Линда Гиллард - Увидеть звёзды

Через несколько дней после их отъезда Марианна прислала мне открытку, вероятно, она ее надиктовала.

Дорогая Лу!

Разглядывать достопримечательности я, сама понимаешь, не могу и тем не менее Скай изучила неплохо. Куда бы мы ни ходили, везде я слышу чарующие, ласкающие слух звуки. Тут столько разных дождей! Совсем неслышимых не бывает, но они никогда не буйствуют, поэтому не заглушают даже очень тихие звуки. Например, треньканье капель, срывающихся с камней. У меня такое чувство, будто специально для моих ушей устроили спектакль, кто-то взял и навел фокус в мире моих ощущений. Меня тут угостили коктейлем: гарь торфяников, влажный дух разнообразной растительности и моря, и эту терпкую смесь я еще запиваю стаканом отличного виски.

Как говорится, наслаждаюсь жизнью.

Привет,

М.

P.S. Я попросила Кейра выбрать открытку.

Это была «юморная» открытка, абсолютно черная, без всякого изображения, и на ней надпись «Ночной Скай». Сначала я подумала, что шутка довольно безвкусная, но, поразмышляв, решила, что так могла сострить только сама Марианна. Кейр прислал мне свою открытку, они обе сразу пришли. На его открытке имелись живописные горы. Текст был коротким:

Привет, Луиза.

Марианна, по-моему, вполне довольна. Никаких недоразумений, она уже освоила территорию дома. Даже наша кошмарная погода, похоже, ей нравится.

Всего хорошего,

Кейр.

Какие молодцы, знали, что я ужасно волнуюсь, сидя в своих четырех стенах. У меня действительно отлегло от сердца. Но ни он, ни она и словом не обмолвились о том, что интересовало меня больше всего.

Я показала открытки Гэрту, который зашел проверить мой компьютер — что-то с машиной не то. Надо сказать, что, несмотря на свое законченное школьное образование (впрочем, возможно, как раз благодаря ему), Гэрт любит ввернуть крепкое словечко, как какой-нибудь кокни.

Прочитав оба послания, он с ухмылочкой выдал:

— Так ты думаешь, они трахаются?

Пока Марианна там, на Скае, в моей жизни произошли любопытные перемены. (Может, оттого и произошли, что Марианны нет дома.) Но обо всем по порядку.

Как-то вечером мы с Гэртом отправились на лекцию про Мэри Шелли (по-моему, ее пока недооценили) и на обратном пути схлестнулись по поводу ее знаменитого уродца, Франкенштейна. Был февраль, соответственно шел дождь со снегом, поэтому решили срезать путь, свернули на боковую улочку, потом на аллею. И напрасно мы это сделали. Но ведь я шла не одна, с Гэртом, и было не так уж поздно, в общем, потеряла бдительность. Спорили мы вот о чем: отразилось ли на личности Франкенштейна то, что у него не было матери? То есть он, по сути, продукт неблагополучной семьи. В самый разгар дискуссии из-за кучи мусорных пакетов выскочил жуткий тип. Весь обтрепанный, ну просто Абель Мэгвич[20], выбежавший из-за могильного камня. Пошатываясь, тип направился к нам.

В Эдинбурге тьма нищих, бродяг, полно всякого сброда. Я и не особенно испугалась, уже потом сообразила, что ситуация-то не из лучших: аллея еле освещена, рядом ни души, даже шума машин почти не слышно. Я вцепилась в локоть Гэрта: чувствую, напрягся парень, дрожит.

Оно и понятно: сразу нож увидел, не то что я. Не скажу, что ножище, но по тому, как этот тип его держал, я почувствовала, что он умеет им пользоваться и пустит его в ход без колебаний. «Стоять!» — скомандовал Мэгвич, мог бы и не надрываться, мы и так застыли как вкопанные. Он стал водить ножом перед моим лицом, туда-сюда, но смотрел на Гэрта.

— Кошелек и телефон, парень. И чтобы сразу.

— Отлип-п-пни от нее! — запинаясь, крикнул Гэрт. — Сейчас все по-получишь, п-приятель.

Он полез во внутренний карман своего длиннющего черного пальто и медленно протянул типу сначала мобильник, потом портмоне. Мэгвич сунул их в карман, продолжая наблюдать за Гэртом, но на секунду переключился на меня. Потухший, бессмысленный взгляд — от наркотика, или голода, или от холода. А может, ото всего сразу.

Повернувшись ко мне, он пробурчал:

— Кошелка.

