– Осторожно… – раздался мягкий голос.

Глеб поднял голову, выпрямился и увидел престранную картину. В инвалидной коляске прямо перед ним сидела хрупкая девушка в легком белом платье и белых босоножках. Отчего-то хорошо запомнились летние рукава-крылышки и… огромные голубые глаза. Светлые волнистые волосы лежали на плечах, по ним бесцеремонно прыгали разноцветные пятна цветомузыки.

Ну и как это белоснежное создание оказалось здесь – в огне и дыму? «Люди добрые, да что ж это делается. Ангелы шляются по ночным клубам!» Глеб усмехнулся и только теперь заметил Григория Бероева, стоявшего за коляской с каменным выражением лица. «Поговаривали, что у него дочь – инвалид… Понятно…»

– Как видите, мадемуазель, я не упал. – Глеб развел руками и широко улыбнулся. Девчонке еще не исполнилось восемнадцати (он чувствовал эту грань), но… если на тебя смотрит восхищенная пара бездонных глаз, то хочется нравиться. Дурным привычкам закон не писан. – Наверное, твой волшебный взгляд придал мне силы. – Глеб игриво подмигнул девушке. – Чудесно выглядишь, отдохни хорошенько. Счастливого вечера.

Он не стал вникать в реакцию Бероева (гневается тот или нет) – какая разница, все равно пора двигаться к дому, сегодня здесь скука смертная.

– Подождите… Как вас зовут?

– Глеб.

– А я Катя.

«Котенок, значит. Папина дочка».

– Приятно познакомиться.

– Вы уходите? Спешите? Жаль…

На ее лице отразилось смятение, и Глеб сгладил расставание дежурной фразой:

– Но мы обязательно встретимся, не так ли?

– Да, – Катя улыбнулась, убрала за ухо непослушный локон и опустила руку на подлокотник кресла. – Теперь идите, раз торопитесь, а то еще опоздаете из-за меня.

На удивление, взгляд Бероева оставался спокойным, точно происходящее не имело к его дочери никакого отношения. Нет, он не отогнал от своего ненаглядного ангела (прикованного к инвалидному креслу) пропахшего сигаретным дымом, небритого и насмешливого демона. Не сказал ни единого слова.

«Отлично», – весело подытожил Глеб. Фортуна явно была на его стороне.

О Григории Бероеве он знал мало. Успешный бизнесмен, вдовец, не бросает слов на ветер, уважает виски и сигары, хотя пьет и курит редко. В клубе он появлялся раз в неделю, не чаще. Занимал любое свободное место, почти всегда проводил время или в одиночестве, или со своим заместителем – полным рыжеволосым мужчиной неопределенного возраста. К Бероеву относились с почтением, владелец клуба всегда пожимал ему руку, проходя мимо, красотки не липли в надежде на легкую добычу. Немногословный, высокий, чуть сутулый, седой – он не производил впечатления физически сильного человека, но между тем Глеб не сомневался – убьет с разворота. Жену похоронил, дочь инвалид. «Не в деньгах счастье. Да, приятель?»

Дома Глеб выпил коньяк, пощелкал телевизионным пультом, сгреб грязную посуду в раковину и завалился спать, не снимая одежды. «Медведь вернулся в берлогу, чего вы хотите?» Планов на ближайшую неделю не было, денег хватало, а значит, можно жить – не тужить. «И что я не рванул на рыбалку с Серым? Сейчас бы тушенку жевали и песни орали».

Он бы не вспомнил потом девчушку, папину дочку, но утро началось с резкого звонка Бероева. «Я хочу предложить вам работу. Жить будете в моем доме. Зарплата…»

От таких денег не отказываются, и Глеб, сгорая от скуки и любопытства, согласился променять лихую жизнь на постоянную работу, белую рубашку и едкое «чего изволите?». Конечно, временно. Не понравится – он всегда волен уйти, его не удержишь деньгами или обещаниями. «Посмотрим, чем вы тут занимаетесь…»

Позже, сидя за широким столом кабинета, Бероев четко и методично перечислял обязанности Глеба, но они оба знали: это лишь ширма. Катюшка, белокурый ангел, попросила отца, и тот не отказал… «Вызвала на дом живую игрушку, – мысленно развлекался Глеб, ничуть не задетый правдой. – Что ж, поиграем, жду не дождусь».

За ним не следили, но можно было не сомневаться: Бероеву известно о каждом его шаге. Утром поручения, вторая половина дня свободна. Не жизнь, а малина!

– Обидишь ее… убью, – только один раз за обедом в абсолютной тишине, когда даже стрелки часов замерли, произнес Бероев. У этого разговора не было начала, ему не ожидалось конца: в короткой фразе поместилось все, что требовалось.

– Да я вроде не собирался, – хмыкнул Глеб и после минутной паузы продолжил есть. Кормили вкусно, и аппетит требовал свое.

Катюшка читала ему стихи, подсовывала книги, заставляла гулять по два часа, заваливала эсэмэсками и всегда смотрела так, что хотелось улыбаться. Она не умела скрывать чувств (откуда взять опыт в семнадцать лет, проживая в ограниченном пространстве?), но никогда не заговаривала о том, что могло изменить общение.

