Они решили сначала заехать в Турин и немного погулять по городу. Заодно и пообедать.

Машину оставили на набережной и пошли в сторону исторического центра. Галя отметила про себя, что итальянец, хотя и вполне симпатичный, можно даже сказать, что красивый, при этом совсем невысокого роста, поджарый, и у него очень нелепая и какая-то прыгающая походка…

Пьер-Анджело взял Галю за руку и стал рассказывать о городе и вспоминать о своем детстве. Оно проходило именно здесь, в центре Турина.

Свое имя он получил от двух дедушек – французского и итальянского. А еще у него была немецкая бабушка – и эта вот смесь трех национальностей проявилась не только на его лице, но и, как он сам это довольно четко обозначил – в характере. Пьер-Анджело свободного говорил на трех языках: итальянском, немецком и французском. Знал несколько расхожих фраз по-английски. А кстати, по-русски вообще всего четыре слова: да, нет, привет и матрешка.

Когда он был маленький, родителям почему-то было не до него, и он подолгу жил с немецкой бабушкой. Бабушка постоянно пугала его, что сырьевые ресурсы планеты очень скоро закончатся, и надо уже сейчас экономить всё, и, особенно, воду и электричество. В доме бабушки редко вечером включали свет. Спать ложились рано. Хорошо хоть итальянская мама изредка вмешивалась в его воспитание и заставляла сына мыться и мыть руки, а также требовала мыть овощи и фрукты, прежде чем их есть, даже если они сорваны с дерева или с грядки. Он ездил в школу на другой конец города на велосипеде или ходил пешком – денег на трамвай не давали. Жили они, как ему казалось, если и не безнадежно бедно, то слишком экономно. При этом муж бабушки-немки – его дедушка, был любвеобильный француз, который слыл франтом и не слишком ответственно подходил к вопросам содержания семьи. Таким же безалаберным и безответственным вырос и его отец. Пьер-Анджело на этой почве полностью разругался со своим «papa`», и ушел из дома сразу после окончания школы. В тот же год умерла его мать.

Пьер-Анджело мечтал посвятить себя искусству и учиться в Университете, но учиться было не на что. Тяжелая работа на табачной фабрике сразу показалась ему бессмысленной, но позволяла снимать комнату и сносно питаться.

Его жизнь изменилась в армии. Там он впервые прыгнул с парашютом. Разумеется, сначала он безумно боялся. Но когда прыгать с парашютом заставили в четвертый раз – молодой мужчина погрузился в состояние эйфории. Он один парит высоко над землей, он не зависит от этой земли, от других людей, он сам по себе – свободный, невесомый… Он – птица!

Потом после армии был клуб дельтапланеризма. И радость от парения и, спустя несколько лет, фатальное падение, и кома, и борьба за жизнь. Он снова учился сначала самостоятельно дышать, потом ходить, потом опять летать. Мышца левого глаза так и не восстановилась, и шея поворачивалась совсем на небольшой угол, но, если никому об этом не говорить – почти не заметно.

Со своей первой и единственной законной женой Пьер-Анджело познакомился в Университете на занятиях по скульптуре. Ему все-таки удалось скопить достаточное количество денег, чтобы получить достойное образование. В ту пору он был уже вполне взрослым мужчиной, далеко за тридцать – работал, учился и летал на дельтаплане по выходным. Она, его жена, совсем юная, возвышенная тонкая натура, в своем природном даровании не столько скульптор, сколько художница, любительница всего прекрасного и при этом сама необыкновенно хрупкая и изящная. Их брак продлился всего несколько месяцев, его разрушил неустроенный быт. Точнее, его полное отсутствие. Пьер-Анджело хотел и учиться, и много работать, и летать, и что-нибудь есть, и приходить в уютный дом, и спать с молодой красивой женщиной. Она из всего этого – только спать. Причем, все равно с кем. Они расстались мирно и навсегда.

Дом у подножия горы, куда Пьер-Анджело привез Галину после прогулки по Турину и обеда там же в пиццерии, достался ему совсем от другой женщины. Но об этом он ей рассказал гораздо позже.

А сейчас беленький Peugeot остановился у ворот. За ними видна была зеленая аккуратно подстриженная лужайка и небольшой дом. Во дворе на травке лежала собака – крупный голд-риттривер. Пес никак себя не проявил – даже не пошевелился при приближении хозяина и его незнакомой гостьи.

Забыв на время про Галину, мужчина быстро направился к собаке.

– Блюз! Блюзоно! – приговаривал Пьер-Анджело, поглаживая собаку по голове и нежно взъерошивая ей шерсть.

В первые минуты Галина решила, что собака мертва. Она знала из переписки с итальянцем, что Блюз чрезвычайно стар, ему больше пятнадцати лет. По человеческим меркам для подобной породы это эквивалентно примерно ста пятилетию.

– Блюз… Блюз, Блюзоно…Вставай! Пойдем! – мягко настаивал хозяин, его лицо при этом не выражало никакой тревоги

«Ну, вот, – подумала и очень расстроилась Галина, – её приезд будет омрачен смертью старого пса… Печально! И главное непонятно, что нужно говорить и как вести себя в подобных случаях. Слова соболезнования и похоронная лексика в ее практике до сих пор не встречались.»

Блюз слегка приоткрыл один глаз… Тут же его закрыл.

