«Глупая, за себя просить надо было! За себя! Меня уже давно нет!»

– Кофе будешь?

Глеб обернулся, увидел Бероева и кивнул.

Минуты шли, а они сидели напротив друг друга, практически не шевелясь. Белые чашки стояли на столе рядом с сахарницей и казались совершенно неуместными и даже раздражали. Лучше бы черные, и кофе в два раза крепче и горячее. Кофе вообще не должен остывать, никогда.

Теперь Глебу тяжело было смотреть на Бероева, но не только из-за неумолкаемой боли и дурацкого чувства вины. Это все равно что смотреть на солнце… Физически невозможно. Как похоронить жену, ребенка и не превратиться в пыль? Отец Катюшки знал ответ на этот вопрос. Глеб бы так не смог. Он и жениться-то никогда не думал, не любил и, вероятно, не умел любить, как все нормальные люди… «Господи, сбереги его, не меня». Зачем?

– Ты можешь остаться и работать, как раньше, – сказал Бероев и сделал первый глоток.

– Нет, хочу уйти.

Правильным было ответить: «Хочу сбежать», – но Глеб не собирался признаваться себе в этом. Прежняя жизнь звала и обещала все прелести затяжного равнодушия, когда никто не зовет, не ждет, не надеется, не верит. Не смотрит большими голубыми глазами и не считает, что ты – целый мир. Его место – под другой крышей, он заслужил лишь сигаретный дым и музыку с ритмом «тын-тыдын». Привет. Пока. И день идет за днем, не принося ни плохого, ни хорошего.

– Мне пора, – добавил Глеб, поднимаясь из-за стола. А чего засиживаться, если каждая секунда – как игла между ребер. Как получилось, что он оказался в этом доме, как вышло, что его полюбили, да еще так?! Нелепо, смешно… – Пора. Куча дел, разгребать надо.

Бероев проводил Глеба до двери и пожал на прощание руку – крепко, по-мужски.

– Спасибо, – коротко произнес он, развернулся и, ссутулившись больше обычного, пошел в сторону кухни.

Свобода… Иди куда хочешь и делай все, чтобы память превратилась в чистый лист. «Катюшка, Катюшка, не о том ты молилась, душа моя! Нашла за кого!» Глеб рванул к дому пешком, не разбирая дороги, ошибаясь на поворотах, блуждая по пустынным улицам, выкуривая одну сигарету за другой. «Тын-тыдын» – вот она, правда жизни! Его жизни. И никак иначе.

Через месяц Глеб уже покорял «моря и океаны» шоу-бизнеса: его приставили к трем звездам, вокруг которых нужно было устраивать шум и фейерверки событий. Чувствуя себя как рыба в воде, он полюбил хорошую одежду, начал разбираться в кофе и даже прыгнул с парашютом (орал при этом так, что осип на неделю). Теперь изрядно тянуло на подвиги, моря приравнивались к рекам, реки к озерам, озера к лужам. Ночь и день вновь путались, деньги липли к карманам, женщины традиционно одаривали улыбками и собой… Полгода пролетели почти незаметно, мотания по стране изрядно надоели, Глеб дотянул кое-как до конца оговоренного срока, торжественно сказал: «Да пошли вы все…» – и вернулся домой.

Наверное, не стоило столько пить в первую же ночь в родном клубе, но друзей-приятелей кругом было слишком много, а в душе отбивала чечетку неуемная отчаянная радость. Да и что могло остановить? Цепляться-то не за кого…

Даже если бы Глеб очень сильно напряг память, он не вспомнил бы, кто первым предложил выпить полбутылки водки и пройти после этого по краю крыши. Вообще не страшно – кровь уже перемешалась с алкоголем, а четвертый этаж – это ж не пятнадцатый… «По-любому лететь недолго!» – хохотнул Глеб и, щурясь от сигаретного дыма и непрерывно мигающего света, поспорил на тысячу долларов с тощим скрягой Павлом Демченко. Победа обещала особое удовольствие, которое непременно развлекло бы всех: Павлик, умеренно разбогатевший на продаже подержанных машин, был необыкновенным скупердяем и буквально чах над деньгами, как Кощей над златом.

– Барабанная дробь! – поднявшись на четвертый этаж, перекинув ногу через тонкое металлическое ограждение, крикнул Глеб. – Я пошел… Но знаешь, что самое смешное? – Посмотрев на Павлика, он прищурился. – Если я подохну, то тебе никто не заплатит. – Глеб засмеялся громким пьяным смехом, а друзья-приятели подхватили. – Так что стой и молись за мое здоровье!

Первые десять шагов дались легко, главное же – не смотреть вниз, на асфальт и припаркованные машины. Пам-пару-рам! Глеб чувствовал необыкновенную легкость, шел, раскинув для равновесия руки в стороны, глядя только вперед. Хотелось петь, но в голове царила пустота, и ни одна строчка, как назло, не вспоминалась.

