В прихожей возникла тишина — все друг друга изучали. Внимательно и осторожно, судя по тому, что стихли даже дыхания. И, кажется, я кое в чем дала маху, но догадалась об этом только сейчас.

Я всегда говорила, что мой начальник — вредный гоблин, злой и жадный, у которого на носу сидят бородавки, из ушей растут волосы, а изо рта торчит змеиный клык, который умеет жалить. Присочинила, конечно, изрядно, но когда запас рассказанных на ночь сказок давно иссяк, а мысли, пусть ты и лежишь в кровати с детьми, продолжают витать вокруг работы, то что только не придет на ум, лишь бы унять досаду. Так было легче объяснить детям, почему мой начальник не отпускает меня вовремя домой и уменьшил маме зарплату.

А если гоблин, то значит априори, он человек совсем не симпатичный. Так дети и думали. Именно по этой причине сейчас у Стёпки в кармане я заметила подозрительный предмет, очень похожий на баночку с пластилином-жвачкой для рук «Мяш-какаш» из отдела пакостей. Которую он подговорил купить ему Тамаркиного сына Юрку, и которую, я была уверена, выбросила в мусор еще месяц назад! Сразу после случая с Марьяшей Диденко — девочкой, у которой Стёпка списывал уроки, дергал за косы, а когда она попросила учительницу пересадить ее к другому мальчику, то не придумал ничего умнее, как старательно слепить и подложить ей в рюкзак этот «какаш». А потом хохотал громче всех.

«Ну прямо будущий скульптор!» — так директор ему и сказал, вертя в руках «шедевр ручной лепки», а я покраснела до ушей. С поделками и проделками, в отличие от учебы, у моего сына проблем не было.

В общем, я поняла, что мужчина, стоящий перед детьми в прихожей, в дорогой куртке и с сумкой, на гоблина не был похож ни капли. И даже наоборот.

У всех троих глаза горели — Воронов им нравился. С первого взгляда.

Сердце вдруг кольнул страх — что же я делаю?

Увидеть «такого» папу мои Петушки точно и не мечтали.

Я думала, что застесняется Сонечка, а засмущалась Рита. А вот Стёпка, напротив, смотрел на мужчину, распахнув в восторге глаза (точь-в-точь мои) и открыв рот.

Ну, уж лучше так, чем попасть моему сыну в немилость. Так что здесь, хоть Воронов еще и не успел ничего сказать, а уже сорвал свой карт-бланш.

Глава 21

Первая фраза должна была прозвучать от Риты, как от самой старшей: «Здравствуй, папа. Как ты себя чувствуешь? Мы очень рады тебя видеть».

Когда дети обсуждали возвращение «родственника» домой, они сами это придумали, а я согласилась. У моих детей не было нормального отца и, узнай, Воронов, как они все воодушевились, услышав, что он появится (пусть и временно) — то очень бы удивился.

Риточка и сказала, но не так уверенно, как рассчитывала. Я и сама ее едва расслышала:

— Пап, что, уже выписался?

Зато Степка прыгнул ближе, задрал рыжую вихрастую голову и улыбнулся гостю во весь щербатый рот, в котором лезли боковые резцы.

— Хо! Привет! А ты классный! Хочешь со мной поиграть?

— Стёп! — поспешила я предотвратить катастрофу. — Я ведь говорила, что папа вас не помнит. Давай не сегодня и не сейчас!

— Да я помню, мам! — не растерялся сын, ничуть не огорчившись. — А когда? Можно я ему покажу свой трансформер, который ты мне купила? Пап, — обратился к Воронову так, словно это давно было у него в привычке: — Там знаешь, какой армейский робот, у него даже броня есть и супер-бластер! Я назвал его «Громила», потому что он сильный! А еще у него есть…

— Нет! Нельзя!

— Ну, ма-ам!

Воронов стоял без движения, уронив сумку к ногам и забыв, как моргать. На Стёпку он смотрел, как на маленького инопланетянина — рыжего и опасного, собирающегося его если не захватить и поработить, то уж укусить точно.

— Это что, все мои? — только и выдохнул, обведя взглядом детей и посмотрев на меня.

Нуууу… хм.

Я подняла плечи и опустила. Если Воронов когда-нибудь и захочет убить своего секретаря за коварный подлог действительности, то надеюсь, я к тому моменту смогу ему объяснить необходимость такого поступка.

— Да, твои, — заставила себя ответить, добавив про себя «временно!». — Это Риточка — она старшенькая, это Стёпа, а самая маленькая — Соня.

Сонечка, услышав, что о ней сказали, подбежала ближе и поймала ладошками мои пальцы. Поднялась на носочки.

— Мам, у Кати ручка болит, а Рита мне пластырь… не дала! Можно я сама возьму один из аптечки? Ну, пожалуйста, мамочка! Самый ненужный!

— Нет, солнышко. Все, что лежит в аптечке — не для детей. Мы же говорили об этом. Давай попозже вместе Катю полечим, хорошо?

— Кто такая К-катя? — подал голос Воронов, и такие глаза у него сделались большие, а щеки бледные, что я, не удержавшись, улыбнулась мужчине.

— Это Сонечкина любимая кукла. Все жильцы этой квартиры здесь. Не переживай, больше никого нет.