«Фу, слава богу, живой!» – облегченно вздохнула Галина. Оставив собаку на газоне, они вошли в дом.

Сразу за стеклянной входной дверью, которую Пьер-Анджело никогда не закрывал на ключ, была просторная кухня-гостиная. Она же, впрочем, и столовая. Мебель в кухне-гостиной была более чем простецкая. Старенький холодильник и маленькая печка-буржуйка дополняли незатейливый интерьер. При этом в доме было сыро и холодно. К деревянным балкам некрашеного потолка на бесцветных нитях были подвешены керамические птицы. Такие же птицы в разных ракурсах своего полета украшали белую стену напротив входной двери. На диване, придвинутом к этой белой стене, высился ком неглаженного постельного белья вперемешку с одеялами и подушками.

– Я буду спать здесь! – показал пальцем на диван в кухне-гостиной Пьер-Анджело, – Для тебя будет спальня!

– Прекрасно! Спасибо! – Галина заранее, еще в интернет-переписке, попросила, чтобы у нее была отдельная комната.

На контрасте с кухней спальня показалась гостье необыкновенно роскошной. В ней стояла старинная деревянная мебель, обильно украшенная затейливой резьбой. Столешницы на комоде, туалетном столике и прикроватных тумбах были сделаны из темно-зеленого благородного камня, похожего на хризолит. Большие зеркала – одно посреди огромного трехстворчатого шкафа, а другое на стене над комодом – были мутными. Может быть, от глубокой старости, а может быть, их просто давно как следует не мыли.

– Какая интересная мебель, – Галина не могла удержаться, чтобы не уточнить, – она современная или старинная?

– Это мне досталось в наследство от моей итальянской бабушки. Мебели примерно сто лет!

– Мне кажется, такая спальня – настоящее сокровище! Никогда и никому не продавай ее ни за какие деньги! – посоветовала Галина.

– Я и не собираюсь! Деньги – это ничто… они приходят и уходят… А это память о нескольких поколениях!

– Согласна! Это правда!

На комоде стояла большая скульптура из белого мрамора. Что-то абстрактное, но очень изящное и нежное. Галя не удержалась и погладила непонятную фигуру по изгибу бедра.

– Это моя работа! – гордо прокомментировал хозяин дома. И это гранитная статуя кун-фуиста на туалетном столике – её тоже сделал я. И все эти керамические птицы вокруг, и бронзовые статуэтки японцев – все тоже мое творчество!

– Ты продолжаешь заниматься скульптурой? Какой молодец! – искренне порадовалась Галина. Работы Пьер-Анджело ей и в самом деле очень нравились. – Продаешь что-нибудь? Это же очень красиво!

– Да! Сейчас у меня мало времени, чтобы делать серьезные и крупные работы. И люди покупают все реже и реже. Если и нахожу время что-то интересное сделать, то нет времени искать покупателей. Я, возможно, хороший скульптор, но абсолютно плохой продавец – не умею ничего продавать.

– Ты знаешь, я тоже плохой продавец! А времени нет, потому что ты все время летаешь?

– Я же тебе писал и объяснял – у меня три работы: я делаю скульптуру, ремонтирую паруса и крепления у парапланов, и я пилот на параплане. Вожу людей, которые хотят видеть землю с высоты неба. Я тебе покажу это. Мы завтра с тобой полетим вместе! Если ты, конечно, захочешь.

– Я пока не знаю! Давай завтра решим, – не слишком уверенно ответила Галя. Вдруг она неправильно перевела для себя его слова и что-то не поняла, ей надо обязательно заглянуть в электронный словарь. – Ты завтра работаешь?

– Нет! Я ждал, что ты приедешь, и всю работу перенес на выходные дни!

– То есть, ты будешь работать – а именно, возить на параплане пассажиров за деньги в выходные дни, а завтра ты будешь отдыхать и не будешь летать? – Галина предприняла очередную попытку разобраться и в его занятиях, и в невыносимо сложных оборотах итальянского языка.

– Я завтра не буду работать и зарабатывать деньги, но я буду летать, сам для себя или с тобой – еще больше запутал свою русскую гостью итальянец.

– Ты летаешь каждый день, либо для работы, либо для себя? – Галина никак не могла понять, как можно работать за деньги и также дополнительно летать бесплатно в собственное удовольствие. До сих пор известные ей профессии и занятия в эту схему не укладывались.

– Да! Ты все правильно поняла! Наконец-то!

– А бывает, что в какой-то день не летаешь? – в вопросе гостьи теплилась надежда, что этот мужчина иногда может принадлежать не только небу. – Ну, например, когда Новый год, или сильный ветер, дождь или снег? В горах же бывает снег?

– Плохо, когда ветра нет совсем. Тогда не летаю. Или, когда уж очень сильный дождь и гроза. А в Рождество летаю… Такой же день, была бы погода! И в Новый год… Днем всегда летаю… Если есть пассажиры – летаю с ними за деньги. Если нет никого из желающих – летаю один! Я живу по-настоящему только, когда летаю… А все остальное время я готовлюсь к полету, и думаю о нем. Я покажу тебе нашу землю сверху. Не бойся, это совсем не страшно! Тебе понравится! Люди платят огромные деньги, чтобы увидеть хотя бы один раз то, что я вижу каждый день! А потом возвращаются, чтобы опять пережить это состояние, когда ты наедине со своей планетой и смотришь на все спокойно и свысока.