С намеренным равнодушием отступает от него и выбрасывает испачканные салфетки в урну.

— Прими душ, Титов.

Не задает ему вопросов. Не справляется о правдивости сделанных ею выводов. А он не хочет ни опровергать их, ни подтверждать. Игнорирование кажется ему сейчас самой разумной реакцией.

По этим причинам оба упускают этот монолог.

Умолкают.

Заполняют легкие кислородом. Сначала громко и жадно. Но постепенно выравниваются. Замедляют и контролируют физические процессы в своих организмах.

Жесткий голос Адама нагоняют девушку уже на выходе.

— Зачем ты ходила ко мне домой, Ева?

— Ты надолго пропал. Мне стало любопытно, что случилось, — отвечает она, слегка оборачиваясь и бросая ему короткий взгляд.

— И все? А Литвин сказал, что ты вышла из квартиры в слезах.

Вспыхивая возмущением, Исаева резко оборачивается.

— Ничего подобного! И в принципе, такого быть не может! Я не плачу.

— Возможно, — растягивает гласные, внимательно за ней наблюдая, — ему показалось.

— Именно. Ему показалось.

Титов сначала жестко сжимает губы, а затем, приоткрывая их, издевательски цокает языком.

— Хорошо.

Еву бесит подобное снисхождение. Она стремится покинуть, ставшую внезапно удушливой тесноту помещения, но какое-то абсолютно незрелое чувство заставляет завершить разговор на критической ноте.

— А я вот замуж выхожу. Да, Титов, — внутренне холодеет, но кивает, решительно глядя прямо ему в глаза. — В феврале.

И сама же ломается от этих слов. Зацикливаясь на внутренней, выжигающей душу, боли, теряет к парню всякий интерес.

Грустная улыбка, появляющаяся на губах Евы, не позволяет Адаму усомниться в ее словах. И он сбивается с мыслей. Не находя слов, шокированно провожает уходящую Исаеву взглядом. Откладывает в памяти неестественную для нее сутулость и вмиг поникшую голову.

«…замуж выхожу… в феврале…»

Это же несерьезно? Это же нереально?

Этого не может быть.


[1] Надежда — это ошибка. Я жив. Я умер. (отсылка к к/ф «Безумный Макс»)

[2] Фа́та-морга́на (итал. fata Morgana — фея Моргана, по преданию, живущая на морском дне и обманывающая путешественников призрачными видениями) — редко встречающееся сложное оптическое явление в атмосфере, состоящее из нескольких форм миражей, при котором отдалённые объекты видны многократно и с разнообразными искажениями.

23


Они молчат, не проронив ни слова, даже час спустя. В номере отеля. Дашка, застрявшая в гуще плавящего мозги напряжения, заторможенно таращит глаза из стороны в сторону. Ее до ужаса пугает парень в татуировках и ссадинах. Он не двигается. Подпирает стену и неотрывно наблюдает за вальяжно-развалившейся на единственной в номере кровати Евой. А та манерно сдувает пылинки со своей шелковой сиреневой пижамы и, выказывая Титову полное пренебрежение, смотрит телевизор.

У Захарченко складывается стойкое ощущение, что если бы не ее надоедливая фигура, окаменевшая в кресле, Адам бы Еву изнасиловал. Он ведь даже не пытается скрыть страстного возбуждения в своем взгляде. Напротив, всем своим видом демонстрирует. Вот-вот и, будто голодный зверь, бросится на вожделенную добычу.

— Что за ересь? — от звука грубого голоса Титова Дарья едва не выпадает из кресла. — Какое замужество? Как тебе это в голову пришло?

Ева поворачивается к нему неторопливо, явно намереваясь пощекотать ему нервы.

— А что? — иронично приподнимает бровь. — Беспокоит такая перспектива?

— Удивляет, Исаева. Ну, какая из тебя жена?

Девушка кривляется и, дергая плечами, ерзает на подушках.

— Тоже мне эксперт нашелся, — а сама-то и слов подобрать не может, чтобы сказать что-то соответствующее для готовящейся к замужеству девушки. Не владеет даже теорией и выпаливает откровенную глупость. — Самая обыкновенная.

— И кто же «счастливчик»? Я знаю его?

— Какая разница?

— Да потому что, мать твою, ты это придумала!

— Не придумала, — робко вмешивается Даша, и Исаева с Титовым, явно забывшие к тому моменту о ее присутствии, резко обращают к ней взгляды. — Это решение Павла Алексеевича.

— Я не обязана ему что-то доказывать! — взрывается Ева.

Адам смеется, но без всякого веселья. С непонятной злостью и едким сарказмом.

— Так получается, тебя нужно спасать из башни дракона, Исаева? — яростно выпаливает он. — За этим ко мне ходишь? Этого от меня добываешься?

Испытывает ненормальный восторг, когда Ева мягко спрыгивает с кровати на пол и пружинистой походкой к нему подбирается. Щурит глаза. Останавливается на расстоянии полуметра, обволакивая Титова знакомой пьянящей дымкой.

— Спроси меня, Адам, чего я хочу.

Он облизывает губы и, слегка закидывая голову назад, пронзает ее бесстыдным взглядом.

— Чего ты хочешь, Исаева?