Глеб не всегда приходил ночевать, он вовсе не собирался отказываться от женщин, клубов, сигаретного дыма и алкоголя. Ему даже нравилось по утрам ловить в глазах Катюшки печаль и пить при этом крепкий обжигающий кофе. «Самовлюбленная скотина», – говорил он себе, ни о чем не сожалея.

Но однажды Катюшка переиграла его, отомстила за ночные удовольствия.

– Я знаю, что скоро умру, – произнесла она ровно, разламывая ложкой облитый сметаной сырник.

Глеб поперхнулся кофе и пролил его на белоснежную рубашку.

– С чего это?

– Три месяца назад я подслушала разговор папы с врачом. Собственно, я уже полгода как жить не должна. Сердце у меня какое-то неправильное, а операцию сделать невозможно. Иногда мне очень тяжело дышать, тогда меня отвозят в клинику… Ты только папе не говори, что я знаю, а то он расстроится.

– Не скажу, – тихо произнес Глеб и со стуком поставил чашку на стол.

Она не играла, не давила на жалость, не твердила заученную роль. Просто ждала, но при этом надеялась, что ничего плохого не случится.

– Знаешь, о чем я теперь прошу Господа? Я говорю так: «Господи, сбереги его, не меня». Потому что ты неправильно живешь, а… – Катюшка потеряла интерес к сырнику и пожала плечами. – А я не хочу, чтобы ты потом мучился.

Глеб смотрел на нее неотрывно и впервые не знал, что сказать. Теперь поступки Бероева стали объяснимы, но все же хотелось встать, зайти в кабинет и набить ему морду. От бессилия, наверное…

– Пошли гулять. – Глеб провел ладонью по лицу и резко поднялся.

– Но на улице дождь.

– Может, позвоним твоему лечащему врачу?

– Зачем?

– Убедимся, что ты точно умрешь не от дождя.

Катюшка приподняла тонкие брови, взгляды встретились, в отдалении глухо хлопнула дверь, на кухне запищал таймер, и они оба засмеялись, освобождаясь от только что состоявшегося разговора. Сначала тихо, а затем громче и громче, да так, что наверняка было слышно в кабинете Бероева… «Посмотрим, крошка, кто кого переживет, время покажет».

Он теперь садился к ней ближе, приносил сладости, чаще подшучивал и почти не злоупотреблял алкоголем. Глеб понимал, что надолго его не хватит, но сам же удивлялся, когда не рвался вечером в клуб. Катюшка улыбалась, светилась от счастья, а в его голову лезли мысли, от которых трудно было избавиться.

Она влюблена в него.

Маленькая. Семнадцать лет.

Невинна.

И кто знает, сколько осталось дней…

Правильно ли умереть, не познав…

«Ну что, герой. – Глеб посмотрел на себя в зеркало и вспомнил, как впервые увидел Катюшку. Белые крылышки и голубые глаза. – Кажется, ты забыл ей пожелать сладких снов».

Он направился в ее комнату в час ночи, без брюк, в расстегнутой рубашке и трусах. Видок еще тот, но так лучше, потому что страшнее. «У-у-у», – мысленно изобразил Глеб вой из ужастиков и открыл дверь.

Катюшка еще не спала, на тумбе горел ночник, сквозь тонкую щелку штор на кровать струился лунный свет. Повернув голову, она увидела Глеба и замерла.

– Ты пришел?

– Похоже на то.

– Я… – По ее лицу скользнул испуг вперемешку с надеждой, а хуже такой реакции не могло быть ничего.

Молча сняв рубашку, швырнув ее на стул, Глеб лег рядом с Катей и осторожно притянул ее к себе. Закрыл глаза, вдохнул аромат нежной кожи, впитал тепло и наконец-то нашел ответ на мучительный вопрос.

– Не бойся, не трону тебя. Просто заглянул сказку рассказать.

– А если я попрошу…

– То останешься без сказки.

Катюшка тихо засмеялась и крепче сжала его руку. Им предстояла тяжелая ночь, но сила этой крошки была в чистоте, и именно такой она должна была покинуть этот мир. Глеб тогда не знал, что в те минуты спасал не только ее, но и себя.

– Начинай, – потребовала Катюшка.

– Жили-были… допустим, король с королевой…

– Ты забыл сказать «давным-давно».

– Не перебивай. И был у них сын…

– Почему сын? Дочь. Принцесса!

– Это моя сказка, говорю же – сын.

– Но сказка для меня. Значит, принцесса.

– Ладно, уговорила.

Катюшка умерла через три недели в своей кровати во время сна – с улыбкой на лице, точно в этот момент ей сообщили что-то важное и доброе. «Господи, сбереги его, не меня…»

Увидев ее – свободную от земных горестей, беззащитную, Глеб почувствовал тупую боль во всем теле, но припечатало его к стене и скрутило в бараний рог только спустя девять дней. Запоздалая реакция.

Он не любил Катюшку, как мужчина любит женщину, однако у каждого человека в жизни должно быть что-то хорошее…

У каждого ли?

Обязательно?

Или нужно заслужить?

Не заслужил…

Они с Бероевым заперлись по разным комнатам, и дом долгое время хранил молчание. Глеб все ждал, когда ему укажут на дверь (теперь уж чего), но никто не приходил, не беспокоил. Тогда он сам стал кружить по первому этажу, сдерживаясь, чтобы не разбить все, что попадалось под руку. Слышался ее голос и смех, в голове постоянно вертелось: «Господи, сбереги его…»