Елена Тодорова - Улей 2

Наталья Юрьевна Ломоносова. Зачет по социологии. Добейся не меньше, чем 4 балла.

Резкий вдох поднимает его грудь. Живот стягивает узлом. По венам стремительно разливается огонь.

Играя желваками, набирает для Евы сообщение.

Джокер: Ты хочешь, чтобы я тр*ахнул ее?

Ожидание ответа кромсает нервы Адама на отмирающие нитки.

«Не делай этого, Ева… Бл*дь, только не проси меня об этом…»

Он ведь не отступит. Он ведь так не умеет. Примет ее задание, каким бы оно не было.

Так или иначе, Исаева не оставляет ему выбора.

Аномальная: Если потребуется, Титов. Почему нет?

Он быстро и глубоко вдыхает. Прикрывает веки, контролируя дыхание, пока не приходит еще одно сообщение.

Аномальная: А тебе, что, жалко? Она молодая, красивая… Что там еще вам нравится? Придумай сам.

Стискивая телефон в руке, матерится, сотрясая воздух осипшим голосом.

Аномальная: Принципиальная дамочка попалась. Гонористая. Тебе, наверняка, будет интересно поохотиться за такой.

Ломоносовой двадцать четыре. Она действительно красивая и, если быть объективным, весьма аппетитная. Адаму — девятнадцать. Он сексуально активен. И в своей обычной жизни он, конечно же, не против ее тр*хнуть.

В своей обычной жизни…

Сердце Титова врезается в грудную клетку. И, кажется, он даже может слышать звук этого столкновения. Прикрывая рукой глаза, он стискивает зубы и шумно дышит.

Его затапливает свежая злость.

Он не обязан хранить целибат. Он никому ничем не обязан. Ему, мать вашу, все равно, кого тр*хать!

Но, бл*дь, ему крайне неприятна мысль о том, что Исаева хочет, чтобы он это сделал.

Неужели ей действительно все равно?

Она этого хочет??? Как она может этого хотеть? После всего, что произошло…

«Сука…»

Чертова Исаева!

Он, мать ее, это сделает!

Джокер: Принято.

Находясь по разные стороны жестокого противостояния, оба тайно воют от этого соглашения. Но все еще не умеют останавливаться перед знаком «стоп». Этому им предстоит научиться лишь после предстоящего, разрывающего их души, столкновения.

Если я гореть не буду…

© Назым Хикмет

День шестьдесят первый.

Самое время пересмотреть свои интересы. Переосмыслить ценность угроз и обещаний. Нужна ли им по-прежнему эта игра? Какой приз ждет победителя? Стоит ли он тех страданий и лишений, что им приходится перетерпеть?

С неотвязными мыслями друг о друге, удерживают ночь на длинной паузе. Гордые и одинокие. Измотанные и потерянные. Ставящие под сомнение важность данных друг другу обещаний.

Ева не в состоянии разобраться в том, что творится внутри нее. Слишком много зарубцевавшихся страхов носит она в своей душе. Слишком много убеждений. Слишком много всего…

Не в ее характере убегать. Но в последние дни она только этим и занимается. Бежит от себя, от Титова, от своих желаний… Она просто не может остановиться.

Внутри Исаевой тикает тревожный механизм, который, кажется, запрограммирован на то мгновение, когда она прекратит движения, чтобы разорвать ее на части.

Всю свою юность она мечтала влюбиться. Вот только сейчас, когда внутри нее творится что-то по-настоящему странное, Ева зарывает голову в песок. Давая Титову очередное задание, стремится ослабить непереносимое ее организмом внутреннее давление. Ожидает разрыва этого напряжения. И тишины.

Сейчас Исаевой очень нужен человек, с которым она сможет говорить откровенно. Кто-нибудь, на кого она обрушит свою настоящую исповедь. Кто-нибудь, кому она смогла бы доверить то, что боится признавать реальным перед собственным «я».

Она набирает номер Даши по несколько раз в день, но все безрезультатно. Захара по-прежнему не хочет ее слушать.

А наряду с этим… Возвращаться в дом, который все больше напоминает лагерь смерти, становится с каждым разом сложнее.

— Исаева, притормози.

Не оборачивается. Закинув в сумку тетради и письменные принадлежности, торопливым шагом покидает аудиторию.

Титов нагоняет ее на парковке. Задерживает, бесцеремонно хватая за локоть.

— Сколько это будет продолжаться, Ева?

— Что именно? Чего тебе надо? — сквозь зубы, стопорясь на воротнике куртки, так как, черт возьми, не в силах взглянуть ему в глаза.

— Чтобы ты прекратила бегать от меня.

Раздраженно дергает руку на себя, но Адам не позволяет ей освободиться.

Ей хочется закричать, заплакать, изойти самыми худшими проклятиями и угрозами…

Сделать Титову больно.

Только потому, что… Он и то, что она к нему чувствует — пугает ее до безумия.

