Наталья Светлова - Урод

— Кто решает, кому умереть? А, Свет? Покажи мне, кто раздает красные карточки на этом поле! — воскликнула Элина, перед лицом которой стояло безмятежное лицо мальчика.

Заснул и не проснулся. Зато больше никаких мучений, больше не будет боли и бесконечной терапии химией и радиацией.

— Рак проклятый, вот кто решает, жить или умереть. И обычно он отдает предпочтение второму варианту, — пожала плечами более опытная коллега, давно научившаяся равнодушно принимать смерти пациентов.

Элина привела себя в порядок, умылась под прохладной водой и зашла в комнату отдыха. Окна были зашторены, и она благодарила того, кто это сделал. Солнце еще не сбавляло своей горячности, проявляя темперамент все сильнее день ото дня.

— Ничего, скоро осень, дожди пойдут, — пробухтела она себе под нос и поднесла трясущийся стаканчик с водой. — То, что надо.

Обучение шло полным ходом, и Элина предвкушала начало новой жизни. Однако сегодняшняя операция поколебала ее уверенность в себе. Сможет ли она столкнуться со смертью ребенка еще раз и не свихнуться? К горлу подкатил кислый ком, напоминая о съеденной за завтраком булочке. Силой воли подавив тошноту, она закрыла глаза, устраиваясь на диванчике подремать.

Сможет ли она быть настоящим врачом, как говорят, от Бога? Хотя она уже давно стала сомневаться, является ли эта характеристика положительной. Все, что этот бог создает, непременно оказывается полной халтурой… А врачом она хотела быть хорошим.

— Как тебе операция? — в комнате появился тот самый стажер; глуповатая улыбочка нервным тиком дергалась на его губах. — Первый раз увидела смерть в прямом эфире?

Элина знала таких стажеров. Когда-то у нее были такие же однокурсники, которых не пронимал вид искореженных трупов, страшные травмы, смерти в операционной… Она помнила, как некоторые твердолобые и жестокосердные отпускали черные шуточки о смерти пациента. Может, им так становилось легче. А у нее снова в горле стал царапаться ком.

— Угу.

— Не парься. Будешь часто такое видеть.

— Да я не парюсь. — Девушка резко села, желая посмотреть в глаза этому юнцу без души. Но вместо зрения засверкали фейерверки, и пришлось снова на пару секунд ослепнуть. — Не мне было десять лет, когда этот чертов рак сожрал половину моего организма! Не я мать ребенка, который куском холодного мяса сейчас валяется на стальной койке!

Диван пискнул, проседая под весом ее тела, когда она соскочила с него и понеслась к раковине. Рвотные спазмы выжимали ее горло досуха, желудок сокращался где-то в ушах, смешиваясь со взбесившимся пульсом. Этот стажер пялился на нее в удивлении, и стыд начал хлестать ее ремнем, как сумасшедший родитель провинившегося ребенка.

— Элина, с тобой все хорошо?

— А тебе не все равно? Я же даже не умерла, чего ты беспокоишься, — буркнула она, закрывая кран и выходя из комнаты.

Какой стыд… Будущий хирург сотрясает раковину, сгибаясь пополам, после неудачной операции. Пойдут слухи, и ее карьеру можно будет снова хоронить. Только в этот раз хирурга Стриженову посыплют песком в последний раз.

Зазвонил телефон, но в голове мелкой моросью плыл туман, поэтому Элина даже не посмотрела на звонящего.

— Алло.

— Вас беспокоят из клиники. Готов результат на ВИЧ. Вы ВИЧ-отрицательны.

Телефон выскользнул из ее рук, и слезы солью защипали обкусанные губы. Девушка опомнилась и схватила телефон.

— Девушка, как я могу быть ВИЧ-отрицательна? У меня у мужа ВИЧ, — сбивчиво говорила она, оглядываясь по сторонам, чтобы ненароком не подмочить свою и без того хлипкую репутацию.

— У вас иммунитет к ВИЧ.

Элина разрыдалась на весь коридор. Все-таки она счастливица. Как часто она проклинала судьбу за свое легкомыслие, за свою глупость, за брак с этим мужчиной, за все неудачи, а та берегла ее так долго! Так долго спасала от ее от этой страшной болезни… Впервые в жизни Элина пришла к согласию со своей душой и больше не пеняла на судьбу. Может, ангелы и пишут сценарии наших жизней, но все ляпы в них только наших рук дело. Однако же иногда и они кидают нам спасательный круг.

— Женька, ставь чайник. Я иду домой, — улыбнулась Элина, чувствуя облегчение.

Главврач, видя состояние Элины, отпустила ее без вопросов, хотя и было неловко признаваться, что рядовая операция вывернула ее всю шиворот-навыворот. Маршрутка дотрясла ее до дома, подбрасывая на каждой яме и кочке. Зря она снова сунулась в операционную. Да у нее же случится тремор, особенно если перед ней положат ребенка.

Жизнь снова обрушилась, словно своды катакомб, пробивая камнями ей череп. Снова все не удается. Снова по нулям во всех сметах ее удач и бьющие все рекорды рейтинги ее фиаско. Даже будучи полным профаном в математике, она, как бухгалтер собственной жизни, понимала, что работает в минус. Опять…

— Элюнь, а что случилось? — Ее встретила Женя. — Почему ты так рано? Ого, ты запаслась!

