Вера Колочкова - В объятиях самки богомола

Марта сердито вздохнула, отошла к окну. Вот мама заладила — не узнаю, не узнаю! Да она и сама себя не узнает последнее время! Маетно почему-то на душе, кошки скребут. Хотя и причины для маеты вроде никакой нет, вроде бы все хорошо, и работа приличная есть, и деньги, и квартира хорошая… И без мужского внимания она не страдает, присутствует в ее жизни это пресловутое внимание, сколько угодно присутствует, хоть полными ложками ешь. А только почему-то есть не хочется. Невкусно. Раздражает. Потому, может, что настоящего нет, чтобы душа рвалась навстречу, летела через все препятствия. Вот как было с Никитой когда-то. Или с Маратом… А может, мама права? Может, нужно просто замуж выйти и не глядеть далеко вперед? Присмотреть себе какого-нибудь солидного и при деньгах, подсуетиться внутри себя со всякого рода обаяшками-соблазняшками… Если жена есть — отодвинуть на задний план. Все можно, конечно. Если очень захотеть. Но не хочется, вот в чем дело, тоска засела внутри. Лень. Маета, одним словом.

— Значит, ты навсегда вернулась, мам? — спросила Марта, чтобы вынырнуть из грустных мыслей.

— Ага, навсегда. Тут буду помирать, рядом с тобой. Ты ж мне дочь родная, стакан воды все равно принесешь, куда денешься. Или не принесешь?

— Чего-то ты рано помирать собралась.

— Не рано. В нашем роду бабы долго не живут. Семьдесят исполняется — и капут, на тот свет уходят. Вот и я… До семидесяти поживу, и хватит. Дальше уже неинтересно.

— Мам, ну не говори ерунды, мы ж сами себе срок не выбираем!

— Так ты не ответила относительно стакана воды. Могу я на него рассчитывать или самой надо как-то определяться?

— Ой, мам, ну хватит. Что за разговор такой? Мне не нравится!

— Нормальный разговор, по-моему… Нет, я бы могла и в Финляндии остаться, конечно. Кое-какие деньжонки все-таки сумела подкопить, домик бы там купила, а с другой стороны — почему бы и не вернуться? Тут у меня доченька, родная душа… Ведь принесешь мне стакан воды, когда помирать буду, правда?

— Принесу. Даже два принесу, если захочешь. Успокоилась?

— А ты не злись, Марта, не злись. Всякому действию предварительный договор нужен. Так жить легче, когда договор есть.

— Да я не злюсь, просто мне этот разговор не нравится.

— Ну мало ли что не нравится. Привыкай. Твоя мать — женщина неудобная. Что думает, то и говорит. А еще один трудный вопрос я могу тебе задать?

— Может, на сегодня хватит вопросов?

— Да не бойся, он уже на другую тему… Ты ребенка заводить собираешься или как? Или не хочешь в принципе?

— Хм… А тебе это зачем?

— Как это — зачем? Я бабушкой хочу быть, время пришло! Всякое время своего настроя требует! Тебе пора матерью быть, а мне — бабушкой! Как говорится, война войной, а обед — по расписанию!

— А при чем тут война, не понимаю?

— Так вся наша жизнь — война. То с безденежьем воюем, то за квадратные метры бьемся, то от одиночества убегаем, бросив знамена. А дети в это время рождаются и растут. Как же без детей-то? Ты разве об этом никогда не задумывалась?

— Задумывалась, конечно. Только с этим у меня большие проблемы, мам. После того как первый аборт сделала, больше не беременела ни разу. Врач мне тогда говорил — нельзя аборт, ни в коем случае, а я ее не послушала…

— Ты делала аборт? Я не знала…

— А ты вообще мало что обо мне знала, мам. Ты мне установку какую дала? Сама, мол, все сама? Вот я сама и решила, а теперь вот расхлебываю. Не будет у меня детей, наверное. Не зря меня тогда врачиха предупреждала.

— Ой, да ерунда, нынче медицина все может! Иди, проверься, не теряй времени. Ребенка и без мужа можно родить, это не проблема. Без мужа даже лучше, по-моему, а я тебе помогу… Роди мне внучка, Марта, пожалуйста! Или внучку! Я ведь дачу себе покупаю, присмотрела уже небольшой участок с домиком, вот и сидела бы на даче, огурцы выращивала и внуков заодно!

— Ну ты даешь, огурцы к внукам приравняла. Нехорошо как-то.

— Почему? Нормально. Огурцы растут и внуки растут. И мне хорошо. И вроде старость со смыслом проходит, а не абы как, с одними огурцами. Ну что, родишь?

— Нет, мам. У ребенка обязательно отец должен быть. Зачем плодить безотцовщину? И вообще, мать-одиночка — это не моя история.

— А какая твоя история?

— Не знаю. У меня сейчас время плохое, депрессия накатила. Но я справлюсь, обязательно справлюсь. Все еще у меня будет, я чувствую. Вот оттолкнусь ногами от дна и вверх полечу. Обязательно все еще будет!

— Ну, дай бог, дай бог. Только бы мне дожить до этих твоих полетов.

Знакомство с Витей произошло классически, как в добром старом кино «Москва слезам не верит». Марта возвращалась в воскресенье вечером с маминой дачи на электричке, сидела у окна, смотрела, как быстро сгущаются сумерки, как меняется пасторальный пейзаж, перетекая с березового леска в чистое поле, потом в овраг с медленной речкой, потом снова в березовый лесок.

