настороженный и обеспокоенный отсутствием передвижений Евы, Адам не стал звонить ей и что-то расспрашивать. Заявился домой посреди рабочего дня. Прошелся по квартире. Непонятно зачем вглядывался в пустое пространство, не спеша окликать жену по имени. Войдя в спальню, нашел скрученной на кровати. Она даже не сразу на него отреагировала. Лишь когда Титов обошел комнату и встал прямо перед ней, растерянность и замешательство качнули застывшие в ее тусклых глазах печаль и тревогу. Она будто переносила физическую боль и не понимала, почему та возникла, почему не проходит. На самом деле, поразительно медленно осознала, что в действительности происходит. Встрепенувшись, попыталась создать видимость обыденной нормальности. Слабо. Неубедительно. С такой натяжкой… В то время, как она приподнялась, Адам опустился на корточки. В глаза ей заглянул. Тронул рукой щеку. И Ева расплакалась. Рыдала потом на разрыв. Продолжительное время не мог ее успокоить. Упираясь затылком в изголовье, держал на себе, обеспечивая необходимый им обоим максимальный контакт. Охватывая тело жены руками и оплетая ногами ее ноги, беспрестанно гладил бившие дрожью плечи и спину.