Подруга приняла у нее из рук пакет с конфетами, печеньем, тортом и прочими сладостями.

— Руки даже дрожат, так хочу сладкого, — пожаловалась Элина, открывая на ходу пакет и закусывая свое нервное расстройство шоколадным зефиром. — Господи, как вкусно…

— Эм… Эля…

— Что, Жень? Рот в шоколаде?

— Кое-что похуже… — Женя не знала, как бы так срубить правду-матку, чтобы щепки не попали ей же в лицо. — Я понимаю, у тебя сложная ситуация в жизни…

— Причем всегда, — хмыкнула девушка, уже став на сто грамм шоколада спокойнее.

Интересно, кто-нибудь когда-нибудь задумывался о том, что наркотики имеют самую разную форму? Порошок, инъекция, водка, шоколадная конфета. У врага много лиц, и некоторые из них иногда улыбаются, как лучший друг.

— Эль, Эль, ну хватит. Зефиры уже кончаются. Дождись хоть чаю.

— Запивать еду вредно.

— Ага. А жрать кило зефира в один присест нет?

Элина плюхнулась на стул и с обидой посмотрела на Женю. Обычно все Женины замечания имеют под собой вполне разумную основу.

— Что ты хотела этим сказать, Жень?

— Эль, ты знаешь, что я не умею врать.

— Ну!

— Ты днями ешь то сладости, то какие-нибудь чипсы. Вон на лице прыщи высыпали, талия поплыла! Эль, ну мозги-то включи, один желудок не сдюжит.

Элина поперхнулась. Она медленно встала и дошла до зеркала в коридоре. Точно… Тональнику теперь работы прибавилось: шрам и гнойные прыщики на лице. А ведь у нее никогда особо не было прыщей. И талия… Элина вздохнула, оглядывая себя. Расползлась она, как коровушка.

— Да-а, Жень, все плохо. И на работе проблемы.

— Какие?

Женя поравнялась с Элиной. Наверное, не очень тактично с ее стороны сказать подруге прямым текстом о том, что она располнела, но Женя знала Элину лучше, чем свои пять пальцев. Начнется у нее потом новая депрессия. Кому это нужно? Лучше сразу отрезать эту гноящуюся конечность, пока заражение не пошло дальше.

— Мальчик сегодня умер во время операции. Онкология. А я… Я блевала, как какая-то дура над раковиной, тряслась вся, чуть ли не плакала. А еще пришел анализ на ВИЧ. Отрицательный.

— С ВИЧ все понятно. А с операцией нет. Ну все равно, не переживай. — Женя обняла ее. — Это нервы. У тебя нервное истощение.

— Да, только при нем все худеют до костей, а я жирею до свинячьих складок.

— Ой, заканчивай, Эля. Одна операция не в счет. Все будет хорошо.

Элина качнула головой. Все не так просто.

— Нет, Жень, я не могу даже описать, что я чувствовала. Эта кровь… — Она съежилась. — Фу, сейчас опять вырвет. Но кровь-то я видела сотню на раз! На «скорой» я и гной повидала, и кучу всего прочего. А тут…

— Эля, не накручивай. Просто не накручивай. Идем пить чай. Не закусывая, — подняла указательный палец в воздух и рассмеялась Женя.

Элина положила голову ей на плечо, и Женя увела ее на кухню. Пора брать себя в руки. Снова. Только теперь объемы ее тела стали больше, а значит, держать их будет труднее…

Обстоятельства могут измениться, но они не проходят бесследно.

Эдит Уортон «В доме веселья»

— И на следующей странице подпись, — указал юрист, и Алекс перевернул страницу договора.

Он уже устал расписываться на этих листах, мелкий шрифт и суммы, прописанные там, резали глаза. Не верится, что сейчас он продает все, что когда-то приносило ему стабильный доход. Продает, чтобы вырученные деньги навсегда отдать.

— Деньги поступят на ваш счет в ближайшие рабочие дни.

— Ясно, — безучастно пожал плечами мужчина и вышел из этой конторы.

Алекс брел по улице, чувствуя себя уже даже не потерянным — выкинутым, забытым, никому не нужным. Вновь. Только теперь не просто папа дома не ночевал, теперь у него не осталось друзей, родных, знакомых…

— Черт возьми, никого, — изумленно прошептал он и остановился у ларька с фаст-фудом. — Кофе за девяносто и сэндвич.

Пока продавец, а по совместительству еще и повар в этом гастрономическом закутке холестерина и тромбов разогревал явно не первой свежести бутерброд и заваривал дешевый пакетный кофе, который выдавал с наценкой, Алекс обводил глазами сквер. Он стал таким голодным до впечатлений. Голуби со своими заводными головками клевали семечки, что разбрасывала по асфальту старушка. Самокаты и велосипеды мчали резвящихся детей вдоль улочек, взметая в воздух недовольные возгласы прохожих, чьи сумки и пакеты задевали шалуны. И он… с дешевым кофе, от которого даже картонный стаканчик мутило, и сэндвичем с ветчиной, которая вряд ли знает что-то о свинье вообще.

Прижимая к себе свое скромное богатство, Алекс уединился на свободной скамейке. На глаза упали очки, чтобы скрыть стыд за свой ланч. Он откусил от сэндвича и понял, что не только мясо в нем было пластилиновым, но и даже хлеб.