Елена Тодорова - Улей

— Перестань извиняться, Шурик, — останавливает Ева его мучительные изъяснения.

— Все это очень страшно. Все, что произошло. Но мама была права. Ты несколько раз спас мне жизнь.

В этот момент спецы выводят скрученных арестантов. Ева не мигает и не меняется в лице, когда мимо проходит отец. Ей не хочется распылять на него хоть какие- нибудь эмоции. Больше ему нет места в ее душе.

В конце концов, гнить в тюрьме — для него самое оптимальное наказание. Там-то его царские замашки подшлифуют.

— Ева, — окликает девушку Градский. — Наши сотрудники проверили ваш дом. С дедом все в порядке. Он был заперт в одной из комнат. Пришлось забрать его в больницу, но состояние, как мне сказали, не критическое.

— Спасибо.

Градский кивает и похлопывает Титова по плечу.

— В подвале нашли Халюкова, — сообщает он ему.

— С*ка…

— Состояние крайне хр*новое, но врачи уже работают.

— Сообщи мне, как только будут какие-то новости.

— Не вопрос. Несколько хороших вестей есть уже сейчас. Приходько задержали в аэропорту.

— А Круглов?

— Кругловых сын на даче нашел. Удушье газом.

[1] Цитата из к\ф "Плохой Санта".

***

Рассвет, до которого она не рассчитывала дожить, Ева встречает дома. Терентий Дмитриевич вышагивает по гостиной с телефоном в руках. Взвалив на себя организацию похорон Ольги Владимировны, он обзванивает морг, похоронное бюро и родственников женщины. У них с матерью Евы оказалось больше общих знакомых из прошлого, чем Ева предполагала. Звонки то и дело затягиваются, как только собеседники понимают, с кем разговаривают. Терентий Дмитриевич ведет себя вежливо и корректно. Он не матерится и не злится. Не раздувает грудь колесом, когда сказанное вызывает у него недовольство. Его поведение радикально отличается от… от того, что привыкла видеть Ева.

Адам сидит рядом с Евой на диване. Попеременно меняя положение рук, он то гладит ее ногу, то обнимает за плечи, то теребит подсыхающие после душа волосы, то зачем-то, скорее всего, безотчетно, щипает, будто траву, махру ее халата. Захара, чувствуя себя необычайно обделенной вниманием Евы, несколько раз подшучивает над ними, втискиваясь на диван с другой стороны от подруги.

— Теперь к тебе не приблизиться, Титова. Сменила фамилию — пиши пропало.

Адам, выбрасывая руку, через Еву шутливо щелкает Дашку по носу. На что та фыркает и обвиняет его в эгоизме.

Диана периодически маячит с чаем и закусками, пытаясь накормить молодежь и семью. К ее огромному неудовольствию, все присутствующие, вяло поклевав, отказываются от добавки, что не мешает ей через полчаса повторно опросить каждого из них на предмет голода и жажды.

София пытается увлечь Еву в какую-то игру, всовывая в руки то одну, то другую куклу.

— Смотри, эта куколка умеет плакать… А эта плюется, если ее намочить… А эта писается, — звонко смеется Софи.

И Титова, неожиданно для самой себя, поднимает девочку с пола. Усадив к себе на колени, крепко-крепко прижимает к груди. Вдыхает запах шелковистых волос, касается губами божественно-мягкой щечки.

— Ты такое чудо, Со… — и только тогда начинает плакать.

Обнимая и обнимая девочку.

Возможно, в этот момент видит в ней себя. Маленькую, любознательную, активную и добрую. А может, просто ей начинают нравиться дети. Никто не должен их обижать. Никто.

— Не плачь, — стирая пальчиками слезы Евы, просит София. — Все у тебя будет хорошо. Как заживете с Адамом! Закачаешься, — заявляет девочка непосредственно и восторженно. — С Адамом точно не будешь грустить. Он веселый. Самый-самый!

— Софи не обманет, — невозмутимо выступает в поддержку сестры Адам. — Слушай, слушай, Титова. И запоминай.

По комнате разлетаются смешки-всхлипывания Дашки и Дианы. Их ведь тоже хлебом не корми, дай поплакать.

Группа поддержки пополняется Мариной Станиславовной и Германом.

— Я чуть сознание не потеряла, когда заметила, что тебя нет. Не представляла, куда бежать и что делать. Мы с Германом по всем этажам… И телефон твой не отвечает…

— Рада, что с вами все хорошо, — искренне говорит ей Ева, не желая больше рассусоливать эту тему.

— А я счастлива, что ты жива-здорова. Но обещай, что на Бали мы все-таки полетим. Нужно тебе переключиться от этой мерзкой погоды, — ободряюще улыбается женщина, которую Ева никак не может научиться воспринимать как свекровь.

Впрочем, разве в этом деле нужны какие-то особые правила и отношения? Ей, кажется, нет.

В телевизоре мелькает заставка экстренных новостей, а потом на экране появляются жуткие кадры. Без людей, которые ночью там находились, они вполовину не такие страшные. Но ассоциативная память у Евы срабатывает моментально. Показывают Градского и еще нескольких сотрудников, опечатанные мясокомбинат и дом Исаевых, пляж, пятна крови…

— Кровавая свадьба в Одессе. Разъяренный отец, местный бизнесмен, морской полубог, как его называют из-за находящейся в его власти стивидорной империи ООО "Нептун", Исаев Павел Алексеевич, не смирившись с выбором единственной дочери, совершил серию тяжких преступлений…

Экран гаснет, а Ева еще несколько секунд напряженно в него таращится.

