Эни Силвер - Утратив вкус

Пока что на счету было всего несколько тысяч. И это было ничтожно мало. Руки опускались, поэтому уже более недели я не была онлайн.

57 дней, как я каждый день думала о нем. И понимание, что я никогда не смогу быть с мужчиной, пока я здесь, пугало меня еще больше, чем модельное агентство.

Мои дни становились все мрачнее, и каждая общая молитва стучала, словно молоток судьи.

Однако время делало свое дело.

Несколько монахинь все же со мной заговорили. И я была удивлена, что я думала о них как-то стереотипно. Что они фанатики, не видящие ничего, кроме своей веры.

Каждая имела свою историю, почему они оказались там, где мы все были. И каждая старалась исправить свою жизнь, пойдя на самые крайние меры.

Мне начало казаться, что эта рутина начала меня поглощать. Чем дальше, тем больше эти стены принимали мою депрессию. Мою боль.

До этого утра.

***

— Сестра Мэри, у нас все готово для зимы? — услышала я строгий голос где-то вдали.

— Да, сестра Катарина. Я все перепроверила.

— Хорошо.

Я посмотрела на замутненный взгляд Мэри, начиная беспокоиться.

— Сестра Мэри, с тобой все впорядке? — озвучила я свои опасения.

— А? Да, неважно себя чувствую.

— Мы помолимся за твое здоровье, сестра, — проронила участливо Клавдия.

Эти две женщины были старше меня лет на десять — пятнадцать. Но именно они были первыми, которые приняли меня в круг.

— Может все таки обратиться к врачу? Видно же, что ты еле стоишь на ногах, — пыталась я ее вразумить.

— Не стоит волноваться, прошу. Если такова воля Его, то мне станет лучше.

Я тихо хмыкнула. Иногда очевидные вещи отвергались, как что-то противоестественное. Это были нечастые случаи, которые искренне меня бесили в монахинях.

— Время ужина, — услышала я высокий голос со стороны трапезной.

И тяжело выдохнула, машинально разворачиваясь в нужную сторону.

Опять фасоль. Это была самая популярная здесь еда, иногда сочетающаяся с другими овощами, молочными продуктами и яйцами.

Вилка лениво скребла дно тарелки, пока припозднившиеся сестры присаживались на свои места.

Я подняла глаза, ожидая увидеть луну из верхнего противоположного окна.

И увидела его.

Настоятеля Франциска.

Ника.

Вилка громко упала, зазвенев высоким тоном. Часть монахинь косо взглянули на меня, продолжая свой ужин в молчании.

А я… Я видела его мрачное лицо. Его взгляд, который так горячо искал со мной связи. Все тело горело, по вискам стал стекать пот. По спине бегали мелкие мурашки.

Долгих десять минут я не могла поднять столовый прибор. Аппетит пропал, воздуха не хватало.

И он снова гипнотизировал меня, точно также еле притрагиваясь к еде.

Хотя бы вновь услышать его голос.

Когда стулья опустели, я вышла, направляясь к выходу. На то же место, где мы когда-то встречались. В это время мало кто выходил наружу, погода была слишком дождливой.

Но мне нужно было остудить свой пыл. Затушить его.

— Ты промокнешь, — услышала я сбоку его нежный голос, также вышедший под дождь.

— Зачем ты вернулся? — с порогу бросила я, с ненавистью вглядываясь в его лицо.

— У меня дела к Аббатисе, — сухо отвечал, позволяя мою дерзость.

— Почему ты бросил меня там? — отчаянно вглядывалась в его глаза.

— Софи… Я не мог.

— Точно ли у тебя дела к Аббатисе, или ты просто хочешь посмотреть, как я страдаю?

Его взгляд потемнел, свободная рука затащила меня внутрь, прижимая к стене. Его ладони оперлись о стену в миллиметрах от моих плеч, пытаясь держать физическую дистанцию.

— Софи, ты даже не представляешь, как мне было сложно эти полтора месяца! За все одиннадцать лет это — самая страшная мука, которую я мог только испытать!

Злость и притяжение к нему слепили меня. Его лицо были так близко, я чувствовала запах сосен.

— Ты заставил меня вспомнить, какого это было, когда я жила там. Ты настоял на этих встречах, не я! И после этого ты исчез!

— Я… я не хотел. Все должно было быть иначе, — я увидела в его взгляде его настоящего.

— Как иначе?

— Я не знаю… Ты уже больше недели не появлялась на сайте и… мне не хватало тебя.

Щеки загорелись, осознавая, что он и не останавливался.

— Ты продолжал смотреть? — прошептала я, то ли в шоке, то ли в бешенстве.

— Я… Софи… Я не мог тебя не видеть.

— Зачем ты тогда только приехал? Зачем только появился в моей жизни? — почти прокричала в отчаянии, вырываясь.

Он молчал.

