— А зачем такси? — весело спросила Марта. — Никита тебя на байке отвезет! С ветерком! Хочешь?

— Хочу, конечно! Класс! Хоть молодость вспомню! Но мы же вроде пивом расслабились…

— Да я почти не пил! — уверенно произнес Никита. — И правда, поехали! С ветерком!

— Поехали! Только я сначала домой позвоню, жене… Нет, лучше не звонить, она сразу учует, что я расслабился. Конечно, это не страшно по большому счету, но зачем ей лишний раз тревожиться за меня? Я свою жену берегу, она у меня девочка хорошая… Пока еду, протрезвею, может.

— Да ты и не пьяный совсем! — уверенно сказала Марта. — Подумаешь, пива выпил! Это не считается!

— Молодец! — неуверенно ткнул в нее пальцем Марат. — Молодец какая, надо же… Хорошая жена у тебя будет, Ник! Понимающая! Цени! А я знаю, что говорю.

Никита и Марат ушли, Марта принялась убирать со стола. Потом остановилась посреди кухни, будто споткнулась. Задумалась. До понедельника всего три дня остается. Надо много успеть за эти три дня… То есть успеть проделать почти невозможные вещи. Но ведь обязательно надо успеть!

Когда Никита вернулся, она огорошила его с порога вопросом:

— Ты слышал, что он сказал? Про одежду? Что надо в понедельник прийти на фирму прилично одетым, не как байкер?

— Ну, так я оденусь, в чем дело-то…

— И что же ты наденешь такое, хотелось бы знать?

— Ну… Рубашку надену, брюки… У меня где-то есть, я в них на экзамены ходил, помнишь? Мать покупала.

— Нет, Никита, это не вариант. Тебе же ясно дали понять — нужен хороший костюм. Тебя не в банно-прачечный комбинат на работу берут, а в приличную фирму!

— Да где я тебе возьму этот костюм? Рожу, что ли? Мать все равно денег не даст, и просить бесполезно!

— А не надо у матери просить. Сколько можно у нее просить? Сам соображай, где денег взять.

— Что, на паперть пойти прикажешь? «Господа, же не манж па си жур?»

— Нет. Но есть другой вариант, лучше, чем паперть.

— И какой же?

— Надо твой байк продать. Я знаю, Боб недавно свой разбил… Он точно купит. Родители денег дадут.

— Ты что?! Ты что такое говоришь, совсем уже спятила, что ли? Ага, сейчас… Байк продать! Да как тебе такое в голову пришло?

— А вот так и пришло. И хорошо, что пришло. Тем более ты сам понимаешь, что другого выхода нет.

— Да не хочу я ничего понимать, отстань! Я и так делаю только то, что ты хочешь! Но чтобы байк продать… Да никогда! Это же вся моя жизнь, как ты не понимаешь!

— Я понимаю, Никита. Я все прекрасно понимаю. Но надо и то понимать, что жизнь в свое время обязательно делает крутой поворот. Это со всеми происходит, никто еще в детстве и юности не остался, а ты и без того задержался там надолго.

— Да я все понимаю, что ты мне объясняешь! Но байк не продам, и не уговаривай даже! Я с ума сошел, что ли? Нет-нет, все, и хватит об этом! Марта, ну я прошу тебя, не надо, пожалуйста…

— Ну чего ты, как маленький, бровки домиком поставил, в глазки жалости напустил? Что поделаешь, если так надо? Ничего не поделаешь, мой милый! Другого выхода нет. И времени на раздумья нет. Пока продашь, пока деньги от Боба получишь, пока по магазинам набегаемся… Это ведь не простое дело — приличный костюм купить! Давай звони Бобу! Ну же! Время пошло!

Марта ласково подтолкнула его к телефону, сняла трубку, сама набрала номер домашнего телефона Боба. Никита стоял рядом с ней, онемевший, таращил глаза, полные отчаяния. В какой-то момент Марте показалось, что она вот-вот потеряет контроль над ситуацией, что Никита вырвет у нее из рук трубку и бросит обратно на рычаг.

Но ничего такого не случилось. Никита вдохнул, потом выдохнул — и вместе с выдохом будто ушли из него последние силы к сопротивлению, и сонный голос Боба уже взывал из трубки недовольно:

— Алло-алло, кто это? Какого черта? Я сплю уже… Говорите!

— Это я, Боб…

— Ник? Что случилось? Ты видел, который час? Ночь на дворе! Что-то случилось, Ник?

— Да, Боб, случилось. В общем, так… Короче… Я хочу тебе свой байк продать. Помнишь, ты просил?

— Ну, помню… А ты это серьезно?

— Да. Завтра утром подъезжай ко мне, поговорим. И еще, Боб… Мне деньги сразу будут нужны, я ждать не могу.

— Да понял, понял. Будут тебе деньги, не переживай.

— Тогда до утра?

— Ага, давай.

Сделка прошла успешно, и денег, вырученных за байк, аккурат хватило на покупку шикарного костюма, галстука и рубашки. И на пару приличных ботинок тоже хватило. И на парикмахерскую. В воскресенье вечером, оглядев со всех сторон принаряженного и подстриженного Никиту, Марта выдохнула удовлетворенно:

— Класс! Тебя и не узнать прям. Вот что значит приличный костюм, сразу человеком стал. Посмотреть приятно.

