Елена Тодорова - Улей

— Здорово, Тит!

Чернокожий парень с ослепительной улыбкой, виртуозно жонглируя бутылкой и пластиковыми стаканчиками, наливает им шампанского.

— За Людку Смирнову!

Толпа подхватывает:

— Людочке двадцать три!

— Еще не кобыла, но уже и не пони…

Бесшабашный хохот поддерживает сама именинница.

— Зато ты у нас полноценный конь, Ростик!

— Жеребец!

Шампанское холодное и колючее, но это именно то, что Еве сейчас нужно.

— А Тит с девушкой!

— Мама!!!

— Познакомь!

— Тит с барышней… — восклицает еще кто-то, явно не веря своим глазам. — Людочка, сфокусируйся, Титов с девушкой…

— Могу только сгруппироваться… Офигеть! Титов! Ты охр*нел, так удивлять в первые дни Нового года! У меня сейчас сердце остановится, — вспомнив о Еве, приседает перед ней в шутливом кривоватом реверансе. — Ах, пардоньте, за районную невоспитанность. Я — Люда.

— Эва.

— Вот и познакомились.

К счастью, вскоре к персоне Евы теряют интерес, и галдеж возобновляется.

— Толик, руку убрал!

— Не толкайся… Ай…

— Я так люблю тебя!

— Заткнись!

— Ты такая инфантильная… Дура, в общем…

— Эй, гайс, станьте в круг.

— Вы тоже… Адам и Ева…

— Погоди, Адам и Ева?

— Пипец, совпадение!

— Это паранормально…

— Ага, вызывай экзорцистов!

— Ша, народ!

— Давайте быстро, пока мусора не наехали… Ты снимаешь? Ростик?

Кто-то врубает на всю мощность JBL Boombox[1], и толпа, формируя беспорядочную геометрическую фигуру, начинает танцевать, прыгать и извиваться. Понятия "комплекс" и "сдержанность" им, вероятно, не знакомы.

— Опа-па-па!

— Все вместе!

— И понеслась!

— Цвет настроения синий. Внутри Martini, а в руках Tequini. Под песню "Синий иней" она так чудачествует себя Богиней… Цвет настроения синий. Внутри Martini, а в руках Tequini. Под песню "Синий иней" она так чувствует себя Богиней[2]… - невпопад подпевают, большей частью горланя текст песни, местами даже неправильно.

Ева с Адамом, не переставая смеяться, набивают подошвами ботинок ритм и аплодируют ребятам.

— По телу мурашки и ей хочется кричать….

— … ЗВЕЗДА…

— Она так чувствует себя… БОГИНЕЙ…

На последних нотах визг и крики окончательно перекрывают звуки песни.

— Ох, хитяра… — выдыхает Ростик, опрокидывая в горло алкоголь и, сминая стаканчик, швыряет его в ящик из-под салютов. — Хитяра!

Молниеносно оприходовав весь имеющийся алкоголь, "поколение" настраивается на новый танцевальный заход.

— А сейчас, конечно, для нашей любимой Клавдии Ивановны…

— Клавдия Ивановна!

— У меня мурашки по коже…

— Клавдия Ивановна!

— И часто здесь такое происходит? — спрашивает Ева Адама, и он наклоняется к ней совсем близко, чтобы расслышать.

— Ну, случается… Это же не элитка, нормальный одесский двор.

— Клавдия Ивановна, мы знаем, что вы с нами! — орут, пересмеиваясь.

— Гип-гип-ура!

— Ура! Ура! Ура-а-а-а-а-а!

— Их не накажут?

Титов смеется, пожимая плечами.

— Даже если полиция примет вызов, пока соберутся, пока доедут… Хулиганство — не убийство, быстро не отреагируют.

— Клавдия Ивановна, ваша любимая! За нашу Одессу[3]!

Самый смелый, а возможно попросту пьяный, даже бросает в окно первого этажа снежный ком.

Плывут туманы наб волной,

Покрыты бирюзой,

Стоит у моря предо мной

Одесса, город мой.

Он с песнями встречает,

Он с песней провожает,

Одесса-мама, милый город мой.

Ах, Одесса, жемчужина у моря,

Ах, Одесса, ты знала много горя,

Ах, Одесса, любимый милый край,

Живи, моя Одесса, живи и процветай.

Ах, Одесса, не город, а невеста,

Ах, Одесса, нет в мире лучше места,

Ах, Одесса, прекрасный милый край,

Живи, моя Одесса, живи и процветай.

На свете есть такой народ,

Он ввсело живет,

Одесский дружный наш народ,

Он пвсенки поет.

Кого вы ни спросите,

Ответят одесситы —

Такими уж нас мама родила.

