– Так значит, это вы напугали мою дочь? – сдержанно улыбнувшись, она сделала глоток кофе и задержала вопросительный взгляд на госте.

– Да, каюсь. Тоже вышел на пробежку, хотел обогнать, но все испортил. – Глеб, извиняясь, развел руками, затем положил ложку сахара в свою чашку, размешал и откинулся на мягкую спинку уютного кресла. Он четко знал, как вести себя с хозяйкой дома: в подобных случаях нужны особые светские приемы и пленительная сдержанность. От напряжения у Глеба даже ныла спина, но роль выбрана, и обратной дороги нет. «Видела бы меня сейчас бабка Лиза. А то ж не верит в силу мужского обаяния, сомневается старушенция». – Я нахожу прекрасным тот факт, что спорт стал занимать гораздо больше места в нашей жизни. Растет здоровое поколение.

– Я увлечена йогой, – призналась Зофия Дмитриевна. – Тишина и концентрация мне подходят. А вот и Ева. – Она повернула голову к лестнице и посмотрела на дочь. – Мы заждались тебя, дорогая.

Глеб, демонстрируя «чудеса воспитания», поднялся и без тени иронии произнес:

– Добрый день. Рад вас видеть.

«Каким ветром тебя сюда принесло?! – вспыхнуло в глазах Евы. – Что это вообще значит?»

– Глеб Андреевич пришел тебя навестить. Мы успели с ним обсудить многое. – Зофия Дмитриевна плавно опустила руку на подлокотник кресла. – Оказывается, он архитектор. Рядом с Осинками будут строить коттеджный поселок. Давно пора, место живописное, и неподалеку есть источник. Полагаю, желающих поселиться в наших краях будет предостаточно.

Нагромождая гору красивого вранья, Глеб очень кстати вспомнил об Осинках – попался на глаза указатель, когда пришлось съездить за одеждой поприличнее. Собственно, уже можно было праздновать победу, встреча с Зофией Дмитриевной – большая удача: еще лучше, если на завтрашний званый вечер его пригласит сама виновница торжества.

«Пожалуй, я молодец, – мысленно похвалил себя Глеб. – Мне начинают нравиться многоходовые истории… Крошка, да, это я, твой спаситель».

– Добрый день, – холодно произнесла Ева и села на свободное кресло рядом с матерью. Появление «дорогого гостя» нарушило дневной сон, именно поэтому она задержалась. Глеб Андреевич Трофимов. Сначала Ева хотела попросить выставить «самодовольного нахала» за дверь, но потом передумала. Да и хотела ли? «Пришел… Что ж, посмотрим…» Однако равнодушие давалось нелегко, Ева хорошо помнила, как Глеб насмешливо улыбался на берегу, как пытался познакомиться, нагло чмокнул в щеку, подхватил и понес. И вчера вечером, и сегодня утром она возвращала эти моменты, придумывая колкие ответные фразы, раздражаясь, временами испытывая легкую головную боль… Слишком настойчивые мысли. Несколько раз Ева подходила к зеркалу и внимательно изучала то лицо, то идеальную фигуру. И все же… как он мог поцеловать ее, пусть и в щеку! – Так вы – архитектор? – приподняв правую бровь, спросила она.

– Да. Как ушиб?

– Нога практически не беспокоит.

– Отлично.

Ева не хромала, и это радовало. Если бы травма оказалась серьезной, то вряд ли бы его встретили хлебом-солью, да и планы покатились бы с грохотом вниз. «А щеки моей ненаглядной порозовели. Вижу, скучала… Не грусти, крошка, я уже здесь». Взгляды встретились, и Глеб в глазах Евы прочитал то, что было нужно. Ей не все равно. Равнодушием тут и не пахнет.

– Тебе лучше позабыть пока о пробежках. – Зофия Дмитриевна побарабанила пальцами по подлокотнику кресла. – Торчащие коряги, конечно, являются полезными препятствиями, но беговая дорожка безопаснее. – Она улыбнулась. – И после травмы необходимо сделать продолжительный перерыв.

Зофия Дмитриевна распорядилась принести еще кофе и, пребывая в прекрасном расположении духа, рассказала, как в детстве увлекалась гимнастикой, но Ева слушала невнимательно. Ее гораздо больше интересовали «случайные» взгляды Глеба и свои дребезжащие чувства. «Я просто очень давно не общалась с… посторонними. Да, я буду называть его так. Он чужой, совершенно ненужный и неинтересный. Скорей бы ушел, к чему эта комедия? И зачем он строит из себя интеллигента? Я знаю, какой он на самом деле…»

– Обязательно приезжайте в Утятино летом. Воздух прекрасен! Мне кажется, он становится густым от цветочных ароматов. – Зофия Дмитриевна посмотрела на Еву и театрально вздохнула. – Жаль, дети разъехались, но я надеюсь на внуков.

– Я с тобой абсолютно согласна, мама. Летом здесь великолепно.

– Вы давно живете в Утятине? – спросил Глеб.

– С юности, – ответила Зофия Дмитриевна и добавила: – Завтра у меня день рождения, но о возрасте говорить не будем. – Она засмеялась, продемонстрировав ровные белоснежные зубы. – Вся семья в сборе, чего еще желать.

«Так именно по этому поводу я и пришел, – мысленно усмехнулся Глеб. Разговор наконец-то свернул в нужную сторону, и осталось совсем немного. – Уверен, я смогу справиться с вашим мозгом, многоуважаемая Зофия Дмитриевна. Чем больше пороков, тем больше шансов».