— Я хочу перекачать твою кровь в свои вены. Я хочу часть тебя внутри себя. Твою силу, Адам.

Он отвечает ей, даже глазом не моргнув.

— Моя кровь не приживется в тебе, Эва. Ты не сможешь принять меня.

— Ты напрасно так считаешь.

Кровь пульсирует по венам Титова, словно разгоряченная лава. И ударяет в голову, как алкоголь.

Алчная улыбка и вызывающе сладострастный взгляд преображают лицо Евы. Она становится, как никогда, дьявольски прекрасной.

«Расчетливая гадина!»

Гневно закусывая губу, Адам выдыхает через нос. Хватая девушку за затылок, прижимается лицом к лицу.

Глаза в глаза.

— Ты такая, мать твою, лживая, Ева. Такая фальшивая.

— И что с того, Адам? — ехидно смеется девушка. Двигая головой из стороны в сторону, умышленно задевает его сжатые губы своими. — Что с того, а? — обжигает дыханием.

— Что с того? — рычит Титов. — Ты заслуживаешь все то, что с тобой происходит. Все!

Он не только видит, еще и чувствует, как Исаева вздрагивает. Ее грудь в несколько неровных этапов приподнимается и опускается. А лицо искажается яростью.

Звонкая пощечина рассекает воздух, но Адам едва чувствует причиненную ею боль. Неистово бесится.

— Не тебе судить, Титов! Не тебе! Ты сам монстр, снискавший ненависть близких и жалкое существование в одиночестве.

Эти слова уж точно лишние. Такого нельзя произносить вслух. Но они же безголовые. Считают, им все можно.

— Прекратите! — испуганно кричит Даша, когда Адам хватает Еву за шею и толкает ее к стене. Не душит, но успешно блокирует удары и притискивает всем своим телом. — Прекратите сейчас же! Адам… — Исаева в соотношении с ним настолько маленькая и хрупкая, что Захарченко серьезно волнуется о том, что Титов ей подобным образом попросту сломает кости. — Адам, пожалуйста… Пожалуйста, я прошу тебя…

В эти умоляющие вскрики вмешивается тарабанящий стук в дверь и суровый женский голос:

— Молодые люди?

Молниеносно пронесшись через номер, Дашка открывает дверь. И Титов так же стремительно отступает в сторону. Отворачиваясь, прочесывает пятерней затылок и люто выдыхает. Некоторое время в воздухе раздается лишь его рваное свирепое дыхание, потому что остальные замирают без каких-либо признаков жизни.

— Прошу прощения, молодые люди, — невозмутимо холодным голосом произносит администратор гостиницы, осматривая всех троих недовольным взглядом. — Что у вас здесь происходит, что постояльцы с нижнего этажа жалуются на шум?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Повисает резкая тишина.

Пока Исаева не приходит в себя, беззаботно кривя губы в улыбке.

— Мы немного повздорили, — отвечает она за всех. — Извините, пожалуйста. Больше не повторится.

— Я надеюсь, — презрительно выплевывает женщина. — Иначе мне придется вызвать полицию.

— Все будет нормально, — продолжает уверять Ева, пока Титов отворачивается к окну, а Дарья растерянно моргает. — Обещаем.

— В таком случае, доброй ночи.

Администратор удаляется, глухо стуча каблуками по длинному коридору.

Исаева тихо материться ей вслед. Все еще гневаясь, размашистым шагом пересекает номер. Вознамерившись оказаться на свежем воздухе, распахивает стеклянную дверь и ступает на кафельный пол балкона.

Задирает голову к небу. Слегка печалится, замечая облачное покрывало на нем. Звезд не видно. И холодно. Даже морозно.

Замирает, когда ей на лицо опускаются несколько крохотных снежинок, и обхватывает плечи руками.

— Нельзя быть такой тварью и оставаться невредимой, — слышит она позади мрачный голос Титова.

Оборачивается, надменно усмехаясь.

— Желаешь мне навредить? Ну, так, давай. Ты что, думаешь, что я испугалась? Молить о пощаде буду? — задирает нос. — Ты сильнее физически, я не спорю. Можешь свернуть мне шею. Только легче тебе не станет. Ты же не такой победы желаешь.

— Нет, не такой, — кивает парень, загоняя ее к перилам в кольцо своих рук. — Я другого хочу. И я этого добьюсь. Рано или поздно. Заплачешь.

— Разочаруешься, мой самый лучший, — слова мерзнут на губах, но Еву буквально распирает от желания высказаться. Дрожа от холода и ярости, продолжает препираться с ним в одной лишь шелковой пижаме при температуре в -2 °C. — Тысячу раз пожалеешь, что связался со мной. Сниться тебе буду. Мерещиться в каждой прохожей. Запомнишь меня на всю свою паскудную жизнь.

Адам хрипло смеется, невольно растворяя их общую злость. Убирая прядь волос ей за ухо, целует девушку в лоб.

— Вау! Придется повеситься, Исаева. А то я не выдержу подобной драмы, — задерживается, согревая чувствительную кожу губами.

И Еве вдруг дико хочется прижаться к Титову. Уткнуться холодным носом ему в шею. Прижаться всем телом и забыть обо всем на свете.