Конец октября, от лета не осталось и воспоминаний, от осени тоже. Зима, впрочем, тоже не наступила. Погода балансировала между слякотью поздней осени и первым морозцем зимы. Ни туда и ни сюда.

  Решительно перевернулась на другой бок, закрыла глаза, намереваясь поспать ещё часик, а то и весь день. Планов никаких не было, выбираться из дома не хотелось, даже просто вставать с постели не было желания.

  Лерина жизнь замерла, как питерская погода, в точке «ни туда и ни сюда». Каждое утро вставала и шла на неинтересную работу, вечером – возвращалась домой. Иногда они с Марусей заскакивали после рабочего дня в соседний «Токио-сити», болтали, а потом каждая спешила домой. Вот тебе и взрослая, самостоятельная жизнь… Папа может гордиться своей дочерью, единственное её правонарушение за последний месяц – случайно не заплатила за трамвай.

  У неё даже отношения с мужчиной были, на постоянной основе. Крепкие. Отношения, которых болезненно не хватало Лере. Выходит, прав был Игорь, дружба для них – единственно возможный вариант общения. Ей ведь даже обижаться не на что, она и не обижалась, но бесконечно скучать по Игорю не переставала.

  Умом Лера всё понимала. Всё-всё-всё! Алёшин Игорь Вячеславович занятой человек, часто работающий допоздна, вечера проводящий с детьми, как и большую часть выходного дня. То у Лисы и Лины соревнования, то просят отвезти на каток, то идут в театр или цирк. На что обижаться? Она ещё прекрасно помнила, как папа проводил с ней выходные дни, устраивал походы в детстве, а в подростковом возрасте терпел многочасовой шоппинг. Лиса и Лина нуждаются в Игоре ничуть не меньше, чем Лера, даже больше – они всего лишь маленькие девочки, а она – половозрелая девица, которой встреча с её мужчиной нужна не два-три раза в неделю, а каждый день. Чьи потребности важнее? Любой ответит – детей. И Лера согласится.

  Как же было хорошо в ту, самую первую их ночь. Она хотела повторения той ночи, утра, дня, когда всё было для них двоих, казалось, мир крутится вокруг, исполняет любые желания и капризы, словно подтверждая легенду о магических свойствах Семимостья.

  Лера счастливо смотрела в потолок, где мерцала хрустальная люстра каскадом, бросая отсвет на лепнину.

  – Настоящая? – спросила она, показывая глазами на орнамент на потолке.

  – Да, – Игорь гладил по её голому бедру, тёплый след от прикосновений заставлял дышать глубже, вдыхать слаще, чувствовать острее.

  – А чья это квартира?

– Формально – материнская, я здесь вырос, – Лера резко перевернулась, устроилась на мужской груди, гася в себе желание поцеловать манящие губы.

  – Расскажи.

  – Что?

  – Что хочешь, про своё детство.

  – Потрясающе… Что тебе рассказать? Видишь фотографию представительного мужчины? – Лера проследила взглядом, увидела цветную фотографию в рамке. На ней был запечатлён человек, похожий на Игоря, вернее уж, Игорь похож на мужчину в костюме, шляпе, на фоне Атлантов. – Это мой дед.

  Потом Игорь рассказывал о деде, бабушке, соседях, смеялся, что нужно сделать ремонт, а он каждый раз страдает от приступа сентиментальности, не может выкинуть бабушкины безделушки или дедовы старые фотоальбомы с видами Ленинграда.

  Лера так увлеклась, когда разглядывала эти самые альбомы, что не заметила, как прошла пара часов. Никогда до этого она не бывала в подобных квартирах. Лепнина на потолках и стенах, арочные окна с полутораметровыми подоконниками, старинный паркет. А уж полукруглое окно в одной из комнат и печь с изразцами и вовсе несказанно удивили. Как в самом настоящем музее.

  – Нашла музей, – улыбнулся Игорь и отвёл Леру в просторную ванную комнату с окном. Самым настоящим, большим окном, прикрытым цветными жалюзи. – На Петроградке есть квартиры, как музей, на Ваське, а это бывший доходный дом, внизу конюшни были, ворота до сих пор остались, ты видела справа, а дальше, в следующем дворе – дом терпимости был.

  – Какой? – Лера не сразу поняла.

  – Публичный дом, – Игорь подмигнул. – Последний бордель закрыли в тысяча девятьсот шестнадцатом году, до этого времени мещане, офицерский состав, а порой и дворяне заскакивали на блудливый огонёк местных жриц любви.

  – Обалдеть, – Лера не поняла, чему она больше удивилась, тому, что находится в месте, где когда-то были конюшни, а ушлые дворянчики скидывали сексуальное напряжение с местными жрицами любви, или тому, что Игорь это знает. И не только это. Ему бы экскурсоводом работать, а не мебель производить. Кажется, он мог рассказать про любой, попавшийся на глаза дом, независимо от того, памятник он или нет. В каком стиле построен, в каком веке, для кого, иногда – кто жил и что располагалось раньше.

  А потом он её усадил в воду. Ванна была большой, кажется, больше стандартной метр восемьдесят, чугунной, покрытой свежей эмалью. Они прекрасно уместились вдвоём, она спиной к его груди, в тёплых во всех смыслах объятиях. Руки Игоря скользили по телу Леры, останавливались на груди, легко сдавливали, поглаживали, кружили вокруг сосков, опускались ниже и ниже. Она раздвинула ноги, поёрзав, чувствуя ягодицами напряжённый член.