Я решила, что он просто обхамил меня, но потом сообразила, что это он про сумку. Я безропотно протянула ему свою кожаную большую сумку. У нее и ручки есть, и ремень через плечо, туда помещались и записные книжки, и карточки всякие, и ручки, в общем, писательский ассортимент. Мэгвичу определенно не понравилось, что она такая большая и тяжелая. Снова поводив ножиком, он протявкал:

— Открой. Кошелек гони.

Была у моей сумки одна досадная особенность: из нее ни в коем случае не следовало изымать все сразу. Если держишь ее только за одну ручку, расстегивать надо осторожно, иначе пасть ее сильно распахивалась и все вываливалось.

Но кто в такую минуту помнит об осторожности!

Стала открывать замочек, разумеется, одну из ручек упустила, все посыпалось к ногам Мэгвича. Телефон, кошелек, очки, пудреница, лак для ногтей, ручка-самописка, связка ключей — все это с грохотом шмякнулось на землю. Шум грабителя напугал, он нервно оглянулся, потом снова посмотрел на меня. Если бы взглядом можно было прикончить, то я мигом бы очутилась на том свете.

— Старая дура, с-сучка, — прошипел он, растерянно переминаясь с ноги на ногу, притопывая обтерханными башмаками.

Я мысленно уговаривала: «Ну что ты топчешься, беги!»

Но этот негодяй нашел-таки выход:

— Сама поднимай! Кошелек, потом мобильник.

Вцепившись снова в руку Гэрта, я плюхнулась на колени среди своих рассыпанных вещичек, кое-что разбилось. Наверное, Гэрт наклонился, чтобы помочь мне. Потому что Мэгвич, что-то прорычав, предупредил:

— Не суетись, малыш, а то чикну твою мамулю.

«Мамуля» оказалась последней каплей. Я и так уже была насмерть перепугана и не переставая плакала, но это было уже чересчур. Я рассвирепела. Схватив в одну руку телефон, в другую кошелек, я поднялась с колен, но разгибаться не стала. Глядя на ноги Мэгвича, я чуть подвинулась и сгруппировалась, потом сделала глубокий вдох и со всей силы боднула его головой в пах.

Он с воем грохнулся на спину.

— Бежим! — проверещала я и, не оглядываясь на Гэрта, бросилась в ту сторону, где были свет, уличный шум и потоки машин, и при первой же возможности скинула туфли на высоких каблуках.

Только добравшись до оживленной части Лотиан-роуд, я остановилась отдышаться. О радость, Гэрт бежал рядом со мной, хохоча и плача! От подведенных глаз по белым щекам бежали черные ручейки. Стоя на углу улицы, мы хлопали друг друга по плечам, радуясь спасению. Чуть погодя Гэрт сообразил поймать такси. Доковыляв до машины, я забралась внутрь и продиктовала шоферу адрес, Гэрт напомнил, что ключики мои тю-тю, остались на аллее. Я его успокоила: после того как Марианна чуть не посеяла свой ключ, я держу запасной у соседей.

Когда мы ввалились в квартиру, я сказала, что ни за что не буду ночевать одна, ведь у Мэгвича есть и мои ключи, и книжка записная, и даже мотив для убийства. Гэрт жил в несусветном районе, кишевшем Мэгвичами, поэтому я не удивилась, что он согласился остаться.

Так, собственно, все и началось.

Проснувшись, я сразу почувствовала: что-то изменилось. Все изменилось. Звуки, запахи, запах и прикосновение одеяла, холодный почему-то воздух, все незнакомое. Как только вынырнула из сна, сердце бешено застучало, никак не могла сообразить, где ж это я.

Аппетитно пахло жареным беконом. Но Луиза никогда не готовила завтрак, никогда не завтракала в полном смысле этого слова, уступив искушению просто выпить кофе с булочкой и нехитрым бутербродом. Кто-то там, на кухне, пытался не шуметь. То есть сначала что-то лязгало и гремело, потом те же звуки становились более приглушенными и растянутыми. Пахло не только беконом, еще и кофе, горящими дровами, какой-то травкой и мылом. Постепенно в голове моей прорезалось: я в доме Кейра, наверху. А он сам внизу, на кухне, только что принял душ и теперь готовит завтрак, варит кофе, растопил печку.

Я лежала не двигаясь, прислушивалась к пространству. Что-то новое появилось после вчерашнего дня… Ручей. Его не было слышно. Конечно, здесь, в доме, его журчание было еле различимым, но засыпала я точно под этот лепет. А сегодня ручей молчал.

У лестницы нежно затренькала «музыка ветра», потом чуть громче. Я услышала шаги Кейра, медленные, робкие.