— А-а… А я-то уже было подумал, что… — и утер кулаком лоб.

Бедный. Стало по-человечески шефа жалко. Ну, ничего, я ведь не собиралась перекладывать на него свои заботы. Когда поймет это — станет легче.

— Ну, раздевайся, Андрей, раз уж познакомились. Поужинаем, ты, наверное, голодный? — предложила, снимая с себя пуховик и вешая его на длинную вешалку к детским вещам. Сняв с головы шапку, поправила хвост и повернулась к «мужу», собираясь и ему помочь раздеться. Но он уже и сам расстегнул куртку и теперь хмуро осматривался вокруг.

Квартира у нас с детьми была хорошая и довольно просторная — трехкомнатная, улучшенной планировки, с большой лоджией и кухней. Не в самом престижном спальном районе города, но зато располагалась в новом жилом комплексе с отличной детской площадкой и друзьями по соседству.

До знакомства с Матвеем Ивановичем и работы в «Сезаме» я о такой и мечтать не могла. Но однажды решилась и взяла ипотеку. Да, на двадцать лет, ну и что. Надоело по съемным квартирам мотаться, а теперь у каждого был свой угол. А то, что обставить эти углы пока нечем, и обои мы с Лизкой и Тамаркой сами клеили, я не очень-то переживала. Главное стены, а мебель дело наживное.

А гости, если и приходили, то все свои.

И потом у меня, конечно же, было все необходимое для жизни. Самое необходимое… но и только.

Я вдруг увидела свою квартиру глазами Воронова и приуныла.

М-да, не хоромы и близко. По нынешним меркам слишком скромно, но просторно и тепло, что тоже немаловажно. И если подумать, что это не ему здесь всю жизнь жить, а мне с детьми, то и стыдиться нечего. Подумаешь, нет в прихожей шкафа для одежды (я хотела в кредит взять, так он зарплату урезал). Зато вешалка на стене имеется длинная, всем места хватит!

— Мы тут недавно живем, — зачем-то объяснила. — Не успели еще все купить.

— Сколько?

— Два года.

— Ясно.

Господи, хоть бы не спросил ничего такого, на что я не смогу ответить. Не только ему, мне самой бы сейчас в чувство прийти, понять, как себя с ним вести и перестать в душе дрожать зайцем.

Ох, надеюсь, что память к нему скоро вернется, и мы все окажемся в той точке, от которой ушли. Лешенко разберется с Куприяновым и Нелечкой, Матвей Иванович чудесным образом встанет на ноги и снова возглавит «Сезам», а его внук уедет в свою Германию — жить с комфортом, без покушений, волнений и секретарш с детьми.

Сняв сапоги, я поставила их на коврик, поправила на бедрах вязаное платье и посмотрела на Воронова.

— В общем, дальше сам, не маленький. Двери все открыты, замки тоже. А мне пора детей кормить… и тебя. Я буду на кухне, мой руки и приходи. Подумаем, как быть дальше.

Соня и Стёпка, услышав, что ужин предполагается в компании нового папы, наперегонки помчались в ванную, и Риточку за собой утянули. «Муж» молчал, и я ушла. Если сбежит, ну и к черту! А я сделала все, что могла! Не могу же я его к себе привязать?

Не сбежал, хотя долго не показывался из прихожей. А потом стоял на пороге кухни и смотрел на нас, опершись плечом о стену — вроде и здесь он, а вроде и нет. От его взгляда и дети притихли. Я уже и спагетти сварила, и бефстроганов разогрела, и салат на скорую руку из огурчика, укропа и пекинской капусты покрошила. На секунду, расставляя на столе тарелки, засомневалась: не просто ли? А потом сама на себя рассердилась. Некого мне из себя корчить — что есть в холодильнике, то и будем есть! Потом в своих ресторанах отъестся!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍


— Садись, Андрей, все готово, пора ужинать.

Воронов не стал ломаться и сел за стол, но весь ужин просидел в шоке от всего увиденного, услышанного, и от нас. Я прямо чувствовала, как он ощущает себя не в своей тарелке и не понимает, что с этим делать. Ел вяло, но все равно справился раньше, чем дети, которые только и делали, что таращили на него глаза. А вот кофе выпил быстро. Добавки не просил, но я сама налила — знала, что будет мало.

— Слушай, я понимаю, что у тебя стресс, неприятие действительности, и мы все кажемся незнакомцами. Я постараюсь тебя не беспокоить и дать ко всему привыкнуть. Не нужно с нами сидеть, если не хочешь. Иди в спальню — там кровать и телевизор. Отдохни, выспись. Я пока буду ночевать в комнате у Сонечки и Стёпки. А сейчас мне посуду мыть и уроки с детьми делать надо. Завтра воскресенье, но иначе со всеми не успеть.

— А мне? — огорошил меня внезапным вопросом Воронов, поднимая взгляд от стола. Посмотрел пристально и как-то горько.

— Что тебе? — не поняла я.

— Мне с ними уроки делать не нужно?

Он серьезно, что ли? Я растерялась. Или шутит так от отчаяния? У Риточки изо рта чуть печенье не выпало, а у меня из пальцев чашка с чаем, которую я все никак не могла допить.

— Э-м, не сегодня. И точно не завтра. Когда сам захочешь и будешь готов.