А потом его качнуло – раз… и два… Правая нога подвернулась, рука взлетела вверх (вместо того, чтобы устремиться к ограждению), картинка задрожала, противно задребезжал металлический край крыши, и Глеб полетел вниз. Четыре этажа – это не мало, вполне достаточно, чтобы отправиться на тот свет, что и случилось…

Слишком скорый удар об асфальт, даже мысли не успели выстроиться в ряд. И темнота – долгая, тягучая. Продолжительная невесомость без капли света, запах гари, полнейшее оглушение. А потом Глеба долго болтало из стороны в сторону, да так, что руки и ноги выписывали кренделя, к горлу подступила тошнота, во рту появился гадкий солоноватый привкус, из организма ушел весь алкоголь, оставив после себя мышечную слабость… Глеб понимал, что умер, однако страха не было. Душу пекло, скручивало, и приходилось концентрироваться именно на этом. Острое желание вырвать ее из груди и швырнуть на невидимый пол все время сжимало пальцы правой руки в кулак. «Да подавитесь вы…» Глеб не понимал, к кому обращается и что хочет сказать, он морщился, болтался в черноте и несся вперед против своей воли. Пот струился по спине не от усталости – чем дальше, тем горячее становился воздух, и дышать, как раньше, уже не получалось. Дышать?.. Глеб попытался прочувствовать свое дыхание… Да, он втягивал воздух и выдыхал, но только медленно.

«Кислорода подбавьте, я еще живой! Жалко вам, что ли! И чем здесь так воняет?»

Вместо ответа в ушах раздался непонятный шум, тело развернуло вправо, кинуло вверх, затем вниз и понесло совсем в другую сторону, да с такой скоростью, что глаза заслезились, а кости заныли. Маршрут явно изменился, хотя в кромешной тьме особо ориентироваться не получалось.

Впереди замаячил свет, затем последовала вспышка, наконец ноги коснулись пола. Глеб зажмурился, открыл глаза и в одно мгновение оказался в белоснежном зале, рядом со столом, за которым сидел мужчина в белом костюме и белой рубашке. Незнакомец монотонно складывал исписанные листы в папку, изредка делая пометки в блокноте. Кругом стояли такие же столы, за которыми тоже сидели мужчины и женщины в светлой одежде. На Глеба внимания никто не обращал, и интуиция подсказала, что он здесь один такой… «простой смертный».

Только теперь, вырвавшись из темноты, заняв вертикальное положение, ощутив ледяное глубинное одиночество, Глеб осознал собственную смерть.

Он умер.

Упал с крыши.

Раз – и все.

Навсегда.

Под ребрами мелкой дрожью завибрировало отчаяние, во рту пересохло, и вновь появился солоноватый привкус крови, хотя Глеб знал, что физически он цел и невредим, без каких-либо признаков трагической кончины. На всякий случай он осмотрел руки и провел ладонью по лицу – ни царапины, будто и не встречался с асфальтом… Видимо, память пытается вернуть его в ту самую секунду, когда душа покинула тело.

«Не покинула. Стою же я здесь!»

Глеб, борясь с приступом колючего страха, сунул руки в карманы, оглядел зал и коротко бесшумно вздохнул. Есть ли жизнь после смерти? Ад или рай? «Не-е-ет, это точно ни то ни другое…» Захотелось взвыть и садануть кулаком по столу. «Чем вы здесь занимаетесь и где я?!» Но Глеб вместо этого проглотил нервный смешок, с улыбкой поклонился и осторожно произнес:

– Здрасте.

Его не зря тащило по темному коридору – именно там был смрадный кромешный ад. «Воняло по-черному!» И до пекла наверняка рукой было подать, однако его путь по непонятной причине изменили невидимые силы, и вместо горячей чугунной сковородки («мечты» отъявленного грешника) он получил… рай?

«Честно говоря, больше похоже на офис, расположенный в больничке».

Глеб запретил себе думать о смерти, да он и не чувствовал себя бездыханным трупом, вокруг которого укладывают красные гвоздики. Наоборот, сердце теперь колотилось так, будто в нем работал молот на вечном двигателе.

«Умер или нет?» – надеясь на лучшее, подумал Глеб.

– Добрый вечер.

– Что-то не очень у вас тут на вечер похоже.

– Одиннадцать часов пятьдесят семь минут, – без эмоций ответил мужчина и перестал заниматься бумагами. Отодвинул папку, положил руки на стол и поднял голову.

– Где я? – спросил Глеб, желая в первую очередь получить ответ на главный вопрос.

– В Небесной канцелярии.

– И что я здесь делаю?

– Стоите, мнетесь, любопытствуете и мешаете мне работать.

Глеб уловил искру иронии в голубых глазах незнакомца и напрягся, пытаясь получше понять происходящее.

– Какого…

– Лучше не произносите этого слова, – подняв правую руку, остановил мужчина.

Глеб заметил, что за соседним столом замерла женщина, недовольно сдвинув брови.

– Почему?

– Ад – в другом конце коридора. Вы, кстати, почти добрались до него, но…

– Да, почему я здесь, а не там?

– Приятно узнать, что в глубине души вы понимаете, где ваше место.

Глеб усмехнулся и, испытывая короткий приступ неловкости, вынул руки из карманов.

– Давайте по порядку. Идет? Я умер, так?

– Да. Умерли глупо и даже неинтересно.

– Можно без комментариев?

– Конечно. Так будет короче.

– Но я дышу.

– Вы тоже это заметили?

Лицо мужчины оставалось спокойным, слова звучали ровно, но Глеб голову бы отдал на отсечение, что над ним подшучивают. Впрочем, его голова теперь ничего не стоила.