— Хм… Твой вопрос просто обязывает к правильному ответу… Хорошо, тогда я и отвечу правильно — да, пап, люблю. Ведь было бы странно, если бы я ответила по-другому?

— Да… Было бы странно…

— Ну, тогда не стоит и париться зря с вопросами и ответами. Значит, договорились, пап… Денег на свадьбу ты дашь, и на саму свадьбу тоже придешь… И я пойду уже, наверное? Спасибо за чай…

— Нет-нет, что ты! Как это — пойду? В кои-то поры пришла… Нет-нет, погоди… Что я Марусе скажу? Она ж хотела обед… И сестренка твоя сейчас придет с тренировки… Она фигурным катанием занимается… Не уходи, пожалуйста! Я прошу тебя!

Да ладно-ладно… Я останусь, пап. И на обед останусь, и сестренку подожду, если тебе хочется.

— Ага, ага… Тогда давай сделаем так… Я сейчас пойду Марусю встречать, потому что она наверняка в магазин зашла и сумки тяжелые на себе тащит, а ты останешься дома и откроешь Таточке дверь, когда она с тренировки вернется. Договорились?

— Хорошо, пап…

— Ну, тогда я побежал навстречу Марусе?

— Беги-беги…

Конечно же, он не услышал в ее голосе никакой насмешливой нотки, потому что для него это было нормально — бежать навстречу своей любимой Марусе. Наверное, это вообще нормально в семейных отношениях, когда бегут друг другу навстречу. И когда называют своих любимых такими нежными именами — Маруся, Таточка… И смеяться над этим нельзя, наверное. Но все равно ей казалось, что это немного смешно… И даже чувство легкого презрения вызывает, потому что сразу выплывает в голове дурацкая песенка, услышанная бог знает где, пропетая дребезжащим голоском со старой пластинки… Леонида Утесова, кажется? «…Моя Марусечка, танцуют все кругом… Моя Марусечка, попляшем мы с тобой…»

Отец ушел, и вскоре из прихожей послышался дверной звонок. Ага, Таточку надо встречать.

Открыла дверь, не забыв натянуть на лицо приветливую улыбку. Сестра все-таки. Надо улыбаться и быть приветливой.

Таточка смотрела на нее удивленно и хмуро, потом произнесла тихо:

— Ты Марта, да? Папа говорил, что ты в гости сегодня придешь…

— Да, я Марта. А ты, стало быть, Таточка… Надо же, какая большая…

— Я не большая, мне всего шесть лет. Просто я очень самостоятельная. Я даже сама во Дворец спорта на фигурное катание хожу, вот.

— Ну, так Дворец спорта на соседней улице… Если по дворам, то наверняка пять минут ходу…

— И что? Других все равно родители водят, а я сама!

— Да молодец, молодец, Таточка. Я ж не спорю. Давай заходи. Чего мы через порог разговариваем?

— Не зови меня Таточкой, мне не нравится… Лучше Таней меня зови. Я и папе с мамой тоже говорю — не называйте меня Таточкой! А они все равно…

— Хорошо, пусть будет Таня. Мне, кстати, Таня тоже больше нравится, чем Таточка. Тем более ты же здесь хозяйка, как скажешь, так и назову. А я просто в гости пришла. И ты должна меня как-то развлекать. Давай развлекай.

— Ну, я не знаю… Хочешь, рисунки свои покажу? Или давай сядем в гостиной и просто поразговариваем?

— Ага. Давай поразговариваем. А о чем?

— Ну, расскажи мне что-нибудь… Про себя… Про свою жизнь…

— Про жизнь, говоришь? Ну, давай про жизнь… А я замуж выхожу, Таточка. Ой, прости, Таня… Можешь меня поздравить.

— Поздравляю…

— Спасибо. А ты на свадьбу ко мне придешь? Я тебя приглашаю!

Таточка задумалась на мгновение, опустив глаза, потом снова подняла их на Марту и выпалила с неожиданной язвительностью:

— А мою маму ты тоже на свадьбу позовешь, да? Ведь не позовешь, правда?

— Ну почему же не позову… — немного растерялась Марта. — Пусть приходит, если захочет… Отчего же…

— Но ведь твоя мама рассердится, если ты мою маму позовешь, правда?

— Думаю, нет. Не рассердится. Не пере- живай.

— Да я и не переживаю… Я просто так спросила… Я думаю, мама все равно к тебе на свадьбу не пойдет. Папу отпустит, а сама не пойдет… Но переживать будет, я знаю. Она у меня такая, очень переживательная. Мне кажется, она думает, что папа все еще твою маму любит…

— Да с чего ты так решила? Нет, конечно!

— Да я-то знаю, что нет… Но моя мама… Она ведь женщина. А женщины всегда сомневаются и всего боятся… А еще я слышала, как мама с тетей Тамарой разговаривала — это ее подружка, тетя Тамара… И говорила ей, что боится… Что мой папа очень любил свою бывшую жену… Ведь твоя мама и есть эта бывшая жена, правда?

— Ну зря она боится, вот что я тебе скажу. И ты об этом не думай, иначе тоже бояться станешь, поняла?

