Маккензи жестом манит нас за собой. Она проводит нас за прилавок и толкает неприметную дверь позади прилавка. Полы скрипят при каждом нашем шаге. Запах моторного масла и старого здания усиливается в этой части. Дневные огни неоновые, бьющие из замаскированных светильников на потолке, такие тусклые, что едва освещают наш путь. Потрескавшаяся от времени плитка скрипит под нашими ногами. Несколько офисных помещений располагаются по обе стороны коридора. Лишь одна дверь открыта. К ней и приводит нас Маккензи.

Я заглядываю в комнату и вижу женщину с ребенком на руках. Она разговаривает по телефону, одновременно пытаясь укачивать ребенка. Телефонный провод тянется по ее груди и по ребенку. Мой желудок сжимается при виде этой картины. Я быстро отвожу глаза, только затем, чтобы поймать взгляд Гэвина, устремленный внутрь комнаты на женщину и ребенка. Одна и та же мысль посещает обе наши головы. Но находиться рядом с ребенком мне значительно хуже. Есть вещи в моем прошлом, которым лучше так и оставаться в моем прошлом, но некоторые события в жизни заставляют прошлое прорываться в настоящее. Это не то, к чему я готов, чтобы справиться самостоятельно. И хотя только я и Гэвин знаем, что значит для меня увиденная сцена, я боюсь, как бы все присутствующие не прочитали мои эмоции по лицу. И хотя якорем спасения в моей жизни сейчас выступает Джаред, ни он, ни Маккензи не должны знать темные стороны моего прошлого. Маккензи и Джаред не узнают заключенной только что молчаливой сделки с Гэвином.

— Странно, он начал работать таким молодым, — Гэвин тычет в комнату большим пальцем, поддразнивая. Мой старший брат пришел на помощь, как всегда.

Маккензи бросает взгляд в сторону, куда указывает палец Гэвина. Потом хмурится в растерянности.

— Есть такая вещь, как законодательство об использовании детского труда, — продолжает дразниться он.

Ее глаза расширяются, и улыбка скользит по лицу.

— Ох, да это же моя двоюродная сестра Джеки. Она только первую неделю вышла на работу после того, как родила Хонора.

— И она притащила ребенка на работу? — спрашивает Гэвин с сомнением.

Маккензи пожимает плечами.

— Да. А почему бы и нет? Она работает здесь и это позволяет ей быть с ребенком как можно больше.

Джеки видит нас, стоящих по другую сторону ее двери. Она кивает нам, продолжая свой разговор по телефону. Джеки оказывается молодой женщиной за тридцать, приближающимся к сорока. Она в какой-то степени напоминает Маккензи, с короткими, темно-русыми, почти коричневыми волосами. Она чуть потяжелее, чем Маккензи, но это обстоятельство ничуть не умаляет ее красоты. Она светится от счастья, как и любая молодая мать. Ее мягкая, слегка усталая улыбка стучит в дверь моей памяти. Поток эмоций грозит хлынуть наружу. Я машу ей, и пытаюсь искать укрытие подальше, надеясь, что не кажусь слишком грубым.

Я останавливаюсь напротив закрытой двери с противоположной стороны зала. Ощущение прохладного дерева под моей разгоряченной ладонью слегка приводит меня в чувство. Я пытаюсь дышать нормально и останавливаю взгляд на Маккензи, которая стоит у двери рядом с офисом Джеки.

— Вот она! — комментирует Маккензи, поворачивая ручку.

Гэвин и Джаред входят в ее офис, оставив меня одного в зале. Я отталкиваюсь от стены, делая глубокий вдох.

— Он не очень большой, — говорит Маккензи. Я останавливаюсь рядом с ней, совсем близко, грудь к груди. Наши глаза встречаются. Но, даже стоя так близко к ней, я все равно ощущаю расстояние между нами. Я обнимаю ее, чтобы сократить это расстояние, переплетая наши руки, прижимаясь ближе к ней, загораживая собой дверь. Ее грудь поднимается и опускается, наконец, она выдыхает, признавая поражение. Опуская голову вниз, я лишь хочу слиться с ней в поцелуе. Нельзя отрицать того притяжения, что пульсирует между нами. Ничто не может изменить потребность, что я испытываю в ней, так же, как и она испытывает потребность во мне. И я знаю это.

— Кхм-кхм, — кашляет Гэвин.

Именно по этой причине я не хотел, чтобы мой брат и Джаред присоединялись ко мне в этой поездке. Если бы не они, я бы слился с ней в страстном поцелуе.

Маккензи расцепляет наши руки, отдаляясь.

— Извините, — бормочет она, уходя в офис.

Я сжимаю челюсти, мысленно проклиная обоих. Гэвин и Джаред выходят обломщиками мне. Я следую в кабинет за Маккензи. Черные шкафы располагаются вдоль всей стены за ее столом. На дальней стене, напротив двери, располагается большое окно, солнечные лучи бьют прямо в комнату. Я улыбаюсь виду из окна. Восемь недель работы заставляют вазы с цветами искриться в лучах солнца. Они по-прежнему наполнены теми же цветами, что я посылал Маккензи. Одни уже погибли, спускаясь к земле темными поникшими прядями, другие лучатся свежестью и яркостью, полны жизни. Увиденное дает мне надежду.

— Чудесный садик, — я киваю в сторону ваз.

Маккензи глядит в окно. Бессмысленная улыбка расползается по ее губам.

