— Кстати, как вас зовут? — спросил чревовещатель. Он как раз налил ей третий бокал, который она выпила, словно воду.

— Я миссис… — Абигайль помедлила и сама взяла бутылку. Четвертый бокал она налила себе до краев. «Нельзя столько пить, а то сболтнешь лишнее», — напомнил ей внутренний голос. Имя нельзя называть ни в коем случае. — Миссис О’Доннел. — Она покраснела. Не потому, что солгала ему, а потому, что ей снова вспомнилось имя Патрика. — А вас? — спросила она, пытаясь скрыть свое смущение.

— Меня зовут Герберт Хантер, — заявил он и пристально посмотрел на нее. Затем его глаза внезапно сузились, превратившись в щелочки. — Мисс Брэдли, зачем вы мне лжете?

Абигайль пришла в ужас. Ей хотелось вскочить с потертого кресла и немедленно уйти, но она не смогла подняться. Вместо этого она откинулась на спинку и внезапно ощутила, что тело перестало ей повиноваться.

— Что вы подсыпали мне в виски?

— Абсолютно ничего! Вы пьяны, милая моя! Четыре бокала кого хочешь свалят. — И он нахально улыбнулся.

— Чего вы хотите от меня? — Абигайль почувствовала, что из каждой поры от страха выступил пот.

— Денег!

— Денег? У меня нет денег, — пробормотала она, надеясь обмануть.

— Мисс Брэдли, у вас самый красивый дом на всей Хилл-стрит. Ваш покровитель наверняка вас балует. Украшения, деньги…

— Нет никакого покровителя! — в отчаянии солгала она. От страха ее голос дрожал.

— А ваша служанка рассказала мне совсем иное. Я случайно встретил вашу маори вскоре после того, как вы вышли из дома. Я спросил ее, не хочет ли его владелец, мистер Брэдли, — ваше имя, кстати, я узнал еще в театре, когда вас вызвал мистер Миллер, — продать этот чудесный дом. Она мне как на духу и рассказала, что нет никакого мистера Брэдли. «Могу ли я в таком случае поговорить с миссис Брэдли?» — спросил я ее. Она рассмеялась и сказала мне, что никакой миссис Брэдли тоже нет, но мисс Брэдли никогда его не продаст. Этого достаточно или вы собираетесь лгать мне дальше?

— Но у меня действительно нет денег.

В тот же миг он вскочил со стула и взмахнул рукой, в которой держал сигару в опасной близости от носа Абигайль.

— Для начала мне нужно имя!

— Какое имя?

Он театрально застонал.

— Ну, не служанки же твоей. Кто тот человек, который тебя содержит? Чья ты шлюха?

По спине Абигайль побежали мурашки, но она молчала. Даже когда этот мужчина задрал рукав ее платья.

— Ты мне сейчас все расскажешь! — прошипел он и поднес сигару угрожающе близко к ее руке. В нос ей ударил отвратительный запах, она закашлялась. — Мне нужно имя! — с перекошенным от злости лицом заорал он.

Абигайль молчала, но, почувствовав адскую боль на руке, успела прохрипеть:

— Джеймс Морган! — А затем, откинув голову в сторону, она потеряла сознание.

Пробуждение было кошмарным. Руку словно жгло огнем, а по злорадной ухмылке мужчины она поняла, что выдала имя Джеймса.

— Какая жирная рыбка! — ликовал он.

— Я отдам вам все, если вы будете молчать! — хриплым голосом пообещала она и негромко добавила: — Пойдемте со мной! — Абигайль не знала, что делать, оставалось лишь заманить его на Хилл-стрит. Здесь, в этой дыре, он еще, чего доброго, убьет ее. «Может быть, Джеймс все же проигнорировал мое послание и ждет меня на Хилл-стрит, — думала она, — тогда мы вместе подумаем, за какую сумму сможем купить его молчание».

— Если вы не заплатите мне, то сначала я напишу письмо его жене, потом его родителям, а потом всем депутатам, — пригрозил чревовещатель, снова взмахнув перед ее лицом горящей сигарой.

— Вы получите все, что у меня есть. — С этими словами Абигайль застонала и поднялась. Взгляд ее упал на кочергу. Еще чуть-чуть, и она ударила бы его по голове тяжелым железным предметом, но в последний момент испугалась, подумав, что ей не хватит сил нанести удар как следует.

Когда они свернули на Хилл-стрит, Абигайль отчаянно надеялась, что Джеймс уже с нетерпением ждет ее возвращения. Ноги женщины подкашивались, когда они вошли в дом.

— Идите за мной! И ни звука! Делайте только то, что я вам скажу. Если Ароха увидит в доме такого человека, как вы, она тут же позовет на помощь. Она разбирается в людях гораздо лучше меня, — втолковывала шантажисту Абигайль.

Открывая дверь в салон, она задержала дыхание. Если бы Джеймс сидел в кресле! Никого не увидев, Абигайль была ужасно разочарована.

— Вы останетесь здесь! — рявкнула она.

Но шантажист вел себя с поразительным спокойствием.

«Он чует крупные деньги и не хочет спугнуть добычу неосторожным поведением, — решила она. — Наверное, он чувствует себя в безопасности.

Абигайль бросилась в кухню, подгоняемая одной лишь мыслью: Ароха должна немедленно пойти к Джеймсу и заманить его сюда под любым предлогом. «Я не могу решить эту проблему сама. Получив мои сбережения, он не преминет разделаться и с Джеймсом Морганом, чтобы разрушить его жизнь», — лихорадочно думала она.