Лишь только эта мысль снесла мне крышу от злости. Он бросил меня, ссылаясь на свое положение и святость. Но в то же время, он продолжал подключаться, противореча себе.

И сейчас я в нем видела Ника. Отчаянного, потерянного, испуганного. Такого же, как и я.

За одним исключением.

— Брат Франциск, вы оказали мне большую честь своим присутствием. А сейчас мне нужно на покой, завтра много дел, — натянула я маску и уже оставляя его, уходя в темную глубь монастыря.

***

Я боялась идти на завтрак. Сестра Анна изрядно удивилась, застав меня в бодрствовании до того, как она зашла в мою комнату.

Он все еще был здесь. Я ощущала его желание заговорить со мной, но не могла вновь его подпустить. Что бы между нами не случилось, он был ответственен перед своими клятвами. И меня волновало лишь то, что он в любой момент мог меня вновь оттолкнуть.

На общей молитве он уступил свое место сестре Катарине, предпочитая это утро остаться в молчании.

Франциск выглядел неважно, под глазами были темные круги, белки покрасневшими, а волосы — неопрятными.

Он занял место рядом со мной с невозмутимым видом. Явно стараясь показать, что оно было выбрано случайно.

И я слышала его тяжелое дыхание, ощущала его тепло. Но я старалась вести себя по уставу, не поднимая не него взгляда.

Подавая примерное поведение.

Звуки вокруг меня смешивались, и я слышала лишь то, как сильно билось мое сердце.

Тук-тук. Тук-тук.

Ритм отдавал в уши, перед глазами появились темные мушки. Я не могла находиться с ним так близко. Вот так вот.

И выбежала из церквушки, спотыкаясь а выступающие камни.

Прочь от него.

— Что вы знаете о Настоятеле? — спросила я женщин.

Сегодня был пятый день нашей очереди на кухне. И мне посчастливилось оказаться там вместе с сестрой Клавдией и Мэри.

— Отчего же тебе интересно? — удивилась Мэри.

— Я… Он уже несколько раз останавливался в нашем монастыре. А я знаю, что мужчины не имеют права оставаться на ночь. Видимо, он чем-то отличается.

— Да, лишь Настоятели могут оставаться там, где они пожелают. Однако, он самый примерный из братьев, которых я встречала. Поэтому, тебе нечего его бояться, — вдруг ответила Клавдия.

На что я про себя хмыкнула.

— Я не боюсь… Просто все еще изучаю. Столько правил, исключений, тонкостей.

— Это все конечно важно, но все мы здесь с одной общей целью, — улыбнулась Мэри, перемешивая фасоль.

— Что, он тебе понравился? — вдруг прошептала рядом стоящая Клавдия.

Так тихо, чтобы другая монахиня не услышала.

Я замотала головой, слишком явно пытаясь доказать обратное.

— Не волнуйся Мигель, не ты одна через это проходила.

— Правда? — слишком громко ответила, шокировано раскрыв рот.

Та заозиралась, но все же ответила.

— Быть монахиней — тяжкая, но святая ноша. И все мы рано или поздно должны противостоять соблазну.

— Это так, — ответила Мэри, явно догадавшись, о чем мы, — поэтому не прячь себя в этом противостоянии. Откройся Богу, и он даст тебе сил справиться.

Я еле-заметно закатила глаза. Хоть я практически привыкла к тому, что божественная тема всплывала практически в каждой теме, но иногда это было слишком неожиданно.

Уже прошло почти две недели, как он уехал.

Веяло холодом, который неуклонно клонил природу в спячку.

И до сих пор у меня было от силы десять тысяч. Такая малость.

До сих пор никто не знал, где я находилась. Я пропала со всех радаров, решив, что именно так агентство никогда меня не найдет.

Однако, я даже не предполагала, что я могу сказать своей семье а такой долгой пропаже. Пару недель я бы еще как-то смогла объяснить. Но месяцы? Года?

От этих мыслей становилось дурно, и пищевод заворачивался в тугой узел.

Совсем не хотелось думать ни о чем другом, кроме… Нет, ни о чем.

Эта ритмичность послушнической жизни вгоняла меня в транс. День изо дня живя по тому же расписанию. Принимая ту же пищу. Смотря на те же лица. Монастырь. Лес.

Как долго я готова прятаться? Когда эта жизнь настолько мне опротивит, что агентство покажется избавлением?

Что будет, если чаша весов склонит монахиню к прошлому, заставив отказаться от своей роли? Что, если это бытие день ото дня становятся невыносимыми, в то время делая старую жизнь и ее сложности все более манящими?

Что есть боль, а что есть наслаждение?

***

На вечернюю молитву я шла уже с закрытыми глазами. О чем бы я не думала, рефлексы сами вели меня в нужную сторону. Повторяя замкнутый круг.

Было уже темно, приближался самый темный месяц в году. И как хотелось бы увидеть снег…