— О Лисичке. О том, как она закончит школу и начнет самостоятельную жизнь. Придется женихов-идиотов отшивать, а когда-нибудь и погулять на ее пышной свадьбе где-нибудь в Париже или Риме…

Антон Робертович закатил глаза, понимая, что его сын повзрослел больше, чем на пять лет, когда осознал, что теперь он отец. Именно осознал, а не принял этот факт в добровольно-принудительном ключе. Как когда-то он сам.

— Знаю, что ты чувствуешь, сын. Знаю. Со мной было то же самое, только потом…

— Потом реальность оказалась не той сахарной, да? Мечты, они всегда слаще, когда находятся в голове, а вырвавшись на свободу, часто разочаровывают. Надеюсь, я не унаследовал от тебя нелюбовь к детям. Не прощу себе, если поступлю с Мелиссой так же, как ты со мной.

— Это называется скотством. Унаследовать его нельзя, только приобрести. С течением лет, разных событий, обид и ненависти, прощения и счастья, я понял одну важную вещь. Зачастую любовь мужчины к своему ребенку определяется отношением к матери.

Официантка поставила на стол дымящийся кофе, и воздух вокруг затрепетал теплом и уютом. Запах кофе напоминал ему о солнечных утрах, встреченных в постели с сонной Элиной на его плече, веселые завтраки с шуточками о будущем, небрежными вопросами о замужестве, притворство Элины, что ей и так комфортно. А глаза-то все говорят ему без слов.

— Это ты о чем, отец? — спросил Алекс, сжимая через карман куртки кошелек. Скоро все изменится.

— О том, что у нас, мужчин, нет врожденной любви к детям. Если мы любим женщину, то и ребенок желанный и любимый. А если к женщине мы холодны, то и ребенка можем оставить. Не всегда так, но порой и такое случается.

— У тебя явно не случилось любви к моей матери.

— Да, это так. А сейчас, когда уже поздно переписывать сценарий, мне захотелось отыграть роль отца заново, уже правильно и как надо. Ты же любишь Элину? Ждешь этого ребенка не потому, что законы морали диктует тебе, как поступать, а потому, что ты сам его хочешь?

— Не этого ребенка, — поправил отца Алекс, — а мою дочку Мелиссу. Она не этот и не ребенок. Она самая прекрасная малышка Лисса. Не говори о ней, как о плоде, судьба которого еще не решилась.

— Ты сказал свои золотые слова, сын. Больше мы к этой теме не возвращаемся. Ну так что там за вопросы у тебя были?

Под вьющийся аромат кофе и орехового печенья потекла рабочая беседа на тему аптек, закупок и поставок. Алекс без особого интереса расспрашивал отца о том, об этом, но мысли, словно гонщики в скейт-парке, снова вверх и вниз. Его не так уж и заботили поставки витаминов и расширение одной из аптек. Куда больше волновала Элина и ее статус «никто» на официальных бумагах. Может, не так уж и важен этот штамп, но, если его любимой женщине спокойнее быть любимой не только на словах, но и на бланке, он должен ей это дать!

— Саша, что происходит?

Капли дождя рассыпались стразами по стеклу. Влажные переливы небесной росы напоминали Антону Робертовичу о днях беспечной молодости, когда все амбиции носят чисто коммерческий интерес и все измеряется в условных единицах. Тогда он не догадывался о том, что существует нечто большее между мужчиной и женщиной, чем отношения под расчет. А сейчас, кажется, вместе со старостью, к нему пришло прозрение. Ну хоть не одна, старая кляча, приперлась, а вместе с мудростью.

— Ничего, — качнул Алекс, у которого в голове смешалось все: и мухи, и котлеты, и аптеки, и Эля. Его извилины разрывались между всеми насущными вопросами. — А что?

— Совсем ты запутался, сынок. Говори, что у тебя на уме. Вижу ведь, что не таблетки и суспензии.

— Да-а… В общем… Аптеки стали приносить кое-какой доход, и я…

— А еще ближе к сути можно?

— Хочу сделать Элине предложение. Она скоро родит, и мне не хочется, чтобы Лисичка родилась вне брака. Да и вообще хочу, чтобы любой, открыв паспорт Эли, сразу увидел, чья она женщина, — запальчиво произнес он.

— Похвально. А я женился на твоей матери потому, что… Не знаю, почему. Она постоянно пилила мне мозг своими рассказами о шикарной свадьбе, о кольце с бриллиантом, о своих замужних подружках… Короче, достала она меня, вот и женился, чтобы меньше слышать ее голос.

— А мне голос Эли жизненно необходим. Этот голос поддерживает все мои начинания, утешает меня, когда я поступаю, как полный дебил. Этот голос говорит, что любит меня. И я молюсь богу, чтобы он никогда не замолк.

— Тогда в чем проблема? Покупай кольцо — и вперед. Я похлопочу за организацию торжества, если ты об этом. Кремль не обещаю, но что-то масштабное, думаю, сможем устроить.

Алекс улыбнулся, следя за тем, как щедро природа раскидывает блестящую пыль дождя по воздуху. Нужен ему этот Кремль, весь этот пафос. Он женится на Эле, а не на общественном мнении. Ему нужно ее изумление, а ни каких-то людей, которые увидят издалека из роскошную свадьбу.

— Нет, папа, я хочу, чтобы ты помог мне выбрать кольцо, — выдал как на духу он, ощущая себя младенцем, сброшенным в океан.

Антон Робертович даже прокашлялся, подавшись крошками печенья. Вот уж о чем он не мог и мечтать! Он-то себя и на свадьбе сына не помышлял не увидеть, не то чтобы помогать ему в выборе кольца для такой прекрасной невестки, как Эля.