— Думаю, — говорит Диана, откашливаясь, — некоторое время нам телевизор лучше не включать.

— А как же мультики? — живо интересуется София.

— Найдем в интернете.

— А блогеров можно посмотреть?

— Нет.

— Ладно, посмотрю, когда ты будешь на работе. С Адамом.

***

Титов уговаривает Еву прилечь отдохнуть, но она отпирается, понимая, что в данный момент для нее это нереально. Не то, что уснуть, закрывать глаза страшно. Но, приспосабливаясь к новому положению семейных дел, она пытается идти на компромисс. Пообещав ему отправиться в кровать сразу после больницы, навещает дедушку. Они долго обнимаются и плачут, не говоря друг другу ни слова.

— Я заберу тебя, как только твое состояние нормализуется. Теперь все будет хорошо, — шепчет деду перед уходом.

Он кивает, но Ева видит в его глазах лишь печаль. Как ни страшно ей об этом думать, но, наверное, это чувство уже никогда не исчезнет из них.

А возможно, человеческий душевный мир крепче, чем она понимает. Ведь о себе она тоже думала, что после произошедшего еще долгое время не сможет искренне смеяться, но уже к вечеру того же дня Софи выжимает из нее задавленный смешок.

Прыгнув на разобранную кровать Евы, малышка поторапливает ее, желая, чтобы та скорее к ней присоединилась.

— Когда Адаму грустно, я тоже предлагаю ему со мной поиграть, — заявляет София, когда девушка садиться рядом. — Он всегда играет этой куклой. Это зомби Гулия[1]. Адам любит издавать за нее странные звуки, иногда даже поет на зомбическом.

Тогда-то у Евы и вырывается этот хриплый смешок.

— Софи, — останавливает девочку вошедший в комнату брат.

Она визжит, понимая, что ее поймали, и смеется, откатываясь к Еве под бок. Но Титов, состроив забавно-злобный вид, хватает ее за стопу. Повизгивая, Софи мастерски отбивается.

— Ты просил никому не говорить, но ей-то можно. Она твоя…

— Ну-ка, Титов, угомонись, — с тем же притворством, сурово требует Ева, защищая девочку. Подтягивая ее попой на подушку, шлепает Адама по руке. — Не то всем расскажем.

— Ладно, — такая быстрая капитуляция устраивает обеих девчонок, и они, переглядываясь, дают друг другу "пять".

— Спой, — протягивают Титову куклу.

И он поет. Хотя пением это назвать сложно. Издает, как Софи сказала, не слова, а протяжные странные звуки.

— Да у тебя талант, — посмеиваясь, заявляет Ева.

— Спасибо. Я долго практиковался, — смущенно отзывается Адам.

Когда Диана забирает Софи, укладываются, наконец, в постель. Ева прижимается к Адаму настолько крепко, насколько это возможно физически. Вдыхая его запах и ощущая тепло, слушает, как он говорит. Сначала слушает, только чтобы слышать его, но темы, которые Титов внезапно поднимает, мешают полусонному забвению.

— Не нужно было тебя отпускать.

— Отец бы пришел за мной сюда. Представь, какое было его состояние, если он не погнушался прервать авиарейс.

— Здесь был бы я, — возражает Адам. — Как подумаю, что ты пережила. Как представлю, насколько тебе было страшно.

Ева вздрагивает.

— Ты был со мной незримо. Я чувствовала. Молилась, чтобы ты не приходил. Но была уверена, что придешь. И знаешь, Адам, — тихо вздыхает. — Говорят, все случается так, как должно быть. И все — к лучшему. Давай в это верить.

Чувствует щекой, как резко поднимается и опадает грудь Титова. Пока он вдруг не освобождается от нее.

Садится на кровати.

В полумраке четко выделяется контур его сильного тела, то, как оно напряженно, и каким частым остается его дыхание. Ева хочет приблизиться, но не решается.

Давление в груди не дает Адаму дышать. Смотрит на то, как осторожно Ева садится и застывает рядом с ним. Смотрит. Смотрит. Смотрит… Протягивая руку, заправляет за ухо выбившиеся из косы пряди. Целует в нос, щеку, губы. Все еще тяжело дышит, когда прислоняется к ней лбом. Смотрит вниз, на их сплетенные руки.

— Моментами я думал, что больше не увижу тебя живой. Ты же знаешь, какое это чувство. Знаешь… Самым сложным было не озвереть и не броситься в крайности, а ждать команды Градского. Я несколько часов просидел в этой вот комнате, пялясь на оставленные тобой вещи, вдыхая твой запах и ощущая, как мое сердце просто сходит с ума, — сглотнув удушающий ком, переводит дыхание. — Смотрел на телефон и ждал. Смотрел и ждал… Смотрел и ждал… И… я молился, Ева. Как мог. Всеми доступными мне словами. Я просил милосердия. Просил помощи. Просил сил. Просил, чтобы ты была жива. Каждую минуту. Каждую секунду… Каждую чертову секунду… — его голос срывается.