— Что? — машинально обхватываю грудь руками, прижимаю правую ладонь к шее, а левой начинаю лихорадочно перебирать пуговицы. Что не так с моей блузкой? Наклоняю голову и тут понимаю — он прав! Не знаю, как я собиралась утром, а может это произошло позже, в общественном транспорте, но сейчас половина верхних пуговиц расстегнута, и в вырезе отчетливо видна грудь! Именно грудь, не бюстгальтер, потому что его я как назло постирала, а другой не нашла… Торопилась, в общем. Доигралась. Чувствую, как начинают гореть щеки — зная себя, не сомневаюсь, что я сейчас красная, как помидор!

Эмир снова направляется ко мне, я пячусь назад. Он наступает. Кабинет не настолько велик, чтобы преследование продолжалось долго. Чувствую, опять уперлась спиной, теперь уже в дверь… Чуть-чуть не хватило скорости, чтобы смотаться из кабинета. Эмир кладет руки на деревянную поверхность, по обеим сторонам от моего лица. Наклоняется и рычит мне в губы:

— Сколько можно строить невинность. В твоем возрасте не бывает девственниц, Солнцева. Что с тобой не так? Почему не хочешь секса?

— Убери руки! Хватит вести себя как животное! — почти кричу в ответ, уже плевать что он начальник, а я подчиненная. Обо всем на свете забываю, чувствую только злость и ярость. Почему он такой твердолобый? Почему считает, что любая должна пищать от счастья и раздеваться по щелчку пальцев? Почему он так груб, прямолинеен… Даже возрастом умудрился задеть, сказал так пренебрежительно, что старухой себя почувствовала. Захотелось в волосы ему вцепиться, лицо расцарапать. И в то же время прихожу в ужас от эмоций, что парой слов разбудил во мне. Так нельзя… Нужно сохранять хладнокровие.

— Значит, животное? Таким меня считаешь? Похотливым зверем? Или это лишь игра? Чтобы отличаться от других, раздразнить? — продолжает рычать мне в лицо Эмир. Он разъярен, ноздри раздуваются, и мне становится по-настоящему страшно. Если набросится, захочет силой взять, ведь никто не остановит!

— Что? Да как вы смеете… Ничего подобного, — понижаю голос, бормочу испуганно, сильнее стискивая края блузки. Почему, ну почему все поворачивается против меня? Проклятые пуговицы, всего лишь маленькие пластмассовые штучки, а я на грани жизни и смерти из-за них!

— Вырез, словно половину пуговиц оторвала, и хочешь чтобы поверил, что это случайность? Прикройся! Тебе не грозит мое похотливое внимание, — буквально выплюнув последнюю фразу, Эмир отходит от меня.

— Я могу идти? — спрашиваю робко. Мы оба сейчас словно воздушные шарики, из которых воздух спустили.

— Нет.

— Что-то еще обсуждать будем?

— Да.

Эмир проходит к окну, садится на белый диван, и хлопает ладонью рядом с собой.

— Садись. Поговорим.

Отлично, а сейчас мы чем занимались? Еще один «раунд» переговоров мне не вынести. Точно грохнусь в обморок, хотя бы ради того, чтобы недолго оказаться в тишине и покое. Мне больно отвергать этого мужчину. Не испытываю ни малейшего удовольствия в этом. Но не могу по-другому.

— О чем? — спрашиваю тихо. — О работе, надеюсь?

— Первый раз вижу подобное рвение, — ухмыляется Эмир. — Нет, мы будем говорить о тебе. Хочу понять, что ты за феномен, Солнцева.

Багримов заметно успокаивается, и эти молниеносные перемены в настроении немного пугают. Сейчас он словно разом забыл о том, что прижимал меня к двери с такой яростью, что я дрожала от испуга, что одежду с меня сорвет. И теперь задаюсь вопросом — может нарочно это устроил? Как по щелчку включил брутального мужика, и так же запросто выключил? Не может у человека быть настолько железное самообладание, чтобы вот так быстро становиться абсолютно хладнокровным…

— Глупости. Нет во мне ничего особенного, — отвечаю как можно спокойнее. Ну почему он не даст мне уйти? Зачем этот новый «раунд» переговоров ни о чем? Потому что я все равно не отступлю, а он — все равно все снова сведет к сексу…

— Угу. Вот и я, то же самое себе твержу. Но не получается. Не знаешь почему?

— Понятия не имею.

— Скажи, может ты насилие какое пережила? — неожиданно спрашивает Эмир. Не пойму, чего так боишься мужиков.

— Никого я не боюсь! Лишь избегаю бабников.

— Я по-твоему бабник?

— Нет?

— Конечно нет. У меня есть любовницы. Одной — мало. Но это не значит бабник. Я не волочусь за юбками.

— Вы меня преследуете!

— Ты — особый случай, Солнцева.

— Но почему?

— Вот это мы с тобой и пытаемся выяснить.

— Может нас с вами к семейному психологу пойти? — предлагаю язвительно.

— Обязательно, — на полном серьезе отвечает Эмир. — Так ты сядешь? — спрашивает нетерпеливо.

Отрицательно мотаю головой.

— Это все полный бред. Я пошла работать…

Но стоит сделать шаг к двери, как я уже снова прижата сильным мужским телом, расплющена о него.

— Не надо….