— Ну конечно, Саша! Я добавлю денег, если нужно.

— Не нужно. Я пока не отдал ни копейки по своим долгам, откладывал каждый рубль на кольцо. Я куплю Элине кольцо сам, — твердо сказал Алекс, уверенный в том, что кольцо на пальчик Элины он должен сам, а значит, и купить тоже. — Вечно жить в долг нельзя. Квартира в долг, бизнес в долг, еще и свадьба с любимой женщиной? Хоть что-то я сам должен купить.

— Хорошо, — кивнул отец, пораженный зрелостью его мальчика. Мужчины. — Ну тогда к черту эти аптеки. Едем за кольцом!

***

Свет не светит, когда светло. Он светит во тьме.

Эрих Мария Ремарк «Три товарища»

Элина стала его магнитом, а он мягким и безвольным, точно пластилин, железом. Он был Марксом, затеявшим революцию собственной жизни, а она его Энгельсом, оплатившим все счета. В конце концов, она была его жизнью в этой смерти наяву. Никакие дела не смогли удержать Алекса вдали от любимой, поэтому, наплевав на аптеки и все связанные с ними проблемы, он помчался в Москву.

— Тебе точно нравится кольцо? — беспокоился мужчина, переворачивая бархатную коробочку в руках.

Он теребил ее весь путь от аэропорта, словно она была заколдованной. Потрешь сто раз — и Элина непременно скажет: «Да!»

— Успокойся, сын, а то все испортишь. На тебе лица нет, — ответил Антон Робертович, управляя автомобилем.

Чего греха таить, он и сам боялся. Будто это его первая настоящая любовь. Его первая свадьба. Увы, его первая любовь не похожа на любовь сына. Ее просто не было. Ни первой, ни любви.

— Вдруг она откажет…

— Сдадим кольцо в ломбард, — пошутил отец, но, заметив бледное лицо Алекса, принял серьезный вид. — Будет странно, если Элина тебе откажет. Она бы давно уже ушла, вытребовав деньги на содержание ребенка. Уж-то я знаю этих баб. А она не баба, она — достойнейшая из женщин.

— Ладно.

На заднем сидении царственно растекся всплеском алого вина букет свежих роз. Его Эля скоро станет его женой. Женой… Как же его страшило это слово. Пугало. Он всегда плевался, стоило только услышать о чьей-то женитьбе. А теперь сам бежал к Эле с кольцом в зубах, трясясь, как мальчишка перед призывом в армию. Семейная жизнь — война, и без потерь не обойтись. Пусть так. Нет больше таких принципов, которые он боялся бы потерять больше, чем любовь Элины и своей дочери.

— Приехали, — оповестил его Антон Робертович. — Мне подняться с тобой?

— Да.

На этот раз Алекс выбрал лестницу вместо лифта. Черт, как же вспотели ладони… И вообще, вся жизнь вспышкой ослепила глаза и померкла. Ничего важнее он еще не совершал. Дверь их квартиры. Стук.

— Не отвечает, — взволновался Алекс.

— Ну может, в ванной. Открывай сам, не теряй разум, Саша.

Действительно, в ванной горел свет и шумела вода. Раздавался кашель, эхом заползающий в уши.

— Эля! Все хорошо?

— Саша?! Ты вернулся?

Дверь распахнулась, и ему в объятия кинулась Элина. Бледная, исхудавшая, несмотря на беременность, больная.

— Эля, подожди. Тихо. Дай сказать, — начал запинаться Алекс. Все красивые слова разом покинули его ум. Отец спрятался в соседней комнате и ждал знака. — Как хорошо, что есть великие писатели, которые все скажут за таких остолопов, как я.

— Ты о чем?

— Не перебивай. Я и так страшно волнуюсь. — Достав из-за пазухи книжку карманного формата, которую Элина тут же признала своей, он собрался с духом и произнес: — Дни ужаса и холодной испарины, пустота, грязь, клочья зачумленного бытия, беспомощность, расточительная трата сил, бесцельно уходящая жизнь — но здесь, в тени передо мной, ошеломляюще близко, ее тихое дыхание, ее непостижимое присутствие и тепло, ее ясная жизнь, — я должен был это удержать, завоевать… — голос Алекса дрожал аккордами плачущей гитары. — Эля, ты — трофей, который я отвоевал в этой битве с бесцельной жизнью. Ты не дала ей уйти. Ты за шкирку притащила эту стерву обратно и заставила работать на меня, а не подчиняться моим глупым прихотям. Эля, я не хочу говорить про любовь. Это так мало. Так ничтожно и мизерно по сравнению с тем, что я чувствую. — Глаза Элины наполнились слезами, и она попыталась что-то сказать, но он не дал ей этого сделать. — Нет, Эля. Молчи, прошу. Вот, что я чувствую. Слушай. — Перевернув страницу, Алекс вобрал в легкие побольше воздуха и продолжил. — Она спала, положив голову на мою руку. Я часто просыпался и смотрел на нее. Мне хотелось, чтобы эта ночь длилась бесконечно. Нас несло где-то по ту сторону времени. Все пришло так быстро, и я еще ничего не мог понять. Я еще не понимал, что меня любят. Правда, я знал, что умею по-настоящему дружить с мужчинами, но я не представлял себе, за что, собственно, меня могла бы полюбить женщина. Я думал, видимо, все сведется к одной ночи, а потом мы проснемся, и все кончится. — Мужчина выдохнул, чувствуя, как напряжение разжимает свои стальные клешни. — Но ничего не кончилось, Эля. Ты стала моим началом. Не плачь, моя девочка. Я так тебя люблю. Отец!