Она оглядывается вокруг и видит детей, выходящих из клуба «Пятница». Мои страдальческие глаза встречаются с ее. Я вижу, как она обдумывает сказанные мною слова. Миллион мыслей сразу проходит через ее голову. Мне думается, что она сомневается, ослышалась ли она, когда я говорил о ребенке. Нужно все же закончить разговор.

Пока мы ссорились и выясняли отношения, дождь заканчивается. Теперь под порывами ветра только капельки влаги падают с листвы деревьев. Мы молча стоим в прохладной ночи, пока Маккензи принимает решение, дать ли мне еще один шанс. Это не займет много времени. Она осторожно прижимает пальцы к уголкам моих глаз. Что бы она ни собиралась найти в них, я уверен: она находит это. Она выпускает мое лицо и говорит:

— Ладно. Пойдем внутрь.


Глава 15


Внутри гостиничного номера я снимаю очки вместе с рубашкой, бросив их на комод. Зайдя в ванную, хватаю два полотенца для нас обоих. Когда я возвращаюсь, она все еще стоит возле закрытой двери, мокрая и дрожащая. Она прижимает руки к себе, осматриваясь в комнате.

— Ты можешь пройти, — вежливо приглашаю я, протягивая ей полотенце.

— О, спасибо, — она берет протянутое полотенце и начинает промокать лицо, руки, грудь. Даже оттуда, где я стою, я наблюдаю, как ее кожа в вытертых местах покрывается пупырышками. Мои глаза следуют за полотенцем, которым она вытирает грудь. Понимая, куда я смотрю, я стараюсь побыстрее отвести взгляд. — Нам нужно тебя переодеть, — добавляю я.

Ее неподвижные голубые глаза тщательно изучают меня.

— Прошу прощения?

Вытирая полотенцем голову, я останавливаюсь, вытаращив глаза.

— Да не то, что ты подумала, Микки. Я имею в виду, что тебе нужно переодеться, пока ты не простыла. Блин. Да за кого же ты меня принимаешь? За неандертальца, что ли?

Ее губы дергаются в злобной ухмылке.

— Да.

—Да ладно, — стону я, указывая пальцем в сторону ванной. — На стойке найдешь футболку и старые фланелевые штаны, которые ты дала мне в прошлый раз. Надень их и повесь мокрую одежду на карниз, чтобы просохла.

— Не подглядывай, — дразнит она, проходя мимо меня.

Мое тело выпрямляется. Я салютую тремя пальцами в воздухе.

— Честное скаутское.

— Никогда бы не подумала, что ты был скаутом, — она передергивает плечиками. — Скоро вернусь.

Дверь в ванную захлопывается, оставляя меня одного в гостиничном номере.

— Не торопись, — шепчу я в пустоту комнаты.

Пока Маккензи переодевается, я скидываю с себя мокрую одежду. Перед этим я тщательно проверяю карманы и вытаскиваю на тумбочку все их содержимое. Содержимым оказывается новый сотовый телефон. Слава Богу, он оказывается исправен. Гэвин навряд ли понял бы меня, если бы компании в течение сорока восьми часов пришлось бы покупать мне новый сотовый снова. Тем не менее коробка из-под «Тиффани и К» промокла. Вздохнув, я кладу ее на туалетный столик. Отбросив свою промокшую одежду в сторону, я быстро обтираюсь и натягиваю на себя футболку и пижамные штаны.

В тишине комнаты я слышу, как Маккензи моется в ванной. Я усаживаюсь на кровать, скрещивая ноги и прислоняюсь спиной к спинке кровати. Закрыв глаза, я начинаю размышлять, что буду делать тогда, когда приоткрою завесу семейной тайны и как буду оправдываться перед отцом, когда он все это обнаружит.

Задумавшись, я и не замечаю, что прекратился шум воды, и дверь в ванную открывается.

— Энди?

Я распахиваю глаза и поднимаюсь с кровати. Микки стоит в комнате в одежде, которую я оставил на стойке в ванной после вчерашнего. Одежда висит на ее стройной фигуре и видеть Маккензи в том, что еще вчера носил я сам, вызывает приятные воспоминания о том времени, когда мы были вместе. Мы были так счастливы. Как могло произойти, что все пошло наперекосяк? У нас ведь была мечта, и эта мечта обернулась кошмаром. Кошмаром, из объятий которого я не могу выбраться. Тем кошмаром, который цепляет за собой все мои другие кошмары, поднимая их на поверхность, заставляя переживать их снова и снова, когда я так стараюсь забыть обо всем.

— Ну и долго ты будешь стоять там? — спрашиваю я, поглаживая пустое место рядом с собой на кровати.

Маккензи колеблется. Она пришла ни за чем, даже ее руки скрещиваются на груди. Ее глаза мечутся к двери, потом обратно на меня, как будто борясь с ее решением остаться. Я почти ожидаю, что она попытается спастись бегством.

— Совсем недолго, — отвечает она, плюхаясь на кровать. Правда, на изрядном расстоянии от меня. Я не виню ее за ее волнение. Я, наверное, давно бы сбежал через дверь, если бы был в ее положении.

— Вот и хорошо, — бормочу я.

Она кладет руку в пустое пространство между нами, слегка подвигая ее в сторону меня. Я протягиваюсь через пропасть и беру ее за руку. Это очень милый и теплый жест. Я сплетаю наши пальцы, держа ее крепко. Часть меня надеется, что это удержит ее от побега, когда через несколько мгновений она узнает всю правду. Я бы скрыл от нее эту правду. Честным будет признаться, что и себе-то я не говорю всей правды. Вот чем является бутылка для меня. Она удерживает меня от воспоминаний, каким чудовищем я был когда-то.