Ароха сидела за кухонным столом, задумчиво подперев голову руками. Перед ней лежал листок бумаги. Сначала Абигайль понадеялась, что Ароха не выполнила ее указаний и не отдала Джеймсу записку, а значит, его можно сегодня ждать. Но странный взгляд, брошенный на нее Арохой, когда она передавала ей бумагу, не предвещал ничего хорошего.

Абигайль склонилась над листком, пробежала глазами строчки: «Мама упала и с тех пор прикована к постели. Судя по всему, дело плохо. Пожалуйста, приезжай немедленно!» — и побледнела. В голове все спуталось. Она ни за что не вернется домой, особенно теперь, когда от ее жизни осталась такая же вонючая дыра, как та, что булькает в саду в Роторуа.

— Дитя, все не так уж плохо, воспользуйтесь этой возможностью! Поезжайте домой. Бросьте все это! Цена слишком высока, мисси!

Абигайль затаила дыхание. Может быть, Ароха права? Может быть, несчастный случай с матерью — это действительно хороший повод для того, чтобы вернуться в Роторуа? Только теперь до нее дошло, что именно случилось. С мамой произошло несчастье!

Абигайль почувствовала, что ноги отказываются служить ей, и рухнула на стул. Как же давно она не вспоминала о матери! А если и бывало, то только в гневе. Да, в самые черные часы она даже винила ее в том, что случилось с ней, Абигайль. Как часто она задавалась вопросом, что сказала бы мать, если бы узнала, что сделал с ее дочерью утонченный Джеймс Морган. Может быть, она пожалела бы, что когда-то прогнала младшую дочь, и попросила бы прощения…

Чувствуя, как маори касается ее руки, пытаясь утешить, она приняла решение. Это последний шанс!

— Я поеду завтра же утром. Пожалуйста, передай мистеру Моргану, когда он придет в следующий раз.

Ароха бросила на нее ободряющий взгляд.

В этот миг обе женщины поняли, что никогда больше не встретятся. В порыве благодарности Абигайль поцеловала Ароху в щеку, заставив ту удивиться.

— Спасибо за все! И, пожалуйста, пойди сейчас погуляй или сходи за покупками. Иначе я еще расплáчусь, если буду продолжать смотреть на тебя. — И она бросилась в спальню. Там дождалась, пока за ней захлопнулась дверь.

Теперь она осталась наедине с вымогателем, перед которым нужно было разыграть хороший спектакль. Это будет самая важная из сыгранных ею ролей.

Сбережения ее лежали под матрасом. Дрожащими пальцами она выудила оттуда бóльшую часть банкнот, оставив себе на дорогу до Роторуа. Она едва успела сложить деньги, когда вымогатель на цыпочках прокрался в спальню, но у Абигайль был отличный слух.

— Это все, что у меня есть! — прошипела она, вкладывая ему в руку банкноты, которые в спешке даже не успела пересчитать. Зато он принялся пересчитывать и, закончив, грязно усмехнулся.

— Мисс Брэдли, вы хотите меня одурачить? Этой суммой вы мне рот не заткнете. Смотрите! Я уйду из вашего дома, чтобы меня никто не видел, а вы позаботитесь о том, чтобы взять у своего любовника втрое больше этой суммы. Триста фунтов! И придете с ними в мою квартиру не позднее завтрашнего вечера. Если явитесь не одна или решите как-то меня обмануть, я позабочусь о том, чтобы миссис Морган незамедлительно получила мое письмо. Понятно?

— Хорошо. А сейчас уходите, завтра я буду у вас! И принесу вам триста фунтов, — с излишней, как ей показалось, поспешностью пообещала Абигайль. Она надеялась, что тем самым не выдала себя, хотя у нее подкашивались колени.

— Ладно! — прорычал вымогатель и покинул ее дом, не забыв, впрочем, еще раз пригрозить, что не стоит его недооценивать.

Абигайль вздохнула с облегчением, но, несмотря на отступившее напряжение, из глаз ее хлынули слезы. Рана на руке болела, больно было и при мысли о том, что она не сумеет защитить Джеймса Моргана от возможных сплетен. То, что она наконец-то набралась смелости и решила сбежать из своей золотой клетки, было довольно слабым утешением. Она все время задавалась вопросом, как ее встретит мать. И только когда слезы высохли, Абигайль испытала радость от осознания, что она возвращается. «Милая, добрая Аннабель, скоро я увижу тебя, — думала она. — Теперь мне не придется писать тебе письма».

Роторуа, апрель 1899

Аннабель молча пододвинула деньги через весь стол к Абигайль. Глаза ее покраснели от слез, пролитых во время рассказа сестры. Она взяла Абигайль за руку и сочувственно сжала ее.

— А ты иногда еще вспоминаешь этого Джеймса?

Абигайль глубоко вздохнула.

— Если честно, то нет. Может быть, ты не поверишь мне, но мои воспоминания о нем уже настолько расплывчаты, что я с трудом вспоминаю его лицо. И, несмотря на все, что сделал со мной Джеймс Морган, мне жаль, что этот мерзкий демон разрушил его жизнь и жизнь его жены. Бедная женщина не сможет радоваться жизни, зная, что ее брак с самого первого дня был построен на лжи. Теперь мы все трое стали жертвами этой злосчастной связи.