  – Не больно? – прошептал он, осторожно задевая между ног, легко скользя пальцами, не проникая внутрь.

  – Нет, – вообще-то, мысленно Лера готовилась к боли при первом половом акте. Не боялась, не тряслась, как осиновый лист, не трепетала от одного вида мужского полового органа, не задавалась глупым вопросом: «Как же он в меня поместится?». Знала – поместится, но к боли готовилась.

  Однако, ничего не произошло. Лёгкий дискомфорт, незначительная ломота внизу живота в самом начале – вот и всё неудобство. А позже и вовсе испытала оргазм, чего никак не ожидала от первого раза.

  – Точно? – хрипло уточнил Игорь, поглаживая у клитора, вкупе с тёплой водой ласка становилась мучительно приятной.

  – Да, – кивнула она, приподняла бёдра, он быстро зафиксировал её ноги своими, не позволяя свести, и продолжил ласкать, легко касаясь губами шеи и плеч.

  Безумно хотелось, чтобы он вошёл внутрь, хотя бы пальцем, пока. Она инстинктивно двигала бёдрами, выворачивалась, стремилась к пику своего удовольствия, а он будто задался целью максимально раздразнить и лишать разрядки раз за разом. Лёгкая пульсация, незначительная для полноценного завершения, сводила с ума. Лера стонала, перед глазами плыл потолок, светильник, кружилась лепнина, стены, рисунок на кафеле. Каждый раз, когда она натягивалась как струна, выгибалась, готовая кончить, он сбавлял темп или вовсе останавливался, ограничиваясь лёгкими поглаживания вокруг входа, что и вовсе было мукой – хотелось туда, глубже, сильнее.

  Как она оказалась на кровати, впоследствии не вспомнила, точно не на своих двоих. В какой-то момент обнаружила себя лежащей, с подушкой под ягодицами, сходящей с ума от поглаживаний языка. Умопомрачительно! Ошеломляющее ощущение скольжения на грани, предоргазменная, сладкая пытка, всё не заканчивающаяся, пока Лера не потянула на себя Игоря, вынуждая подняться, впилась в его губы, чувствуя собственный вкус, и потерялась в исступлённом, головокружительном поцелуе.

  Лера скользнула так, чтобы головка члена прошлась по складочкам, задевая пирсинг. Резкий вздох удовольствия был синхронным. Поёрзала, расставляя ноги, надавила на мужские ягодицы, встречая сопротивление.

  – Лер. Больно будет.

  – К чёрту, больно мне будет, если я не кончу прямо сейчас.

  – Ты кончишь, – налитая головка скользила у входа, унося в неведомые дали Лерино терпение, воспитание, даря взамен острое нетерпение.

  – Не так, – она недовольно поморщилась и ещё раз сжала ягодицы, теперь наверняка останутся следы от ногтей.

  – Если будет больно, скажешь, – наконец-то услышала она желаемое.

  Незначительная заминка на презерватив немного отвлекла, Лера глубоко вздохнула, а выдыхала уже с настойчивым проникновением. Он не делал это быстро, как и в прошлый раз, но и не останавливался каждую секунду, сводя с ума нерешительностью. Проникал, давил, наполнял собой и лёгкой болью, от которой закружилась голова и стало ещё приятней. Едва войдя до упора – вышел, чтобы войти снова, на этот раз быстрее и глубже. С каждым толчком сильнее, глубже, глубже и сильнее, ещё, ещё, ещё, пока боль не переросла в нечеловеческое, пронзительное удовольствие, превратив её в сгусток концентрированного счастья.

  Уснули под утро, проснулись лишь к обеду. Пока Лера ходила в ванную и изучала содержимое пустых кухонных шкафов, Игорь заказал доставку еды. И сходил за кофе на вынос – в соседнем доме расположилось симпатичное камерное кафе, там же взял свежую, ещё тёплую сдобу.

  Потом гуляли, держась за руки, загадывали по очереди желания у львов и грифонов, целовались на том самом Поцелуевом мосту, любуясь на тёмные воды Мойки и величественный в любое время года и погоду Исаакиевский собор. Вечером же снова занимались любовью, как и утром, и ближе к обеду, пока Игорь не уехал за детьми…

  А потом начались будни. Будни, с которыми пыталась примириться Суздалева Валерия, и ничего у неё не получалось. Её жизнь застыла в точке «ни туда и ни сюда», и, кажется, навсегда.

  Они встречались с Игорем два-три раза в неделю, ходили гулять, иногда в кино или ресторан, потом шли к ней и занимались любовью, как озабоченные кролики. Лера полагала – она достаточно продвинутая девушка, без лишних комплексов и заскоков, но Игорь… Игорь удивлял. А может, сказывался эффект новизны – это был первый серьёзный роман Леры, первый мужчина, если не считать несерьёзные увлечения в прошлом, – естественно, всё ей было в новинку, к удивлению. Каждый раз, занимаясь с ней любовью, он сводил с ума. Был ли это банальный акт в миссионерской позе в неспешном ритме, или зубодробительный темп, стоя в прихожей, потому что не хватило терпения добраться в постель – итог был одинаково сумасшедший.