— Зачем ты отрицаешь здоровое влечение между нами? Нормальное, абсолютно. Почему сопротивляешься? Хочешь и борешься с собой. Зачем?

— Не хочу стать подстилкой!

— Почему думаешь, что станешь? Что за сериальные стереотипы.

— Вам виднее, не смотрю сериалы!

— Ты поняла о чем я! Если огонь не потушить, он все равно будет тлеть.

— Так тушите! Но не мной.

— Назови меня на ты. По имени.

— Это нарушит субординацию…

— Похер, что это нарушит. Коснись меня. Докажи, что у тебя нигде не жжет…

О, у меня не то что жгло — я сгорала в адском пламени, все мое тело вопило, требовало его прикосновений, его твердости. Его губ. Помимо воли поднимаю взгляд на красивый мужской рот, и он тут же кривится в усмешке. А потом его губы касаются моих, сначала нежно, а потом жадно, нападая, завоевывая жадным поцелуем.

Что делать, если тебя поцеловала огромная, мускулистая, возбужденная секс машина? Которая вот-вот устроит аварию, и ты — первая жертва? Вот что чувствую, пока он целует меня. Глубоко, жадно, страстно — со стопроцентным знанием дела и ожиданием максимальной отдачи. И эта машинная терминология — единственное, что удерживает меня на данный момент на краю пропасти, не позволяет сорваться. Это ведь все игра. И я — сегодняшняя жертва. Пауку уж очень охота заполучить новую муху. А вот мухе, то бишь мне, ой как не сладко. Потому что… сладко. Да, черт возьми. При всей моей неприязни не могу не признать — этот мужлан умеет целоваться. Как это у него получается — не знаю. И объяснить — не смогу. Но тааак хорошо мне еще никогда не было. Ощущение что вообще ничего и никогда не было. Только он.

Абсолютно пустая голова, все мысли покинули мое сознание, а нервы вспыхнули, как зажегшиеся лампочки. В следующий миг осознаю, что отвечаю на поцелуй с таким неутолимым голодом, какого никогда не знала. Оглушающее биение сердца, звон в ушах заглушает стон… Звук, наполненный первобытной силой, отчаянной потребностью. Мужской стон. В нем нет ни жалобы, ни просьбы. Он полон удовлетворения — получил то, зачем пришел. Завоевал… Именно это отрезвляет меня, дает силы оттолкнуть от себя мужчину. Звук пощечины кажется буквально повисает в воздухе вибрирующим диссонансом. Эмир замирает, а я, пользуясь моментом, вылетаю за дверь.

Глава 14

POV Багримов

Я устал задавать себе вопрос, почему рядом с ней всякий раз превращаюсь в озабоченное чудовище. Позже, анализируя каждую нашу стычку испытываю отвращение к самому себе. Так нельзя. Веду себя как кретин, не говоря уже о том, что статью о сексуальных домогательствах на работе — никто не отменял. Но мне плевать, если Солнцева меня засудит. На все готов, любые деньги отдать. Почему? С чего вдруг простой флирт перерос в одержимость?

Поначалу это было лишь обычным влечением. О котором честно сказал этой блондинистой пигалице на вечере у Тодорова. На что получил однозначное ДА. То, что получал всегда и неизменно. Не было женщины, которая бы не захотела меня. Я привык что любая готова, всегда. Еще и сама напрыгнет — это больше всего бесило. Когда чересчур прыткие пытались поменяться местами, и вместо охотника сделать из меня жертву.

Да, я очень люблю охоту. Настоящую, с запахом крови, азартом… Женщины… на них тоже приятно охотиться. Возможно Солнцева зацепила именно этим. Не поддавалась. Любая на ее месте уже бы давно умоляла взять ее. Я же чувствовал, что хочет меня. В этом не мог ошибиться. Поэтому никак не могу понять — какого хрена сопротивляется?

А тут еще и Петрович со своим разговором. Позвал вечером выпить и начал про Виолу пытать. Что у меня к ней, какие намерения.

— Блядь, да какие намерения, трахнуть ее хочу, — выплевываю раздраженно. Выпиваю залпом полбокала.

— Ты ее преследуешь. Девушка уже не раз дала понять что ее это не интересует.

— Данил, а почему это интересует тебя? Зачем лезешь?

— Я — друг Виолы.

— Давно начал с бабами дружить?

— Она хорошая девушка. Настоящая. Ты с такими, наверное, еще не встречался. И мне больно смотреть, как все портишь.

— Нахер мне твой сеанс психоанализа не уперся! — закипаю от гнева. Бесит все. То, что бегает от меня как дура малолетняя. В пестики и тычинки играть желает. Но бл**дь, от меня этого не дождется.

— Это все из детства идет, — задумчиво произносит Петрович, и я сжимаю кулаки под столом, от дикого желания врезать ему по морде за то что никак не угомонится. Да, он хорошо знает как болезненно я пережил развод родителей и последующие трагедии в моей семье. Только за каким хером ковыряет сейчас эту рану?

— Я не буду обсуждать сейчас мое детство, — цежу сквозь зубы.

— Так и думал, — вздыхает Петрович. — Хорошо. Ты только девочку не обижай.

— Блядь, да что ты заладил? Хорошая, не обижай. Достало. Я хочу ее трахнуть, не больше. При чем тут обида? Если она строит из себя целку, и то что типа не такая — чихать я, на ее слепленный из пластилина образ, хотел!