— Ласки?

— Да-а. Шебутная парочка, они любят пастись у черного хода. Почему-то часто говорят про кого-нибудь: «Морда злая и хищная, как у ласки». Клевета. У них чудесные мордочки с огромными ласковыми глазами. В общем, слушай внимательно, если кто-то будет лопотать не по-птичьи, значит, это пожаловали ласки… Ладно, я поехал. Постараюсь вернуться как можно скорее.

— Да не бойся ты! Думаешь, я не справлюсь с ласками, если они попробуют на меня напасть?

— Справишься, если дашь им поесть.


Марианна

Прихватив кружку с кофе и миску с беконом, я вышла в сад. Села на скамейку, разбросала кусочки у ног и стала ждать гостей. Солнце хоть слабо, но пригревало, я подставила лучам лицо и закрыла глаза. Теперь, когда меня не отвлекал голос Кейра и само его присутствие, я могла полностью сосредоточиться на звуках и запахах вокруг. Явственнее всего ощущался аромат волчьего лыка, но его как бы усиливал крепкий запах ванили, откуда он доносился, я определить не могла. Еще какой-нибудь куст цветет? Или так пахнет под солнцем снег? Мне вспомнилось, как я в детстве попробовала сделать мороженое из снега и клубничного джема. С тех пор всякий раз, когда я ем шербет, мне кажется, что это пропитанный ягодным соком снег.

Нежась на солнце, я удивлялась, что мне совсем не холодно, хотя была без шапки и без пальто. А мысли мои были заняты тем, что Кейр рассказал за ланчем. Дом был построен прямо в лесу, среди старых, доживавших свой век деревьев. Местечко это приглянулось деду Кейра, потому что вокруг был лес, но при этом отсюда было видно море, а в ясную погоду вдалеке можно было разглядеть горную цепь — Куиллин. Я попросила Кейра найти музыкальный эквивалент и для гор, они ведь гораздо больше соборов, и представить эти громады мне еще сложнее. Он довольно долго молчал, но все-таки нашел: «Соната номер двадцать девять, третья часть». Я была потрясена: Бетховен! Самое длинное, самое прекрасное его адажио для фортепьяно. Я надеялась, что сумею не влюбиться в своего друга. Но не влюбиться в его ум я точно не могла.

Вода для дома хранится в резервуаре, туда она поступает из ручья, который никогда не пересыхает. Топлива тут всегда в избытке, старые деревья и сухостой, морской прибой тоже приносит много дров, а иногда даже кое-что пригодное для мебели. Кейр постоянно обновляет лес, сажает березы, они быстро растут, сажает рядом с дубками, которые растут медленно. Сейчас некоторые саженцы так вымахали, что приходится их прореживать, чтобы эти быстрорастущие индивиды не загораживали и не теснили будущих долгожителей, пока довольно хилых. Понятно, что многие из питомцев Кейра достигнут зрелости, когда его самого уже не будет на свете. И я спросила, зачем же он так старается.

— Хочу вернуть долг.

— Какой долг?

— Планете Земля. Надо отдавать то, что забрал.

— То есть это твой способ компенсации «углеродного следа»?

— Компенсация весьма скромная. Ведь я обретаюсь в нефтяной промышленности. Всю жизнь сверлю дырки в планете, чтобы добыть нефть для ненасытных европейцев, обеспечиваю им комфортную — уже до полной бессмысленности — жизнь. Это же насилие над природой, грабеж! Как ты, наверное, уже успела заметить, у меня нет замашек вороватых викингов. Когда я осознал, что мы творим с природой, заодно просек, какой урон наносит всему живому нефтяная промышленность и что очень скоро нефтяникам нечего будет добывать. Молодым с этим делом лучше не связываться — нулевые перспективы. Но когда-то, когда я сам только начинал, нефтяникам хорошо платили, манила и возможность попутешествовать. Опасная, конечно, профессия, но кто в молодости об этом думает? Свежеиспеченному геологу, который и сам толком не знал, чего он хочет, походная жизнь и солидные заработки показались достаточным основанием для выбора. Но у этой отрасли больше нет будущего. Она умирает. Всем специалистам уже за сорок, вот и мне тоже.

— Раз у отрасли нет будущего, что же ты будешь делать?

— Резонный вопрос. Но пока нам есть чем заняться — искать новые месторождения. Нефть почти всю выкачали, надо осваивать новые запасы, кое-какие еще остались неразграбленными, но к ним сложно подбираться. Кстати, глобальное потепление привело к тому, что факторы риска при разработках усиливаются. Предупреждать о них — это тоже по моей части. В любом случае придется чаще ездить за границу.

— Не тянет?

— О нет, с меня хватит! Как только я съезжаю с моста, меня снова тянет сюда. Моя бы воля, жил бы тут круглый год. Но надо же чем-то оплачивать счета. Работы на Скае почти нет, в основном туризм, но и это только в сезон. В основном тут теперь живут отошедшие от дел приезжие да местные старики. Молодые отбывают на главный остров, чтобы устроиться на работу. У них нет выхода. У меня тоже не было.

— А как тебе туризм экологический? Рассказывать людям о природе, учить их ладить с нею, учить беречь лес и знакомить с его жизнью… Плохо ли? Тяга к природе тоже ведь усиливается. Многие горожане с удовольствием погрузились бы в идиллию, вроде той, в которой живешь ты сам. Почему бы не воспользоваться растущим спросом?