— Поняла…

— И вообще, давай тему сменим, какая-то она слишком взрослая! Пойдем лучше рисунки твои смотреть…

Пришедшие отец и Маруся застали вполне мирную картину — они сидели голова к голове, рассматривали рисунки. Марта подняла голову, глянула на отца, и он ответил ей благодарным взглядом. А Маруся улыбалась так радостно, будто Марта и впрямь осчастливила ее своим воскресным визитом. И чего радуется, интересно? Видно ведь, что старается, что радость впереди заботы бежит, прикрывая ее своей широкой радостной грудью. А забота — вот она, никуда не делась. Денежные долги, в которые залезет отец семейства, — разве не забота? А как вы хотели, дорогие мои? У отца семейства забытая доченька есть, и ей надо выложить на свадьбу круглую сумму… За все надо платить, дорогие мои. Тут радостной улыбкой не отделаешься.

Домой Марта возвращалась с двояким чувством. С одной стороны, цель ее визита была достигнута и отец обещал раскошелиться на свадебные расходы, а с другой… Как-то неприятно все это было. Будто вторглась в чужую семью со своими проблемами, как с протянутой рукой. Заставила о себе вспомнить и себя любить…

А может, у всех детей разведенных родителей такая проблема и зря она так? Может, надо заставлять себя любить? Может, эту любовь никаким способом нынче и не добудешь? Хотя… При чем тут любовь… За деньгами же к отцу ходила, а не за любовью… И цели своей добилась. Вот и хорошо, вот и молодец, если так… Любовь любовью, а цели целями остаются, как бы там ни было. И все, и не стоит об этом думать больше! Вперед, только вперед…

* * *

Свадьбу решили играть в ресторане, который заказала Ирина Ильинична. Как-то так получилось, что все свадебные заботы легли на ее плечи, но она нисколько этому не сопротивлялась, а, наоборот, получала огромное удовольствие от процесса — по крайней мере Марте так показалось. Даже платье они ходили покупать вместе, и Деничкина мама сияла румянцем на щеках и блестела глазами, будто это не Марте, а ей самой предстояло надеть это платье и фату, скрывающую лицо.

— …А потом… Потом Деничка эту фату поднимет и увидит твои глаза… И все гости ахнут… Я видела недавно в одном фильме, как жених поднимает фату. Это так трогательно, правда? До слез трогательно…

Марта улыбнулась, кивнула молча. Она и не думала возражать Ирине Ильиничне. Ей было все равно. Она вообще запретила себе о чем-либо думать, чтобы не выскочить из этого спасительного и внешне вежливого «все равно». Да и жалко ей, что ли? Пусть женщина развлекается. Все-таки единственного сына женит.

— А ты совсем не волнуешься, да, Марточка? — осторожно спросила Ирина Ильинична, и пришлось вздохнуть глубоко, чтобы изобразить якобы глубоко спрятанное и радостное волнение.

— Отчего же не волнуюсь… Ужасно волнуюсь… — проговорила Марта тихо, поправляя фату. — Просто все чувства внутри себя держу… Очень стараюсь, по крайней мере.

— А почему? — ласково протянула Ирина Ильинична. — Ты ведь так юна еще, так прекрасна… Когда еще чувства свои выплескивать, если не в молодости? Вот я помню, когда замуж выходила, целыми днями то плакала, то смеялась! А то вдруг сомневаться начинала — любит ли меня будущий муж по-настоящему… Ты-то, надеюсь, в чувствах Денички не сомневаешься?

— Нет, Ирина Ильинична, не сомневаюсь. Может, поэтому я так спокойна. А еще у меня завтра экзамен, а я почти не готовилась. Столько хлопот…

— Ладно, тогда давай закругляться. Платье мы выбрали, фату тоже. Что осталось? Туфли? Но туфли давай на другой день отложим, экзамен важнее.

Сама свадьба получилась натужно торжественной и немного скучной, хоть приглашенный тамада и расстарался с напором избитых шуточек и конкурсов. А еще настроение Марте все время портил отец Денички — так пристально ее разглядывал, будто хотел немедленно, не отходя от свадебного стола, уличить в обмане. Он и на бывшую жену глядел с тем же вызовом — что, мол, тут происходит? Сама не видишь, кто есть эта невеста — на ней все ее коварные планы черными нитками по белому полотну шиты! На что Ирина Ильинична отвечала ему долгим укоризненным и даже немного гневным взглядом — и что, мол? Ты же нас бросил, сыном не занимаешься, а я совсем одна. Что я могла поделать? И если ты такой предатель, тогда и не смотри на меня с укоризной… Бросил сына, теперь получай результат.

Марта чувствовала себя очень неуютно, находясь в поле этого молчаливого и нервного диалога, и ужасно хотелось нахамить этому наглому папику. Ирине Ильиничне тоже хотелось нахамить, и не покидало чувство, будто она ее предала. Будто она оказалась разменной монетой ее давней женской обиды. А еще ужасно раздражало, как сильно ухватился за ее ладонь Деничка, как мнет ее дрожащими влажными пальцами, будто пытается успокоить. Чего ее успокаивать-то, интересно? Идет себе торжество и пусть идет… И пусть Ирина Ильинична со своим бывшим мужем продолжают выяснять отношения, если им приспичило… Это ведь свадьбу не отменяет!

К самой сердцевине торжества Деничкин папа сумел-таки развести свою досаду в хорошем коньяке, обмяк, потеплел глазами и даже пригласил невесту на тур вальса, и все принялись дружно аплодировать не в такт музыке, пока Марта изо всех сил пыталась удержать плотное папино тело в танцевальном состоянии. Слава богу, ей это удалось, и в конце новоиспеченный свекор изволил даже ручку поцеловать, и она присела в глубоком и благодарном книксене, и краем глаза увидела, с каким умилением на лице наблюдает за ней родной отец. Вроде и прослезился даже. Ах, какая у меня дочка, умница и красавица. Горжусь и рыдаю от счастья.