— Вот почему я с таким нетерпением жду понедельника, — она складывает руки за спиной, с тоской глядя в сторону ваз.

— Они — причина, по которой я тоже с нетерпением жду понедельника, — шепчу я, проходя мимо нее к окну. Я наклоняюсь, вдыхая аромат маргариток, которые она приняла на этой неделе. Я улыбаюсь, зная, что букеты с цветами выполнили свою миссию.

Она протягивает руку к креслу, стоявшему перед ее столом.

— Итак, вот где ты проводишь свои дни, — интересуется Джаред. Он и Гэвин падают на два стула перед ее столом, оставляя меня стоять на ногах. — Это гораздо лучше, чем тот маленький туалет, что мы посещали по дороге сюда.

Даже своей спиной я чувствую взгляд Маккензи. Я поворачиваюсь и усаживаюсь на подоконник, встретившись с ней взглядом.

— Я скучаю по нашему маленькому офису, — она поворачивается за столом и садится в свое кресло. — Как остальные поживают?

— Ну, сейчас же летние каникулы, — напоминает Джаред, — но все скучают по тебе. На самом деле, я слышал, твое место все еще вакантно.

— Правда? Я думала, его займут довольно быстро.

Джаред наклоняется вперед, уперев локти в колени.

— Трудно кого-то принять после того, как ушел один из лучших.

Ее глаза метнулись ко мне, и нежный румянец окрашивает ее щеки, потянувшись вниз, на шею, очень длинную шею. Я даже поперхнулся при этом зрелище. Бриллиантовое колье, что я купил для нее у «Тиффани», его не хватает. Я никогда не покупал подобные украшения для Ребекки. И тот факт, что я купил ей колье до того, как мы впервые занялись любовью, говорит о том, что я тогда уже был в нее влюблен.

Я скрещиваю руки на груди, чтобы скрыть волнение, и выдыхаю сквозь стиснутые зубы.

— Как правосудие при рассмотрении нового ребенка? — спрашивает Джаред.

— Довольно хорошо. Коди и Джеки сначала сомневались, что он будет урегулирован, но я знала, чего хотела. Этот ребенок устойчив.

— И где же справедливость? — мой голос напряжен, в результате три пары глаз смотрят на меня.

— Ты в порядке? — спрашивает Гэвин.

— Да, все нормально.

— Ты уверен? — продолжает Джаред.

— Энди?

— Да отлично все, — кричу я.

Маккензи проводит языком по губам. Ее брови хмурятся. Она прищуривается, анализируя меня как любого из своих клиентов при приближении новых переговоров. Маккензи миротворец, черт, которой я восхищаюсь, но это нервирует ее. Когда она поняла, что нет простого решения, чтобы исправить внезапную вспышку моего темперамента, она отвечает с мягким вздохом:

— Он сын Джеки.

— Зачем ему проблемы с ребенком?

Маккензи берет фотографию со стола и протягивает ее мне. Этот снимок изображает Маккензи, которую щекочет какой-то парень. Он почти такого же роста, как и Маккензи. Его улыбка может осветить комнату, но в его огромных карих глазах нет сосредоточенности. «Он аутист», — понимаю я и сам себе удивляюсь. Но с тех пор, как я знаю, чем Маккензи зарабатывает на жизнь, я стараюсь вникнуть в тему.

Я ставлю снимок обратно на стол.

— Да, у него синдром Аспергера, — она наклоняется, обхватив снимок руками, опираясь подбородком.

— Любые перемены трудны для него. Но он хорошо приспособился. Честно говоря, он хорошо заботится о своей младшей сестре, защищает ее. Есть глубокая связь между справедливостью и честью, никто даже не предполагал, насколько.

— Вот это фантастика! — комментирует Джаред.

— Тук-тук, — врывается в комнату грубый голос из прошлого. В дверях стоит Билл Эванс, отец Маккензи. Он среднего роста, чувак где-то в середине пути к пятидесяти. По большей части он здоров, но замечаю, что его здоровье — это результат ежедневного общения с тяжелой техникой, хотя живот все так же торчит над поясом брюк.

— Я слышал, у нас появилась новая компания.

— Билл, — Джаред поднимается и жмет ему руку.

— Рад видеть тебя. Я и не знал, что прибудет сразу столько мужиков, моя маленькая девочка держала ваше появление в тайне.

— Я ничего не знала об их прибытии, пап, — щеки Маккензи окрашиваются в вишневый румянец.

— Ну что, сюрприз получился приятный, — Билл шагает и протягивает руку Гэвину. — Билл Эванс.

Гэвин жмет протянутую руку и представляется.

— Гэвин Вайз.

— Рад встрече.

Его внимание сосредотачивается на мне и у меня возникает дикое желание забиться в угол. Мне приходится напомнить себе, что это не мой отец. Билл хороший джентльмен с юга, который не собирается унижать меня перед всеми.

— Привет, сын, — он говорит так, как мой отец никогда не стал бы.

— Привет, Билл, — я протягиваю ему руку для рукопожатия с широченной улыбкой на лице, чтобы показать, насколько я его уважаю. Несколько месяцев назад Билл дал мне бесценный совет. Он сказал свое слово в отношении Маккензи, после чего я решился продолжить свои ухаживания за ней. До него я предполагал, что она не захочет иметь со мной никаких дел из-за моей связи с Оливией. Оказалось, что я очень ошибался.