И Еве становится жарко, так она смеется и подтанцовывает. Давно у нее не возникало настоящего восторга в компании подвыпивших сверстников. Все чаще приходилось притворно ввселиться. Здесь же, среди этих простых и бесшабашных ребят, Адам едва удерживает ее в кольце рук.

Ax, Одесса, жемчужина у моря,

Ах, Одесса, ты знала много горя,

Ах, Одесса, любимый милый край,

Живи, моя Одесса, живи и процветай.

Ах, Одесса, не город, а невеста,

Ах, Одесса, нет в мире лучше места,

Ах, Одесса, прекрасный милый край,

Живи, моя Одесса, живи и процветай.

На балконе четвертого этажа появляется мужик в майке и трусах. Разъяренно взмахивая кулаками, он, должно быть, матерится. На фоне музыки, мало впечатляет. Напоминает немое кино или даже пантомиму.

В Одессе есть такой маяк,

Он светит всем всегда,

Он говорит — постой, моряк,

Зайди-ка ты сюда.

Здесь двери всем открыты,

Бокалы всем налиты,

И женщины танцуют до утра[4]".

Как только песня заканчивается, становится слышно все нелицеприятные слова соседа. Но вот душа одесская широкая — никто не обижается.

— Еще одна, Павел Семенович! Выходной завтра — отоспитесь.

Следом появляются другие осмелевшие жильцы.

— Безобразие!

— А ну, марш по домам, ненормальные!

— Семь copox[5]! — выкрикивает Ростик, сгруппировывая толпу.

— Юхххххууу!

— Ева тоже танцует, — требует Людочка, хватая девушку за руки и затягивая в круг.

Титов машинально входит следом.

— Все нормально? — тихо спрашивает.

— Ой, оставь ты ее, Тит! Что она у тебя не танцует?

— Под "Семь сорок" все танцуют, — вклинивается чернокожий, и все ржут. — Можешь? — к Еве.

— Уж под "Семь сорок" могу! — с энтузиазмом заявляет та.

— На выбывание! До победного!

— Пока менты не приедут?

— Нас линчуют раньше.

Бумбокс снова приземляется на лавочку, и начинается безумие. Стуча ботинками и прыгая, вытаптывают снег. Так танцуют, что земля под ногами горит.

[1] Портативная колонка.

[2] "Цвет настроения синий" Филипп Киркоров.

[3] Построение предложения на манер одесского говора.

[4] "Ах, Одесса!" Модест Табачников.

[5] Еврейский танец, популярный в Одессе.

День восемьдесят шестой.

— Поймать! Живой или мертвой! Поймать!

Дикий рев Исаева проносится по округе. Мурашки бегут по открытой спине Евы, но они не от холода. От бурлящего внутри нее ужаса. Придерживая руками подол ненавистного свадебного платья, она бежит по скрипучему песку, невольно фокусируясь на том, насколько сильно туфли ее мертвой матери сдавливают стопы. Они защищают Еву от травм и холода, но ощущаются как кандалы.

Рыдания сотрясают тело девушки, вырываясь хриплыми звуковыми рывками лишь периодически, однако слезы бегут по щекам безостановочно.

Лай собак становится ближе.

Это охота. Охота на человека.

Ева — живая мишень своего отца.

Она боится. Дико боится того, что пришел конец ее истории. И это не хеппи-энд, как она и требовала у судьбы какие-то два месяца назад. После того, что уготовил ей отец, никаких многоточий в конце не останется.

"Ты только не приходи за мной, Адам…"

"Не приходи за мной…"

Этой ночью даже ее любимое море будто мертвое. Никакого шумового и визуального движения волн. Полный штиль. Море ее провожает.

— Самолет завтра, в шестнадцать двадцать, — отбивая вызов, информирует Абам.

— Так быстро?

Сталкиваются горящими взглядами. Еще не расстались, а тоска уже взрывает воздух между ними.

— Не думала, что это произойдет так скоро. Я не готова.

— Все готово, Эва. Нужно ехать, — протягивая руку, цепляет пальцами полу ее кофты. Наклоняясь, осторожно притягивает к себе, пока их лбы не соприкасаются. Ласкает взглядом. — Мама с Германом будут ждать тебя е аэропорту.

— Но… я даже вещи еще не собрала.

— Много не бери. Только самое необходимое. На месте докупите.

— А это… надолго?

— Я не знаю, — честно отвечает Адам. — Пока все не успокоится.

Подавшись вперед, Ева крепко его обнимает.

— Я буду скучать. Очень.

— Я тоже, Эва.

Смыкаясь губами в самом целомудренном поцелуе, который у них когда-либо был, дышать не могут.

— Я смогу звонить?

— Да.

— И все же… это тяжело.

— Знаю.

— Адам Титов… Я тебя люблю.