третьим, девчонку хотят. Марк быстро поднялся на третий этаж, нашёл

семнадцатый кабинет, что интересно, бывший кабинет их класса, только в его

бытность это был кабинет физики, и заглянул, уставившись на Екатерину

Яковлевну. Катерину. Она сидела за учительским столом, подперев рукой лицо, и

смотрела на экран телефона, видимо, читала. Нога на ногу, один туфель снят, ногой

покачивает. Красотка. - Екатерина... Яковлевна. - Вы папа?.. - в глазах интерес. -

Нет, не папа. - Тогда?.. - Катерина-Катерина, неужели я так изменился? Если ты

скажешь, что я постарел - убьёшь меня! Прямо в сердце! - Марк?.. Марик? - Он

самый, - он довольно улыбнулся. - И что ты тут делаешь? - сузила почти чёрные

глаза. - Приехал в гости, - очевидный ответ. - Тут, что ты делаешь? - Да вот,

интересно стало, как ты дошла до жизни такой, Катеринка? - Какой «такой»? - Ты -

учитель математики. Математики! Не русского, литературы или биологии, а

математики... Да это похоже на анекдот, я должен убедиться, что Сафрон не врёт, и

что это ты. - Это я, и не врёт, - прищурившись, - убедился? Вот и иди, куда шёл до

этого. - А что такая злая? - оглядел с ног до головы, старшеклассница, только взгляд

острый, взрослый, со школьницей не перепутаешь. - Дама ты красивая, неужели не

удовлетворяют? - Не твоё дело! - Не моё, не моё, но вдруг я помочь могу, а,

Катерина? - облизнулся и сглотнул, при одной мысли о Катерине и потенциальной

помощи заломило в паху, вспышкой мелькнуло воображение и поселилось внизу

живота желанием. - Подумай, Катенька, - он нагло сделал пару шагов к девушке. -

Катерина, может, тряхнём стариной? - он протянул руку, Катя отпрыгнула. -

Екатерина Яковлевна, Екатерина Яковлевна, - в класс вкатились школьники. - А

когда можно будет самостоятельную переписать? - Сейчас, - выпалила Катя. - Марк

Брониславович, я думаю, мы всё обсудили, - поджала губы. - Конечно, Екатерина

Яковлена. «Чёрта с два мы всё обсудили», - думал Марк, когда скользил в

модельных ботинках по гололёду к своей красной Вольво.

Глава 2. Прошлое

   Марк почти не помнил себя до того дня. Какие-то обрывки, фразы, смутные

картины прошлого. Было ли это на самом деле, или воображение дорисовало

прошлое, он бы не смог сказать. Почти сразу после нового года, когда в доме ещё

стояла ёлка, и Марик получал свои заслуженные подарки, в комнату, ранним утром,

зашёл папа. Он не был похож на себя и говорил странные, непонятные вещи. Мама

не вернётся? Но она уехала к бабушке Гале всего на четыре дня, они даже

нарисовали кружки на календаре, только вчера Марк подставил табуретку и обвёл

первый день. Красным поверх синего. В семилетнем возрасте Марк уже знал, что

люди умирают, животные умирают, но ни понять, что это навсегда, ни принять

такую правду не мог. Папа был одет в чёрное, молчаливый, от него пахло водкой...

Какие-то женщины сновали по дому и плакали, глядя на Марка. Потом его

посадили в машину, друг папы, а жена этого друга долго обнимала его и тоже

плакала, а Марик всё время ждал, когда же приедет мама... Похороны Марк не

помнил... помнил холод и алые ленты на венках из еловых лап. Тогда он сильно

замёрз, стоя рядом с папой, который зачем-то сидел на сырой земле и молча, не

моргая, смотрел на деревянный крест, держа за руку сына. Мама умерла. Марк

понимал это... и не понимал. Наверное, осознание всего случившегося пришло

намного позднее, и поэтому не было острым или болезненным. Он сначала привык

к тому, что мама умерла, а  только потом понял, что это значит. Авиакатастрофа.

Двенадцать человек на борту, включая пилота и членов экипажа. Через год и восемь

дней, в доме и жизни Марика появилась первая мачеха, её он не запомнил, как и

череду последующих. Они были разные, чаще всего Марку они не нравились, хотя

ни одна из них не обижала мальчика, были даже те, кто заботился о нём. Одну он

запомнил особенно, она делала вкусный молочный коктейль к его возвращению из

школы, и по утрам варила кашу с изюмом. Марк любил изюм... Изюм Марк

помнил, а имя той женщины - нет... Почти на своё семнадцатилетие, Марк сидел за

кухонным столом и пытался есть яичницу собственного приготовления. На вкус

она была как хозяйственное мыло. - Марк, познакомься, пожалуйста, это Людмила,

- в дверях материализовался отец, обнимая за талию женщину. Марк бросил

оценивающий взгляд на «новенькую». Предыдущая, мастерица оральных

удовольствий, ещё не успела вывезти свои вещи, а на пороге - очередная

«мамочка». Эта была ничего такая, лет тридцати, скорее - старше. Худая, почему-то

бросились в глаза стройные ноги, тонкие щиколотки, синие глаза, льдистые, и

мелкие веснушки на приятном лице. Эдакая кукла или мифическое существо.

