Юлия Рябинина - Узы страсти

– Где деньги? – бешеный взгляд прожигает меня.

– Я тебе… уже все отдала, – заикаясь, выговариваю я.

– Ты что мне п@здишь? Я в твоей сумке нашел вот это! – машет у меня перед глазами квитанцией.

Вспоминаю, в какой сумке. И когда он успел в ней порыться, ведь я только пришла? Я закрываю глаза.

«Дура, какая дура, почему не выкинула? Забыла, вот теперь расплачивайся, забывашка». Наверное, это та сумка, с которой я уже не хожу больше двух недель. Вот где он ее нашел.

– Эдик, – вою в ответ, – это было две недели назад. Посмотри на число!

Но вижу, что ему все равно. У него уже взгляд одержимого и уверенного в том, в чем он себя убедил.

Неожиданный удар. Этот мудак ударил меня в живот. Сгибаюсь пополам и начинаю кашлять. Валюсь на бок и сжимаюсь калачиком.

– Пока живешь со мной, все, что твое – мое. Усекла? Мразь.

Я лежу, не дыша. В коридоре идет активный поиск.

«Сейчас найдет аванс, который мне сегодня дали», – стон безысходности рвется наружу, но я его проглатываю. А слезы боли не могу удержать внутри, они текут по щекам.

«За что? – плачет внутри меня моя душа. – За что?»

Слышу, как он начинает смеяться. Видимо, нашел желаемое. Урод.

– Ты у меня просто золото, – присаживается возле меня на корточки. – И это, слышь, не обижайся. Дверь я завтра сам починю. Смотри на меня, – опять проскальзывают злые нотки в голосе.

Поднимаю глаза на него.

– Приду, скорее всего, с пацанами, так что прибери здесь, да и сама умойся. А то выглядишь, как шмара, – сплюнул он на пол.

Он уходит. Я не шевелюсь, боюсь разогнуться, боюсь боли.

Дверь хлопнула, заставив меня вздрогнуть. Медленно отвожу колени от живота. Нет, боли нет. Спасибо, Господи.

Оглядываю себя. Водолазка испорчена. Пятна крови забрызгали всю грудь, хотя вероятно можно еще что-то сделать. Снимаю, иду в ванную, застирываю мылом в холодной воде. Смотрю в зеркало, оцениваю ущерб. Из носа струйкой течет кровь, зажимаю его пальцами, закидываю голову назад. Щека горит, но синяка, скорее всего, не будет. Эдик знает, как бить. Затылок ноет. Кровь останавливается через несколько минут.

Осматриваю брюки – не пострадали. Поэтому снимаю их аккуратно, вешаю на вешалку в коридоре. Оглядываюсь вокруг. Все разбросано и грязно. Бардак.

Внутри опустошение. Я в шоке. Не могу поверить, что это происходит со мной. Разве я заслужила, чтобы меня избил парень, муж моей сестры?

«Уйду. Прямо сейчас».

Иду в комнату. Достаю сумку, кидаю все вещи подряд, которые попадаются под руку. Сейчас еще припрется со своими друзьями-алкашами. Те – с подругами, и будут они устраивать оргии всю ночь.

Надеваю снятые брюки обратно, свитер, пальто. Обуваюсь и выхожу. На улице промозглый ветер дует в лицо, треплет волосы. Но мне все равно, я ничего не чувствую. Только горечь от произошедшего, она, словно яд, отравляет мой здравый рассудок.

Я иду в темноте быстрым шагом, не разбирая дороги. Мой мозг затуманен обидой и болью разочарования. Разочарования в двух годах жизни, что я прожила под одной крышей с человеком, который в одночасье сломал что-то устоявшееся внутри меня. Я выхожу на мост. Мост – это хорошо. Порывы ветра просто швыряют меня из стороны в сторону. Я держусь за ограждение. Сумка через плечо. Облокачиваюсь на перила. Холодные порывы начинают отрезвлять мозг, смотрю вниз. Как же там темно и, наверное, страшно. Вот только что, мне кажется, я побывала в такой же темноте. Нагибаюсь ниже.

– Алина! – голос за спиной заставляет вздрогнуть.

Я замерла.

– Алина, давай в машину! Простудишься, и кто завтра будет за тебя работать? – этот голос я бы узнала из миллиона.

«Кто будет работать?» – я завожусь с пол-оборота. Сейчас я тебе расскажу, кто будет работать. Шутить он вздумал. И что он здесь делает?

Поворачиваюсь медленно к нему и тону в его голубых глазах.

Еду себе по дороге, думаю о разном, а именно о том, как эту несговорчивую крошку убедить переехать жить ко мне. И вообще, что-то вся эта ситуация мне не нравится. А эта Лика, сука белобрысая. Вообще охерела, руки распускать. Была бы мужиком, в тот же вечер получила бы по лицу.

А еще меня напрягает то, что живет Алина с этим Эдиком. Я, конечно, понимаю, что он старше нее на семь или восемь лет, не помню, но все равно, она классная девчонка, красивая, конфетка, не отнять этого. Так неужели не клеился к ней ни разу? Еду по дороге, смотрю вперед, музыка орет. Не хочется без Алинки домой. И спать не хочется. Не смогу, наверное, уснуть. Изведусь. Может, позвонить, спросить, как дошла?

Достаю телефон. Бляха-муха, проезжаю мост и смотрю, какая-то деваха идет с сумкой огромной на плече, а сама маленькая, худенькая, волосы рвет в разные стороны ветер. Я сбавил скорость. Она мне своей хрупкостью напомнила Алину. Уже хотел надавить на газ и звонить своему… тушканчику? Хм… мой тушканчик, смешно… Как вдруг эта девчонка облокачивается на перила моста и нагибается вниз. У меня чуть сердце не остановилось.

