Посмотрев ему в глаза, улыбается.

— Но, что я буду делать здесь одна, когда ты будешь работать?

— Гостей принимать. Рапунцель там, Диану, Софи, деда… Да и необязательно сидеть постоянно дома. Можешь точно так же, как сейчас, сорваться и поехать в центр гулять. Или ко мне, на кофе, — подергивает бровями, улыбаясь все так же значаще. — А там универ, пары и т. д. Ты же решила доучиться.

— Ну, ты, Титов, и комбинатор, — наконец, находится со словами Ева, и они оба громко смеются. — Все продумал. Я сейчас прям засомневалась, принадлежала ли идея прийти сюда вечером изначально мне? Может, ты как-то на меня повлиял?

— Ага, суггестически[1], - отвечает ей в тон. — Так что, моя дорогая милая Эва, ты готова?

Конечно же, она отвечает согласием.

Такие у них были характеры: постоянно ставили перед собой какие-то задачи. Да посложнее, чтобы решения не давались слишком легко. Где-то сознательно помучиться и пострадать хотели. В какой-то момент даже отчаяться. На мгновение духовно умереть, чтобы на этом изломе найти идеальное решение. Взяться за руки и пойти дальше. Обладая слишком активным мышлением, склонным к беспрерывным процессам, постоянно искали новые проблемы и ставили новые задачи.

Что значит, впереди безысходность, бескрайняя пропасть? Так не бывает. А на дне, там что-то есть? Как глубоко вниз? А если прыгнуть? Ну и что с того, что можно разбиться? Зато полет какой! А спасение мы найдем по пути вниз. Непременно. Расставь руки. Шире. Видишь? Скорость падения снижается. Ты меня любишь? А, если глядя в глаза, сможешь повторить? Нет, не бойся, ты не разобьешься, потому что я тоже тебя люблю. Я не отпущу. Чувствуешь? Чувствуешь! Да, это прекрасно.

Во Вселенной замирает секунда. Одна точка. Один стоп-кадр. Происходит какое-то незаметное человеческому восприятию колебание, нарушение всех физических законов. Одна секунда — два неидеальных человека идеально соединяются. Настолько прочно, что никто и ничто после этого уже не способно разорвать эту связь.

Адам и Ева. Абсолютно неидеальный союз.


[1] Суггестия в психологии и психотерапии — это метод терапевтического внушения человеку, воздействие на его психику без осознания им этого процесса. Такое влияние на психику затрагивает эмоции, впечатления, бессознательную сферу.


Эпилог

— Мам, — полушепотом делится Ева. — Я больше не плачу.

Солнечный луч играет на черном граните, из-за чего глаза Ольги Владимировны приобретают живой блеск.

— Я не плачу, мам… — неосознанно улыбается, чувствуя себя легко и безмятежно. — У меня все хорошо. Я летаю, мам. Научилась. Я самая счастливая, мамочка.

Протянув руку, вырывает затесавшиеся между голубыми крокусами сорняки. И порывисто прижимает ладонь к теплому глянцу.

— Ты улыбаешься, мам? Я знаю, ты сейчас улыбаешься.

— С чего ты это взяла, мама? Она же не улыбается, — недоумевает подбежавшая к Еве девочка. Повторяя движения матери, она торопливо скользит своей маленькой ладошкой по надгробию. — И не отвечает. Мертвые не говорят.

Мягко посмеиваясь над знакомыми Титовскими менторскими нотками, прозвучавшими в размеренном голосе малышки, привлекает дочку к груди и, перебирая ее тонкие русые косички, касается губами упрямо сморщенного детского лобика.

— Но она меня слышит, цветочек.

Машка обратно переводит взгляд на гранит и напряженно изучает увековеченный на нем образ.

— Но откуда ты это знаешь, мамочка? — настойчиво повторяет свой вопрос малышка.

— Просто знаю. Этому нет никаких разумных объяснений. Понимаешь, существуют вещи, которые нельзя увидеть или услышать. Ты это чувствуешь, вот и все доказательства.

Откладывая в сторону охапку потрепанных одуванчиков, девочка тянется к сидящей на скамье матери и обеими руками обнимает ее за шею.

— Мамочка, ты же будешь со мной всегда?

— Конечно, — незамедлительно заверяет дочь. — У нас одно сердце на двоих, помнишь? Я тебе говорила.

— Да, — удовлетворенно кивает Маша. — В день моего рождения вместе со мной у тебя оторвался и выпал кусочек сердца.

Ева звонко смеется чуть перевернутой трактовке и крепче прижимает дочь.

— Так и было. Почти.

— Я так люблю тебя, мамочка.

— Я тебя тоже очень люблю, душа моя. Больше всего на свете, помнишь?

— Угу, — кивнув, поднимает одуванчик со скамьи и, сложив губы трубочкой, старательно сдувает остатки белого пуха. — Мы сегодня поедем к папе на работу?

— Сегодня нет. Папа сам обещал пораньше освободиться.

Машка громко присвистывает, совсем как Адам, и, схватив со скамейки оставшиеся одуванчики и панамку, тянет Еву за руку.

— Тогда едем скорее домой!

— Едем.

По дороге к выходу из кладбища Машка прыгает с ноги на ногу и энергично размахивает руками.

— Бабушка Марина сказала, что я вырасту высокой, прям как папа. Представляешь?

— Ну, не совсем, как папа. Но да, ты будешь высокой, когда вырастешь.

