Я привычно прижала ладонь к животу, мне всегда казалось, что так я успокаиваю сына. И только сидя тут на скамейке, я поняла, что этим жестом я успокаиваю себя. Чтобы еще раз ощутить, что я не одна. Теперь совершенно исчезло чувство одиночества. Даже когда ребенок не шевелился, я ежесекундно помнила о его существовании. А как не помнить, если он заставил меня медленнее двигаться и так преобразил мое тело? Честно говоря, я не узнавала себя в этой погрузневшей и покруглевшей особе. Я продолжала пухнуть и, если натыкалась рукой на выпятившийся живот или на пышные груди, впадала в изумление. Даже ступни стали больше, так мне казалось. Оттого что ребенок всегда был со мной, меня не оставляло чувство, будто он постоянно смотрит на меня изнутри. Поэтому я почти сразу распознала, что смотрят на меня не только изнутри, но и снаружи. Да, я ощущала, что в парке есть кто-то еще и этот кто-то за мной наблюдает. Вдруг накатило прошлое: померещилось, что этот кто-то — Харви, он тут, в парке. Вот такое наваждение, хотя я точно знала, что ничего подобного быть не может. Харви либо задохнулся от дыма, либо сгорел, либо его разорвало при взрыве. Вполне вероятно, что произошло и первое, и второе, и третье. Даже тела тогда не нашли. Муж мой остался в Северном море, и тут в парке — ничего от Харви, только имя, высеченное на граните.

Я замерла, прислушиваясь, но ничто не выдавало присутствия кого-то еще. Однако за мной точно наблюдали. Я нажала на кнопку часов, они сообщили мне время. Луиза должна была вернуться через полчаса, а скоро тут наверняка появятся какие-нибудь люди. Но пока ведь их нет… Обозвав себя мнительной идиоткой, я откинулась на спинку скамьи, подставила лицо солнцу и вдохнула аромат роз.

Наверное, в этот момент я подспудно вспомнила о Кейре. Иначе почему я почувствовала запах боярышника? Ни в самом парке, ни снаружи его не было. Да и вообще боярышник давно отцвел, в конце мая. Гоня прочь это непонятное дежавю (ничего себе, теперь уже меня обманывало собственное обоняние!), я пыталась прогнать мысли о Кейре. Я пришла сюда скорбеть о погибшем муже, тут не место для воспоминаний о бывшем любовнике. Но мысли не желали подчиняться, категорически. А когда в кустах за моей спиной, откуда-то сверху, раздалось пение дрозда, на меня, будто тяжкая ноша, навалилось отчаяние. Чувство потери, обделенности было острым, как самая настоящая боль. Я сдержала слезы и глубоко вздохнула. И опять повеяло цветущим боярышником… Встав со скамейки, я нажала на кнопку, складная трость «выстрелила», сделавшись нормальной длины. Прочь из этого розового сада, который сводит меня с ума! Надо позвонить Луизе, пусть ждет меня у ворот, снаружи.

Я отошла от скамейки, но была совершенно уверена, что мой соглядатай идет следом. Я резко развернулась и стала яростно ощупывать тростью брусчатку, а сама вслушивалась… Никого. И вдруг голос. Его голос:

— Так это мой? Или Джимми?

— Кейр?

— Представь себе.

Лучше не двигаться, стоять на месте, подумала я, тогда, может быть, ноги меня удержат, не брякнусь без чувств. Через силу выпрямившись, я заявила, с вымученной гордостью:

— Твой.

— Ты уверена?

— Абсолютно. В течение последних трех лет в постель я укладывалась только с одним мужчиной… с тобой.

— Бедняга Джим. Чем он тебя прогневил?

— Что ты тут делаешь?

— Хотел тебя увидеть. Я знал, что ты тут будешь. Что сегодня — наверняка.

— Но я ведь ясно дала понять, что не хочу тебя видеть.

— Ты и не видишь.

— И давно ты тут?

— С самого открытия.

— Значит, ты видел, как я пришла? И шпионил за мной все это время?

— Не шпионил. Ждал. Не хотел тебе мешать. Ведь ты приехала, чтобы почтить память Харви.

— Не только Харви. Всех погибших. Я каждый год сюда приезжаю.

— Я тоже стараюсь, но не всегда удается.

— А для меня это уже ритуал. Обязательно в этот день быть тут. Найти на постаменте строчку с именем Харви и имена других. И еще цифры — их возраст.

— Совсем молодые ребята.

— Ты знал кого-нибудь?

— Да. Некоторых знал… Марианна, почему ты не сказала мне про ребенка?

— Потому что собиралась от него избавиться. Это же была досадная… оплошность. И потом, я думала, что все равно случится выкидыш. Или тесты покажут серьезные отклонения в развитии, и мне скажут, что лучше прервать беременность. Вот по всем этим соображениям и не сказала.

— А тебе не пришло в голову, что я имел право хотя бы знать?

— Нет, не пришло. Луиза действительно так считала, а я — нет. Хотела сказать, когда мы во второй раз приехали на Скай. Сообщить, что я в положении и намерена сделать аборт. Но ты мне заявил, что собираешься в Казахстан. И мы тогда же выяснили, что ты свободен, я свободна. Никаких обязательств друг перед другом. Разумеется, я ничего не стала говорить.