Немного лопоухие ушки, не уши, а именно ушки, подтверждали внеземное

происхождение женщины. Марк даже усмехнулся своей мысли. - Людмила будет

жить здесь, чуть позже мы оформим отношения, ты не против? - Да без проблем, -

Марк бросил ещё один взгляд на Людмилу. Внеземное происхождение... ведётся на

вдовца с бабками, думает, станет единственной... даже как-то обидно стало на

Лопоушку. - А это Катя, - отец вытолкал на середину кухни девчонку. В общем-то,

что перед ним девчонка, Марк понял только по ярким заколкам в чернявых

вьющихся волосах. Несуразные джинсы и широкая футболка из худой девчонки с

лёгкостью делала пацана. - Она твоя сестра, с этого дня. - Пф, какие проблемы, па?

- сколько тут перебывало «сестрёнок», «братишек», домашних животных... - Не

обижай Катеньку, - строго сказал отец. Марк посмотрел на Катеньку, прикидывая,

что тут можно обидеть, Катя в это время отчаянно краснела и двигалась спиной к

матери, потом на новую «мамочку», которая внимательно следила за Марком, а

потом на отца, бросая взгляд из разряда, «за кого вы меня принимаете?» Нужна

была эта Катенька сто лет семнадцатилетнему Марку. Так они прожили год,

очередной «большой и дружной семьёй». Лопоушка вызывала симпатию, она была

какая-то тихая, незаметная, не маячила перед глазами Марка, не отсвечивала в

неудачное время, зато всегда подогревала ужин к его приходу, даже если ужинал

Марк часам к двум ночи. - У Марика растущий организм, - Марк слышал, как

Лопоушка увещевала отца, который упорно тащил её в сторону супружеской

спальни. - Надо обязательно проследить, чтобы мальчик поел. - Поест он, поест, -

бубнил отец. Сексуальная жизнь отца протекала бурно, Марк привык к сценам

«внимания» со стороны Бронислава к очередной жене, привык к звукам,

доносящимся из спальни. Лопоушка так уютно хихикала и протяжно стонала... что

парня посещали вполне определённые фантазии, только вот осуществлять их

желания не было никакого. Чем-то выделялась эта Людмила из череды «мам». Что

интересно, и отец менялся... не сильно, но в те несколько лет жизни с Лопоушкой,

Бронислав почти всегда был дома вовремя, вывозил семью на природу, даже один

раз отправились в поход с палатками, правда, хватило отцовского запала на

половину дня и ночь, потом он костерил климат, комаров и всё живое на расстоянии

километра. Ни до, ни после, отец не делал ничего подобного. Катерина, как

называла её мама, или Катенька, как звал отец, была ещё более незаметной, чем её

мать. Чаще она сидела в своей комнате, видел её Марк сонную с утра, в мятой

трикотажной пижаме и с растрёпанными волосами, убранными широкой резинкой.

Катенька вяло ковыряла завтрак и, не съев и половины, уходила собираться в

школу, скорее даже убегала. И иногда, когда уже студент Марк бывал дома днём, он

заставал Катю за просмотром телевизора. В её комнате телевизора не было,

Лопоушка что-то говорила про пагубное влияние на неокрепшие умы, но умы

прокрадывались в гостиную, к большому экрану, и смотрели какой-то сериал,

конечно, про любовь. Как-то Марк застал Катю на кухне, она горестно вздыхала, да

так уютно, так же, как хихикала Лопоушка, и казалось, сейчас заплачет. - Что

случилось? - Марк пододвинул стул, перевернул его, оседлал, опираясь локтями о

спинку. - Ничего, - пробубнила себе под нос девчонка и ещё раз горестно вздохнула,

поправляя косу. Марку захотелось потрогать эти волосы, они были почти чёрными,

только в свете лампы отливали красным или медным, как если бы Катерина волосы

красила, но Марк-то точно знал, что Лопоушка спустит шкуру с дочери за такое

самоуправство. Катерине было четырнадцать лет, хотя на вид, дай бог, двенадцать...

и ни она, ни её мордашка, ещё не покрытая всеми прелестями подросткового

периода, не знали даже лёгкой косметики, какая уж тут покраска волос. - Катерина,

- Марк попытался состроить строгое лицо, видимо, перестарался, почти чёрные

глазёнки Кати стали как тарелки на стене кухни, которые постоянно привозил отец

из путешествий, чаще - свадебных. - Давай, говори, что случилось, вдруг я смогу

помочь. - Нет, - отвернулась. - Почему? - Да что ж могло приключиться у этой худой

силявки, влюбилась, что ли? - Хххммм. - Хватит вздыхать, сейчас маму позову, -

Катерину подбросило на стуле, и она с ужасом смотрела на Марка. - Вот, - наконец,

протянула какую-то тетрадку, тёплую, всё это время Катя старательно грела

школьный дневник пятой точкой. - Дааааааа, - горе так горе, думал Марк, три

двойки по математике за неделю... Вздыхать-то из-за чего? В четверти вытянут на