Плавно нажимаю на тормоз, не хватало, чтобы она с перепугу еще упала вниз. Открываю дверь и охреневаю. Алина! Это Алина, ее плащ, брюки, цвет волос. Вот почему она мне показалась знакомой. Что она задумала? Совсем сдурела?

– Алина! – окликаю ее. – Садись в машину. Простынешь, кто завтра работать за тебя будет?

Она встрепенулась, разворачивается ко мне… твою мать. В свете фонарей вижу, что по ее щеке расплылось красное пятно. И не только это. Глаза заплаканные, губы распухшие.

– Садись, кому говорю! – уже не сдерживаясь, ору я.

Она оглядывается по сторонам и падает на переднее сидение.

– Ты что так кричишь? – возмущенно спрашивает, напускает на себя храбрость, а у самой губы дрожат.

Губы, почему они такие пухлые?

– Я тебе задам вопрос, на который жду честного ответа.

Она смотрит на меня огромными глазами. А в них столько отчаяния, что мое сердце рвется на куски. Тяну ее к себе. Обнимаю. Она всхлипывает, сжимает мне на груди пиджак и начинает плакать.

– Алина, Алина, девочка моя, – не могу с собой ничего поделать, у самого голос дрожит.

Бля, ненавижу женские слезы, но вот Алинка – это другое. Она из меня душу вытягивает своими слезами.

– Кто тебя ударил?

Рыдания сотрясают ее хрупкие плечики.

– Это этот Эдик, родственник твой?

Опять рыдания.

– Сука, я его сейчас кончу. Поехали.

Отстраняя ее от себя, включаю климат-контроль на тепло, чтобы Алина согрелась. Она хватается за руль. Пытаюсь отцепить ее руки.

– Костя, миленький, – рыдает она навзрыд, – не езди, он тебя убьет. У него что-то с головой. И к нему сейчас дружки придут. Пожалуйста, я тебя умоляю! – она опять хватается за руль. – Прошу, не оставляй меня. Он тебя убьет, убьет…

Она прячет лицо в ладонях. И вся трясется.

– Не езди, не езди прошу, прошу… – бубнит себе под нос.

Бью по рулю от бессилия. Куда ее в таком состоянии оставлять? Она опять вздрагивает от резкого звука. Так, сейчас домой. А завтра этого ублюдка накажу. Давлю на газ, и уже через двадцать минут мы оказываемся в квартире. Вот и переехала.

Бля. Алина прячет взгляд от меня, когда пытаюсь посмотреть, что с ее щекой.

– Алина, – притягиваю ее к себе. – Девочка моя.

Она прижимается, обнимает меня за талию.

– Надо было сразу от него уходить. Хоть куда. А я ждала, что все наладится, – она замолкает, что-то обдумывает, наверное.

– Давай чая тебе сделаю, – беру ее за руку, веду к столу.

– Он раньше был нормальный, понимаешь? – смотрит на меня такими глазами, будто хочет, чтобы я увидел, какой он был раньше.

«Мне плевать, я этому придурку завтра лицо разобью», – хочется ей сказать, но в знак согласия киваю ей головой. Может, выскажется, и ей полегчает. Сам кошусь на ее щеку, на которой проступает синяк. У меня все внутри переворачивается, но сдерживаю себя. Оставлю это на завтра.

– А когда Наташа умерла, я тогда жила у них…

Я приподнимаю брови в молчаливом вопросе. Она понимает и поясняет:

– Я приехала учиться, и чтобы не тратить деньги на съем комнаты… У меня нет отца, и мама все тянет на себе, а в то время Наташа с Эдиком квартиру взяли в ипотеку. Одним словом, решили, что буду жить с ними. В двушке выделили мне комнату. А потом Наташа забеременела, родился Дима, а Наташа умерла.

Чайник вскипел, и я, слушая, наводил Алине чай.

– Так как у Эдика нет родственников, и на Димку никто особо не претендовал, а Эдику было не до малыша, мама его взяла под опеку. И я так и осталась жить в квартире, мы с Эдиком неплохо ладили, он мне был как старший брат. Всегда заботился обо мне… —замечаю, как она проводит ладошкой по щеке, – до сегодняшнего дня, – опускает глаза.

– Алина, не переживай, малышка, все будет хорошо, – ставлю перед ней кружку, сам сажусь на корточки, смотрю ей в лицо. – Расскажи, а чем этот Эдик занимается? Ну, где работает? Кто платит за квартиру, покупает продукты?

Алина побледнела, точнее, ее губы стали белее.

– Ну, когда была жива Наташа, все это делали они вместе. Наверное, – она задумалась, – потом, после того, как ее не стало, Эдик маялся долго, мне пришлось устроиться официанткой в кафе и параллельно учиться, – она опустила голову. – И пришлось платить за все самой. Эдик не мог устроиться на работу. Потом я пришла на практику к вам в фирму, и… – она опять задумалась, – и плачу за все я. Эдик не может найти работу.

Я на нее смотрю, но так и не понимаю, она вообще осознавала, когда на это подписывалась, что могла бы уже давно жить самостоятельно, и вот этой бы херни вообще могло не быть?

– А это? – глажу ее по щеке. – Он тебя что, и до этого бил?

Она отрицательно машет головой, и я вижу, как в ее глазах блестят слезы. Целую ее глаза. На губах остается соленый привкус ее слез.

Беру ее на руки и несу в ванную. Вот, что ей сейчас нужно. Горячая вода. Она не сопротивляется, обвивает мою шею своими руками и прижимается ко мне теснее. В ванной ставлю ее на пол. Включаю горячую воду, комната постепенно наполняется теплым паром. Смотрю Алине в глаза.