Никита стоял перед ней, как манекен, онемевший и равнодушный. Будто жизненный поворот не открылся ему перспективами, а вырос на пути большой скалой, о которую его прежняя жизнь разбилась вдребезги. Впору начинать оплакивать эту жизнь, а не радоваться… Чему радоваться-то? Потере свободы? Тому, что поддался на уговоры и сделал так, как хотела Марта? Зачем?! Зачем он это сделал, господи?

Но сожалеть было поздно, дело было сделано. Променял свой любимый байк на новый костюм — сам виноват. Променял свою свободу на желания и прихоти Марты — тоже сам виноват. Если любишь — терпи. Значит, любовь стоит этой несвободы…

В понедельник вечером Марта ждала его дома с накрытым ужином, с улыбкой, с вопросом в глазах. Но рассказывать ему ничего не хотелось. Чего рассказывать-то? Как отсидел на новом месте от девяти до шести? Как пялился в какие-то бумаги и чертежи, в которых ничего не понимал? Да и не хотел понимать, если честно… Сознание отторгало всякую попытку к пониманию, сознание верещало дурным голосом: что ты наделал, дурак? Зачем пошел на поводу? Разве это твое, разве это тебе нужно? Вон за окном солнце какое, посмотри! Какой день! Какой ветер в спину! И Боб с Димоном сегодня обсуждают, наверное, как свою мастерскую по ремонту байков откроют… Сначала в гараже у Димона, а потом какое-нибудь помещение в аренду возьмут. И не надо им новых костюмов покупать, и в бумаги пялиться от девяти до шести. А ты сиди, мучайся! Идиот! Подкаблучник! Прикрылся сам от себя тем, что якобы надо терпеть ради любви… Только подкаблучники этим обстоятельством себя и тешат.

— Ну что? Как день прошел? Расскажи… — ласково проговорила Марта, придвигая ему тарелку с едой.

— Да нечего рассказывать, день как день… — произнес он уныло. А помолчав, спросил тихо: — У нас выпить что-нибудь есть, а? Мне надо напряжение снять. Как-то непривычно все, сама понимаешь…

— Есть початая бутылка водки, я на компрессы покупала, когда мы гриппом болели. Но ты же водку не будешь?

— Почему не буду? Буду. Тащи.

— Тебе же плохо бывает с водки! Тебе вообще пить противопоказано!

— Да откуда ты знаешь, что мне противопоказано, а что нет? Тащи давай!

— Да ради бога, не психуй только, я ж о тебе беспокоюсь…

— А может, ты больше о себе беспокоишься, а? Свадьбу красивую хочешь, да? Шубку к зиме? Все хорошие девочки хотят красивую свадьбу и шубку?

— Никит, ну зачем ты так? Не надо, я обижусь.

— Ладно, прости… Просто, понимаешь, тяжело мне это все. Кое-как день пересидел, измучился весь, и с ужасом теперь думаю, что завтра будет то же самое! Ну не мое это все, хоть убей! Кому-то нравится, а мне как ножом по сердцу.

— Да я понимаю, конечно. Первый день на работе, стресс. Наверное, это у всех так бывает. И мне тоже это предстоит… Только тебе сразу крупно с работой повезло, а мне… Еще неизвестно, как я устроюсь. Ладно, пей водку, может, и впрямь легче станет. Только немного… Ничего, привыкнешь, потом как по маслу работа пойдет.

Все потом так и произошло, как Марта сказала. Все пошло, как по маслу. Только не работа, а водка пошла как по маслу. Оказалось, что водка — это лучшее успокоительное средство для возмущенного переменой сознания и что после принятых двести граммов уже не так страшно пребывать в несвободе от девяти до шести. И что эта несвобода превращается в некую невесомость, в которой плаваешь равнодушно, как воздушный шарик, и плевать тебе на бумаги и чертежи, и на несделанные отчеты и справки тоже плевать.

И после работы тоже можно зайти куда-нибудь, снять напряжение. Можно случайного собеседника себе найти, такого же несчастного, снимающего напряжение. И сидеть, и говорить, и выговариваться… И плевать, что Марта ждет дома с ужином. Пусть ждет. В конце концов, это она, она во всем виновата… Она его заставила! Да разве можно заставить человека жить так, как он жить вовсе не может? Во благо себе — заставить? Ради своей прихоти? Да разве ему нужно все это? Эта фирма, этот костюм… Эта зарплата — и впрямь неплохая, конечно, другие о такой зарплате только мечтают… А ему не нужно, не нужно! И неизвестно, что будет дальше… Что? Свадьба? Шубка к зиме? Хорошие девочки достойны только самого лучшего? И будь добр — обеспечь это самое лучшее! В этом, выходит, и состоит смысл твоей жизни? Нет, какой же это смысл, это тупик, братан. Это настоящий тупик.

А дома его ждал всегда один и тот же, многократно повторяемый диалог с Мартой:

— Опять напился… Ну что ты с собой делаешь, Никита? Тебе же совсем нельзя пить, у тебя наследственность плохая.

— Откуда ты знаешь про мою наследственность? И вообще, тебе не кажется, что ты много на себя берешь? Кто ты мне? Мама? Жена?

— Нет, я тебе не жена и не мама. Мне просто тебя жалко, Никита. А о плохой наследственности я узнала от твоей мамы, кстати. Если начнешь пить, плохо кончишь, как твой отец.

— Но мой отец был алкоголиком, а я просто выпиваю немного для расслабления. У меня трудный день был, между прочим.

— Все начинают с этого — немного для расслабления. И никто не хочет потом признавать себя алкоголиком.