— Послушай, Адам… — шипит, не справляясь с вызванной его словами паникой. — Я от тебя не бегу. Мне просто… — вкладывает в голос все свои переживания, привычно трансформируя их в раздражение. — Мне безразлично, в какой стороне от меня ты находишься. Я слишком загружена, чтобы обращать на это внимание. Сейчас у меня нет на тебя времени.

Резкий глубокий вдох приподнимает грудь Титова. Сжимая руки в кулаки, цепенеет. Безжизненный и спокойный.

Внешне.

Внутри пытается справиться с теми болезненными эмоциями, которые вызвали ее слова. Смотрит на высокомерную маску Евы, сохраняя неестественную неподвижность. В то время как адреналин уже подогревает и отравляет его кровь, и все мышцы в теле приходят в нервный тонус.

Молчит. Выжидает, когда Исаева поднимет дрожащий веер ресниц и встретится с ним своими лживыми проклятыми глазами.

И это происходит.

Выманенная отсутствием какой-либо реакции с его стороны, собирается взглянуть в лицо Титова лишь на мгновение. Но, столкнувшись взглядом с его горящими глазами, видя в этом пламени свое размытое отражение, забывает обо всех своих изворотливых приемах.

Приоткрывая губы, хватает воздух. Чувствует, как он горит на губах и обжигает холодом горло.

— Нет на меня времени? — напряженно переспрашивает ее Адам.

У всех его близких с периодическим постоянством нет на него времени. Ничего необычного. Это, сука, чистая классика. Но Исаева… Как она, мать вашу, может так говорить? После всего, что было. Адам бросал все дела, если она нуждалась в нем. Он, черт возьми, вопреки всему ставил ее на первое место.

«Господи…»

Ева Исаева — это вредная привычка, что способна его убить. Сломленный падший ангел с темными мыслями. У нее черное сердце. Только сейчас Титов хочет его больше всего на свете.

Он ради Евы влез в такое дерьмо… Вскрыл информацию, вес которой оказался на порядок выше того, что он мог даже предположить, слушая предостережения старухи. Отдыхая по несколько часов в сутки, направил все свои силы на поиск путей решения поставленной задачи.

Для нее.

— Что тут скажешь, Адам? Я тороплюсь.

— Есть кое-что исключительно важное. Выслушай меня.

— Не думаю, что это того стоит. Я, правда, не могу задерживаться, — рассеянно оглядывается. — Не сегодня. И возможно… — делает паузу, чтобы перевести дыхание и не выдать волнение тем, что вынуждена произнести, — очень не скоро. Эта игра стала утомительной. Перестала быть интересной. Давай сделаем паузу…

— Отлично, — едко выпаливает, разжимая пальцы так стремительно, будто кожа Евы становится опаляющей. — Можешь убираться в свой гребаный замок. Я больше не держу.

«Я больше не держу…»

Слыша эти слова, она старается дышать ровно и глубоко. Ощущая, как напряжение скручивает все ее внутренние органы, упрямо пытается внушить себе, что это для нее ничего не значит. Отступает от Титова на шаг, но не может уйти.

И он тоже замирает.

Выжигают друг друга глазами. Наперекор всему, ждут друг от друга поспешного и бескомпромиссного аннулирования сказанного.

— Ну, что застыла, Исаева?

«Скажи, мать твою, что все твои слова — ложь…»

«Просто, скажи…»

«Возьми свои слова обратно…»

«Черт возьми, Ева!»

«Пожалуйста…»

Она, глубоко вдохнув, прикусывает нижнюю губу и покаянно опускает взгляд. А затем… совершает крутой разворот и уходит.

— Твою мать… — не в силах как-либо ей препятствовать, напряженно смотрит вслед.

Его сердце разрывается, отдавая долг за все те манипуляции с чувствами других людей, которые он безжалостно проводил.

До Исаевой.

Чувствует внутри себя горячие волны агрессии. Они снова отбрасывают его от берега в бушующее море. Гаснет маяк, который помогал держать связь с землей.

Три, два, один…

Возвращается к тому невменяемому придурку, которым был большую часть своей жизни.

Отчаянный, взрывоопасный и бесконтрольный.

Game over. Уровень провален. И он устал жать «рестарт».

Все верно, он не обязан хранить целибат. Он никому ничем не обязан. Но трахать Ломоносову — последнее, чего Адам сейчас хочет. Она сидит перед ним в белой полупрозрачной блузке с вычурным ажурным бантом. Пьет кофе, задерживаясь на нем взглядом.

Это их третья встреча вне стен академии. Наталью Юрьевну подкупают связи и возможности Титова. Личная встреча с главой государственной областной администрации и кое-какие закрытые информационные данные — то, что ей необходимо для успешного раскрытия темы диссертации.

Гонористая? Спесь Ломоносовой слетела, как прошлогодняя шелуха, едва она поняла, какими возможностями владеет Адам. Более того, если первые две встречи назначал он, то в этот раз именно она выступила инициатором.