– О возрасте не может быть и речи, – галантно произнес Глеб и сосредоточился, концентрируя внимание на гладком лбу хозяйки дома. «Пригласи меня. Сейчас», – сформулировал он желание и приготовился услышать ответ.

– Я бы хотела… – начала Зофия Дмитриевна и замолчала, коснувшись пальцами виска.

– Мама, все в порядке? – спросила Ева и посмотрела на Глеба. «Вам лучше уйти, вы достаточно испытывали мое терпение. Наше терпение».

– Да. – Она кивнула, вновь выпрямила спину и дежурно улыбнулась. – Сегодня душно, наверное, завтра будет дождь. Не хотелось бы.

– Уверен, дождь не сможет испортить вам праздник.

«Недооцени-и-ил… – мысленно протянул Глеб с досадой. – Нужно четче, жестче и ярче. Зофия Дмитриевна Кравчик, без сомнения, женщина сильная и требует особых стараний и усилий. Да, мои красавицы? Недооценил…» Глеб сосредоточился и улыбнулся в ответ. В его глазах вспыхнул и погас голубой огонь, губы дрогнули, по лицу пронеслась тень.

– Я бы хотела пригласить вас на свой день рождения, – легко произнесла Зофия Дмитриевна, точно собиралась сказать это давным-давно. – Надеюсь, Глеб Андреевич, вечер вам понравится. Со мной и Евой вы уже знакомы, еще приедут наши ближайшие родственники и друзья. Нам будет о чем поговорить.

– Огромное спасибо за приглашение, непременно буду, – ответил Глеб, наблюдая за тем, как меняется выражение лица Евы. Ее удивление достигло наивысшей степени, однако ничего изменить она не могла. – Во сколько торжество? Мне не хотелось бы опаздывать.

– В пять. Начнем с шампанского.

– Замечательно, – Глеб поймал испепеляющий взгляд Евы и продолжил специально для нее: – Буду рад нашей новой встрече. А сегодня, пожалуй, я прогуляюсь к реке. Говорят, здесь хорошая рыбалка.

– Да, – подтвердила Зофия Дмитриевна, – мои сыновья часто рыбачат, когда приезжают в Утятино.

Покинув дом Кравчиков через полчаса, Глеб порвал письмо, написанное Еве, смял клочки и сунул их в карман джинсов. Не пригодилось. Он сделал и сказал все, что требовалось.

«Жду тебя на берегу… Придешь, никуда не денешься. Должна же ты рассказать мне о том, какой я отвратительный тип. Негодяй. Скотина. Подлец. И так далее, и тому подобное. Да, жду тебя, моя горячо любимая Ева, с нетерпением».

Глава 12

После поездки в Москву Леся чувствовала тягучую усталость. Оплатив платье, туфли, клатч и колготки, Василий Петрович бросил прощальный взгляд на отдел нижнего белья, сморщил нос, протянул загадочное: «Живы будем, не помрем», – и, находясь в перевозбужденном состоянии, отвез Лесю в сказочный магазин шоколада, где они и выбрали подарок для Зофии Дмитриевны. Но сколько было потрачено времени… Сначала Василий Петрович ходил от прилавка к прилавку, затем метался, выбирая то одно, то другое, и наконец купил красивую коробку с конфетами ручной работы. Коробка была изготовлена в форме книги и уже сама по себе являлась произведением искусства. «Подойдет, подойдет… – бормотал Василий Петрович, расплачиваясь. – Это формальность, чего уж стараться…»

– «Важен не подарок, а внимание», – не удержавшись, напомнила Леся слова, которые дядя говорил совсем недавно.

– Знаю, – буркнул Василий Петрович и небрежно сунул коробку под мышку. Леся представила, как трюфели переворачиваются, теряют обсыпку, и коротко вздохнула. Не зря все родственники считают Дюкова странным.

В Утятино они вернулись к трем. Быстро справившись с салатом, выпив чай, Леся переоделась и направилась в сторону дома Кравчиков. Василий Петрович, уже не прячась, провожал ее, устроившись на балконе в кресле-качалке. К обеду перепады настроения у него прекратились, и теперь он пребывал в задумчивом состоянии, будто непрерывно выстраивал мысли в ряд и пытался выделить и запомнить самые важные. «Веди себя прилично, – благословил он на дорожку и насмешливо добавил: – То есть держи фасон!»

Леся долго чувствовала взгляд Дюкова, пока березы и старая разросшаяся сирень не скрыли ее из виду.

«Я научусь его понимать. Но… хватит ли на это времени? Вот как он относится к Кравчикам? Вроде плохо. И при этом делает все, чтобы у меня с ними завязались хорошие отношения. Такое чувство, будто я иду по тонкому льду… и он треснет, обязательно треснет: по гладкой полупрозрачной поверхности побегут тончайшие серые дорожки, они пересекутся, переплетутся, разлетятся в стороны… Или виной всему богатое воображение? – Леся улыбнулась. – И еще почему-то кажется, что Василий Петрович знает, в каком месте лед треснет, но молчит. То ли чего-то ждет, то ли хочет посмотреть, как я буду тонуть и кричать: «Спасите, помогите!» Он займет место на берегу и станет повторять, щурясь: «Выплывет или не выплывет, выплывет или не выплывет?..» Такое вполне возможно».