Я поворачиваю голову, чтобы прочесть выражение ее лица. Странно, никакого злорадства. Только беспокойство, немного страха и растерянности.

— Пора начать, наверное, — я решаю прервать молчание.

Она сжимает мою руку, потом отпускает.

— Поговори со мной, Энди. Расскажи мне, что ты имел в виду там, внизу?

Тяжело вдыхая воздух, я пытаюсь остановить слезы, обжигающие уголки моих глаз. Маккензи чуть наклоняется и прижимает ладонь к моей щеке. Я трусь об нее, закрыв глаза, позволяя воспоминаниям всплывать в памяти. Грудь саднит боль моего прошлого. Все эмоции, которые я так старательно пытался прятать от себя последние семь лет, хлынули из меня неудержимым потоком.

— Не знаю даже, с чего начать?!

Маккензи опускает руку и подвигается немного ближе ко мне.

— Лучшее место, чтобы начать, как правило, вначале, — говорит она со смешком.

— Да... Наверное, ты права, — вздыхаю я, ища в себе силы открыть неприглядную правду. — Это началось около десяти лет назад. Я учился на последнем курсе в Гарварде. Мы с соседом по комнате, Эйденом Райтом, делали все возможное, чтобы избежать рождественских вечеринок, которые устраивали наши родители каждый год. Они так надеялись, что мы сойдемся с кем-нибудь из девчонок, поэтому нас каждый раз осаждали просто толпы родственников и друзей.

— В любом случае, — я вздыхаю и продолжаю, — Эйден и я тусовались в нашей комнате с его тогдашней пассией. Мне нужно было уйти, потому что им хотелось побыть вдвоем. Мне нужно было уйти. У меня был абонемент с некоторых пор, и мне хотелось посмотреть на игры «Патриотов».

— Футбол, — зарычала Маккензи.

— Как могло получиться, что ты из Техаса и вдруг не любишь футбол?

— Потому что футбол — сплошная скука. У них постоянно какие-то остановки, задержки, и зачастую все решено еще до начала игры. То ли дело хоккей. Игра настоящих мужчин, с брызгами крови на стене или где парня вполне могут избить хоккейной клюшкой.

— Футбол все же не так скучен, милая.

Она гладит мою щеку и пересаживается на середину кровати, подтянув колени к груди. Я откидываюсь назад и удобно располагаюсь на спинке кровати. Одна нога свисает вниз, а другая аккуратно себе отдыхает, вытянутая вдоль всей кровати.

— Да. Да. Так что ты хотел рассказать? — она кладет подбородок себе на колени.

Я стучу по губам, делая вид, что задумываюсь.

— А... Да, — говорю, щелкая пальцами. — Игры «Патриотов». Итак, в любом случае, мне нужно было попасть на стадион в тот день. Я никогда не забуду тот день. Он весь был пропитан духом Рождества. Свежая пороша рассыпалась по земле и почти у каждой двери была рождественская елка. Было очень холодно, в перерыве я просто замерзал. Я отправился в бар, чтобы выпить кофе, и как раз собирался сделать заказ, когда услышал женский плач и выкрикивание чьего-то имени. Она была красива и расстроена. Видеть ее расстроенной было ударом по моему сердцу.

— Всегда герой, — бормочет Маккензи.

— Не всегда, — признаюсь я, а потом продолжаю. — Я спросил ее, что случилось. Она сказал мне, что потеряла своего маленького племянника, Джека. Он сбежал, когда они остановились, чтобы заказать какао. Ему на тот момент было всего четыре. Я успокоил ее, говоря, что мы быстро его отыщем, и предупредил офицера полиции о сложившейся ситуации. Она показала нам фотографию мальчика и начался безумный поиск. Примерно через десять минут я обнаружил его стоящим перед продавцом футболок и увлеченно разглядывающим одну из них.

— О, это так мило, — воркует Маккензи.

— Я никогда не забуду облегчения, отразившегося в ее глазах, когда я вернул мальчика ей. Она поблагодарила меня за помощь и представилась. Ее именем было Ребекка Слоун. Я был поражен.

При мысли о Ребекке и том дне меня тошнит. Такая сладкая память вскоре будет испорчена другими воспоминаниями, более болезненными. При мысли об этом мне хочется выпить, но Маккензи своей чудесной улыбкой поощряет меня рассказывать дальше.

— Толпа начала расходиться. Перерыв закончился. Не знаю, что меня дернуло спросить ее, не сходит ли она со мной куда-нибудь. Я думал, что выиграл в лотерею, когда она согласилась, и стал искать ручку. Я обыскивал свое пальто, как сумасшедший. Я ведь был студентом, и эта письменная принадлежность всегда была у меня в неограниченном количестве. Когда, наконец, нашел, она протянула перчатку. Я повертел ее в ладони и записал ее номер.

Я прикасаюсь к своей левой руке, где много лет назад Ребекка написала свое имя и адрес.

— После того, как она и Джек вернулись на свои места, я возвратился и купил майку, которой любовался Джек. Я не мог сопротивляться. Он был милым парнишкой с пропеллером в одном месте. Беспроигрышно для малыша. Плюс ко всему у него имелась весьма горячая тетушка. Точка кипения для меня.