— Вообще-то я уже об этом подумывал. Мысль заманчивая. Но дом маловат, и добираться сюда целая история. Нужно тогда строить что-то более основательное и приличную дорогу прокладывать. Это постоянно у меня в голове, но не представляю, как к этому подступиться.

— А ведь здорово — приезжали бы на экскурсию школьники, на недельку. Ты бы им рассказывал про лес. И про звезды… плюс еще домик на дереве — это же мечта любого подростка.

— Да, я тоже примерно так все себе представлял. А с познавательной точки зрения место тут великолепное, полно всякой живности, и зверья и растений.

— Но готов ли ты поделиться всем этим? К тому, что по твоему персональному райскому саду будут бродить галдящие подростки?

— Я сам когда-то был галдящим подростком. Если ребенка занять стоящим делом, он перестает галдеть. Оказавшись наедине с природой, он почтительно умолкает и внимательно ко всему присматривается. Это древний охотничий инстинкт, ну и инстинкт самосохранения срабатывает. Либо беги, либо замри и умолкни. А увидев в ясную зимнюю ночь здешние звезды, всякий городской ребенок наверняка просто онемеет. Да и всякий взрослый потерял бы дар речи. Звезды запрещают говорить… Что ж, мечты, мечты, но пока нет ни сил, ни возможностей их осуществить. Впрочем, начало положено.

— Ты имеешь в виду свои посадки?

— Нет, то, что я привез сюда тебя. Благодаря тебе я понял, чем бы я смог заняться. Чем, возможно, даже обязан заняться.


Марианна

Шорох и трепыханье у моих ног свидетельствовали о том, что птицы отважились приблизиться к незнакомой тетке. Я сидела тихо, крепко сжимая в руках теплую кружку с кофе. Сзади по-прежнему капало с крыши, солнце продолжало плавить накрывший ее снег. В какой-то момент вдруг раздалось громкое хлопанье крыльев, это улетели птицы, хотя я не шевелилась и никак не могла их спугнуть. Может, ласки прибежали? Я слегка встревожилась, захотелось спрятать ноги под лавку, подальше от этих зверьков, но я продолжала сидеть в прежней позе, пытаясь (а что мне еще оставалось?) представить их «чудесные мордочки». Но почему-то вспоминалось слегка угловатое и плоское — по-человечьи — лицо, лицо Кейра, которое мои пальцы уже хорошо знали.

Тишина неуловимо изменилась. Я почему-то вдруг потянулась за тростью, потом сообразила, что оставила ее в доме, ведь у меня обе руки были заняты. Да и зачем бы я стала брать трость? Ведь нужно было пройти всего ничего — до скамейки.

Что тогда меня насторожило? Какой-то звук, предшествовавший скрежету над моей головой, или я просто почувствовала некую перемену? До сих пор не могу понять. Был ли это едва слышный скрип? Или ускорился ритм капели? Не знаю, но, когда надо мной и за моей спиной что-то заскрежетало, я уже была начеку. Не так часто я слышу звуки, причину которых не могу определить, поэтому я встала, решив, что лучше пойти к дому. И только я повернулась лицом к черному ходу, раздался немыслимый, с присвистом, грохот, лицо мое обдало ледяным и будто бы спрессованным воздухом. Я в ужасе развернулась и побежала прочь, вытянув руки.

Буквально через несколько секунд грохот перешел в долгое шипение, потом последовал глухой удар и влажный всплеск. Обвалился сугроб с крыши. Рухнул прямо на скамью. Теперь на ней, наверное, гора снега. Я нервно похихикала и побрела назад.

Мне показалось, что я двигаюсь точно вспять. Именно что показалось. Так как мои ладони неожиданно уперлись в дерево, на пути моего бегства его точно не было. Я остановилась, чтобы собраться с мыслями, кляня себя за то, что не прихватила трость. Было очевидно, что я сбилась с направления. Поддалась, дура, панике, и вот что из этого вышло. Вовсе не факт, что я шла в сторону дома. Надо было отыскать в снегу собственные следы и по ним снова прийти к скамейке.

Присев, стала голыми руками нащупывать вмятины и теперь брела точно по ним, и только минуты через две заметила, что следы не мои. Вмятины были слишком большими, глубокими и располагались слишком далеко одна от другой. Это были следы Кейра. Значит, я шла по его следам, не по своим, и совершенно не представляла, куда они ведут. Еще раз обшарив снег, я определила, что эта цепочка следов тут одна. И направлены они в одну сторону. Либо они подведут меня к тем, которые Кейр оставил, когда нес меня на закорках, когда мы только приехали, либо к извилистой тропе, по которой, сказал Кейр, тоже можно добраться до дома. В любом случае, ориентируясь по ним, я никак не могла попасть назад прежним, своим, путем.

Солнце, вероятно, снизилось, поскольку заметно похолодало. Меня охватило смутное беспокойство, но страшно не было. Разве можно потерять целый дом? Я никак не могла отойти далеко от него. Я развернулась и направилась к тому непонятно откуда взявшемуся дереву. Наконец мои вытянутые вперед руки нашли его. И я сказала себе, что теперь я наверняка близко от дома и от скамейки, просто не знаю, в каком направлении нужно двигаться.