Он зашел в вагон на одной из станций, уселся напротив нее, начал бесцеремонно разглядывать. Точно так же, как тот киношный Гоша.

Позже выяснилось, что «Гошу» звали Витей — час от часу не легче! Ужасное имя, как булавка на языке — Ви-тя… Но она быстро привыкла, и потом имя уже не казалось ей таким неудобным. Наоборот, слышалась в нем своя музыка.

Он тогда, после электрички, отправился ее провожать. Да, все по канонам классики, все как в кино. Она даже сказала ему об этом, а он только брови поднял и выдал сакраментальную «Гошину» фразу:

— А что, я разве не могу проводить до дома понравившуюся мне женщину?

Она рассмеялась в ответ. Да, что-то было в этом Вите. Тогда она не умела понять, что это. Какая-то особая обволакивающая энергетика, от которой душа начинает жить и дышать по-другому. И будто веселая сила поселяется внутри, и все время хочется улыбаться.

Потом он пришел к ней гости. И остался. И они начали жить вместе. Все произошло так естественно, что она только удивлялась — почему же раньше они не встретились? Почему столько лет маялась душа в ожидании? Наверное, потому и маялась, что не знала, кого ждала. Оказывается, Витю. Хотя Витя был далеко не плейбой, то есть внешностью обладал самой заурядной — ни ростом особо не вышел, ни статью. И лицо у него было самое обыкновенное. Глаза добрые, нос картошкой, губы мягкие улыбчивые. Но в то же время присутствовала в нем определенная изюминка, то самое мужицкое обаяние, в облаке которого и не хочешь, а поневоле начинаешь кокетничать. Да и хитер он был по натуре, так повернет разговор, что и не знаешь, то ли смеяться надо, то ли сердиться.

— Я буду звать тебя Марусей, не возражаешь?

— Возражаю, конечно! Что это еще за Маруся? Вообще-то у меня очень красивое имя — Марта.

— Ну да, ну да. Помню, у нас в деревне так телку звали — Марта. А потом она в большую корову выросла. Хорошая была корова, дойная, только лягалась все время. Могла полное ведро с молоком опрокинуть, и хоть бы хны… Дождется, главное, когда вымя уже пустое, а потом хрясь копытом по ведру! Такая вот была зараза, ага…

— Витя!

— Чего?

— Ну что ты такое несешь, какая корова…

— Так я ж тебе объясняю — хорошая корова была. Мартой звали. И вообще, если ты не знаешь, ассоциация — важная вещь в отношениях между мужчиной и женщиной!

— Ну Витя-а-а-а…

Она и сама себе удивлялась, с каким кокетством растягивает его имя и как ей было в этот момент хорошо, просто необъяснимо хорошо! Как будто она совсем девчонка и жизнь только начинается. И так много впереди всего хорошего.

А маме Витя совсем не понравился. И было ужасно обидно слышать от нее:

— Где ты только его откопала? Ни стати, ни экстерьеру… Наверняка и не при должности… Кем он работает-то?

— Он в строительном техникуме сопромат преподает.

— Ну вот, я ж говорю! Еще и гуляет вовсю, наверное!

— Да почему ты решила, что гуляет? Он меня любит!

— Ага, любит. Поди всех студенток в своем техникуме за жабры перещупал…

— Мам, не говори ерунды! Иначе я к тебе на дачу ездить не стану! Или ты Витю нормально принимаешь, или…

— Да ладно, мне-то что. С кем хочешь, с тем и живи. Хоть ребеночка быстрее родишь. Расписываться будете?

— Да, будем. Витя мне предложение сделал.

— Ну-ну… А прописаться он тоже у тебя собирается?

— Нет! У него своя квартира есть, от бабушки в наследство досталась! Не будет он у меня прописываться, не переживай!

— Что ж, и то хлеб… А то много их нынче ходит, желающих откусить от чужого каравая. Ладно, буду я приветлива с твоим Витей, уговорила. А насчет ребеночка поторопись, времени у тебя почти нет! Годы-то к сороковнику идут, не забыла? Прошмыгнут, и не заметишь!

— Да не забыла я, мам, не забыла. Уже работаю над этим вопросом…

Ей и впрямь очень хотелось ребенка от Вити. Ночью, устав от бурных утех, Витя засыпал крепко, обхватив ее твердыми руками властно и по-медвежьи, и она лежала долго без сна, боясь пошевелиться и выпасть из этой власти. И думала, думала…

Оказывается, она неправильно жила. Оказывается, быть мягкой, кокетливой и плюшевой намного слаще, чем жесткой самкой богомола. Безжалостной, убивающей. Оказывается, варить борщ, лепить пельмени и ждать мужа с работы гораздо приятнее, чем лезть вверх по карьерной лестнице и воевать за квадратные метры. А через неделю их с Витей распишут в загсе, и она станет женой… Любимой женой любимого мужа Вити. Женой по имени Маруся. Нет, вот кто бы сказал ей год назад, что она согласится на Марусю… Помнится, свою вторую жену отец называл Марусей, и ей было ужасно смешно. И не то слово — смешно… Она даже презирала отца за это. А заодно и Марусю его презирала, потому что позволила над своим именем такое издевательство. А теперь самой ужасно нравится… И слова незамысловатой песенки тоже нравятся, и хочется их повторять все время…