— Почему я похожа на папу больше, чем на тебя?

Улыбаясь, Ева пожимает плечами и сообщает дочери заговорщицким тоном:

— Потому что я нашего папу очень сильно люблю.

Реакция Машки ожидаема. Сначала она звонко смеется, выражая свое непринужденное довольство. А потом, состроив деловой вид, дальше поддерживает затронутую тему.

— Софи сказала, что папа юлевир, потому что сделал девочку.

— Ювелир, — поправляет Ева, слегка вздернув брови в замешательстве.

— Ювелир, — старательно повторяет за ней Маша.

— И что значит "сделал"? Как-то некрасиво звучит. Мы тебя родили.

— Ну, нет. Родила меня ты. А папа сделал.

— Маша… — протягивает Ева, чувствуя себя неожиданно растерянной в момент этого щекотливого обсуждения. В то время как Машка абсолютно невозмутима. — Это Софи тебе рассказала? — решает поинтересоваться для начала, чтобы выстроить дальнейший диалог как-то аккуратно и доступно для дочери.

— Нет, я смотрела картинки в книжке, которую мне подарила бабушка Марина. Софи только сказала, что папа юливер.

— Ювелир.

— Ювелир.

— Думаю, у папы не было выбора, — говорит Ева рассудительно. — Он знал, что ты будешь девочкой. И Марией тебя назвал за шесть лет до того, как ты родилась.

Светлые брови девочки взлетают вверх, подчеркивая неподдельное удивление в широко распахнутых глазах.

— Я что, папе приснилась?

Ева улыбается и выдает излюбленное Машкой "хей". По правде говоря, оттягивает время, осторожно подбирая правдивое и не слишком шокирующее объяснение.

— Ты нам обоим много раз снилась.

— Прямо вот такая? С такими же волосами и глазами? С таким же носом и ушами?

— Почти, — со смехом, заверяет девочку. — Две руки, две ноги, непослушные косички, строптивый характер…

— Мам, — хохоча, малышка крутится вокруг неторопливо идущей Евы. Забегает немного наперед, прежде чем обернуться и снова сосредоточить на матери все свое внимание. — А Ярик, — упоминает мальчика из группы по плаванью. — Он сказал, все папы мечтают о сынах.

Первая реакция, которую Титова сдерживает, пренебрежительное "пфф".

Машка росла ярким примером понятия "папина дочка". Адам для нее был сродни Богу, как, собственно, и для Евы. Только у Машки в силу возраста и открытого характера это проявлялось намного красноречивее. Бесперебойное "папа" просто не сходило с ее языка. Если Адам был рядом, она всецело уделяла ему все свое внимание, кто бы еще не находился в их компании. А если отец отсутствовал, она утомляла всех своими разговорами о нем.

— Мой папа самый лучший.

— Папа говорит, чудовищ не существует. Значит, не существует.

— Мой папа строит лучшие замки из конструктора.

— Папу вчера по телевизору показывали, и он мне подмигнул. Да, я уверена, что именно мне.

— Папа говорит, драться нельзя, но сдачи давать — можно!

— Пфф, глупые враки. Папа сказал, девочки тоже могут играть роботами и машинками, если это им нравится.

— Мой папа может исправить и починить любую вещь!

А как она строила предложения, когда обращалась непосредственно к нему!

— Я, папа, хочу тебе показать. Смотри, папа. Та-дам! Папа, это я сама нарисовала. Тебе нравится, папа?

Папа, папа, папа, папа…

Конечно же, она стремилась быть самой лучшей для отца. И хотела, чтобы ее любили с той же отдачей. А тут Ярик о каких-то там сыновьях… Странно, что Машка так долго молчала об этом разговоре. Обычно она вываливает все, что ее беспокоит. Особенно Адаму.

— Сыновьях, — поправляет Ева дочь автоматически. — Но это неправда. По крайней мере, я точно знаю, что наш папа мечтал именно о тебе, цветочек.

Услышав заверения матери, Маша расплывается в своей самой счастливой улыбке и обратно бежит наперед.

— Папочка говорит, что я Маша-потеряша, потому вы меня долго искали, — доносится до Евы.

— Главное, что сейчас ты с нами.

Из-за гормональных нарушений забеременеть у Евы три года не получалось. Вереница врачей, бесконечные обследования, регулярное обивание больничных порогов… И, в противовес всему, уверенное "все получится" Титова. А Еву уже потряхивало и подташнивало от сочувствующих взглядом "белых халатов". В один из вечеров сорвалась, выкрикивая Адаму свою боль, злость, раздражение и усталость.

— Можем мы хоть что-нибудь получить без боя?

Титов спокойно смел осколки с пола и молча отвел Еву в спальню. А утром тест показал "две полоски".

Но беременность протекала вовсе не так легко, как они рассчитывали. Несколько месяцев Еве пришлось пролежать в стационаре под постоянным присмотром врачей. После того, как на девятой неделе случилось кровотечение. Тогда казалось, что это конец — не спасут. Хвала Богу, сохранили. Но после этого Еве часто снилось, что она теряет ребенка. Проснувшись, она успокаивалась, только нащупав живот. Разговаривала с Машкой с тех самых пор. Просила пошевелиться, дать знак, успокоить. И та как будто понимала. Активно вертелась. Даже после тридцати недель совершала перевороты, что уже не было так приятно. Временами болезненно. Но Ева стойко терпела.