— Но ребенка оставила.

— Как видишь, да. Может быть, сядем на скамейку, ты не возражаешь? Непростое утро выпало мне сегодня.

Мне было страшно: вот сейчас он до меня дотронется, подхватит под руку, поведет к скамейке… Нет, зря боялась. Сама пошла назад, сама нашла скамейку, тростью, села на край. Кейр сел рядом, но так, чтобы не прикасаться. Я продолжила:

— Я не смогла. Не смогла загубить собственного ребенка. Решила, если все-таки смогу выносить, потом отдам другим.

— Значит, собралась отдавать чужим?

— Нет уже. Никому не отдам.

— Почему это вдруг?

— Потому что ты погиб. Ты умер, Кейр. И я подумала, что буду последней дурой и тварью, если, потеряв тебя, добровольно лишусь еще и твоего ребенка.

— Так вот почему ты не захотела со мной встретиться? Из-за ребенка?

— Да. И еще потому, что мы в принципе уже определились: у наших отношений нет будущего. Ты сказал, что предпочитаешь не думать о будущем.

— Так и сказал?

— Да, именно так.

— Идиотство.

— Не волнуйся. Я знала, что ты имел в виду. Но после твоих слов сложно было что-то объяснять, признаваться.

— Прости меня, Марианна.

— Не впадай в раскаяние. Луиза и Гэрт замечательно обо мне заботились. Луиза вне себя от восторга. Радуется больше, чем я сама, если честно.

— Ничего удивительного.

— Ну вот, теперь ты знаешь. И наверное, захочешь как-то поддержать своего отпрыска. Действительно, было бы неплохо, чтобы отец каким-то образом присутствовал в его жизни. Уверена, мы сможем найти разумное решение. Что касается материальной поддержки, на это я не рассчитываю, да и не хочу ничего у тебя брать. У Луизы есть возможность полностью нас обеспечивать, к тому же ей это будет только в радость. Ну и как, ты бы хотел поддержать каким-то образом ребенка?

После долгого молчания Кейр сказал:

— Нет, поддержать не хочу.

— Вот и отлично. Так будет даже проще.

— Я хочу на тебе жениться. Чтобы мы стали одной семьей.

Я была ошеломлена, настолько, что перехватило дыхание. Судорожно вздохнув, я выпалила:

— Так я и знала!

— Что — знала?

— Потому ничего и не сказала!

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Я знала, что ты поведешь себя благородно! Предложишь руку и сердце, дашь ребенку свою фамилию — все эти романтические штучки, безупречный герой!

— Какие штучки? Какой герой? Я правда хочу быть с тобой! Господи Иисусе, Марианна. Сама подумай. На данный момент я безработный, перспективы в этом смысле далеко не радужные, денег на счету почти нет. Неужели я стал бы сажать себе на шею слепую жену и, насколько мне известно, слепого ребенка, если бы не любил тебя всем сердцем.

— Что-что?

— Ты же слышала.

Снова разразился трелью дрозд, очень громкой. Я стала нащупывать в сумке платок и сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.

— Ребенок не будет слепым, — уведомила я.

— Откуда ты знаешь?

— Наверняка, конечно, сказать нельзя. Но вероятность мала, очень. Он может родиться слепым, если ты носитель врожденного амавроза Лебера, но это в среднем бывает у одного человека из двухсот. У вас ведь в семье не было слепых?

— У нас другая проблема, много чересчур зорких.

— Прости, я сказала без всякой задней мысли.

— Черт, как же мне тебя убедить? Думаю, в данной ситуации набор доводов не очень велик.

Я услышала, как он поднялся на ноги, и потом раздался какой-то непонятный звук, то ли стук, то ли шорох.

— Марианна, будь моей женой, прошу тебя.

— Кейр, ты что, ты на коленях?

— Так точно.

— Это же нелепо. Вставай!

— А ты будешь моей женой, Марианна? Ты позволишь мне быть отцом нашего ребенка?

— Встань сейчас же! Меня романтическими жестами не проймешь. Я все равно ничего этого не вижу.

— Но зато слышишь. Выходи за меня.

— Нет.

— Но почему, черт возьми?

— Потому что это будет брак по обстоятельствам. Потому что я слепая и жду ребенка и ты чувствуешь себя обязанным на мне жениться.

— Ничего подобного! Я приехал сюда, чтобы попросить тебя выйти за меня.

— Не нужно врать.

— Я не знал, что ты ждешь ребенка. Заявился сюда, в парк Хейзелхед, в надежде, что встречу тебя. Нет, я точно знал, что ты приедешь. Хотел прямо здесь, рядом с памятником, посвященным памяти твоего мужа, попросить тебя оказать мне честь — стать моей женой.

— Я не верю тебе.

— «Что вы так боязливы, маловерные?»[30] Впрочем, ты вообще не веришь, даже самую малость. Дай мне руку. Левую.

Я протянула ему руку и почувствовала, как по безымянному пальцу скользнуло кольцо.