— Да, знала. Только я про ребенка не знала. Так что ты и впрямь сообщил мне ужасную новость, Витя. И я вряд ли все это переживу… Потому что не смогу без тебя, не бросай меня, пожалуйста… Да, знаю, как я сейчас унижаюсь, знаю, что нельзя унижаться, но ведь не всегда можно владеть собой… Боже, как мне плохо сейчас, Вить…

Она подняла слабую руку, потрогала дрожащими пальцами лоб. Он был холодный и влажный, и в глазах вдруг образовался нехороший туман, и Витино лицо уплывало куда-то, и его слова доходили до нее с трудом, дребезжали отрывисто. Так бывает в кино, когда барабанная дробь сопровождает голос палача:

— Тебе придется это принять, Марта. Я не могу по-другому. Завтра я должен встречать Соню из роддома. Ты ведь знаешь, наверное, что ее зовут Соней… И я ухожу прямо сейчас, Марта. Потом за вещами приду, когда тебя дома не будет, чтобы лишний раз не травмировать. Завтра, когда ты на работу уйдешь, хорошо? Или послезавтра, как скажешь…

Марта слушала, пыталась собраться с мыслями. Мысли никак не желали собираться, наоборот, расплывались в тумане. Да, получался какой-то неправильный и болезненный обмен: мысли утекали в туман и освободившееся место в голове заполнялось туманом, все больше и больше заполнялось… Пока совсем не заполнилось, и она перестала слышать голос Вити.

Очнулась уже на диване в гостиной, отмахиваясь от едкого запаха нашатыря. Витино лицо висело над ней, и голос его был уже другим, отчетливым, очень испуганным:

— Ну как ты? Пришла в себя? Слава богу! Я так испугался… Ты не сильно ушиблась, Марта?

— Почему… ушиблась? — спросила она тихо, чувствуя, как невнятно и тягуче звучит голос. Будто это был совсем не ее голос, чужой какой-то.

— Так ты ж упала. Сидела на стуле, потом взяла и упала…

— Да? А я не помню…

— У тебя болит что-нибудь?

— Не знаю… Голова очень кружится и тошнит… Ой, очень сильно голова кружится, держи меня, я упаду сейчас.

— Ты не упадешь, ты же лежишь. Погоди, я сейчас «Скорую» вызову! Погоди…

Витино лицо исчезло, и она опустила веки, надеясь, что головокружение отступит. Но и под веками неслись оранжевые круги, и присовокупилась к ним острая головная боль, будто кто-то пронзал эти круги огромной иглой.

А потом игла переметнулась в сторону сердца. Дышать стало трудно и больно, и она опасливо втягивала в себя воздух короткими порциями, пытаясь обмануть боль. И снова слышала голос Вити, будто издалека:

— Потерпи, Марта, «Скорая» уже едет. Сказали, через пятнадцать минут. Потерпи…

Он еще что-то говорил, она уже не слышала. Потом к голосу Вити прибавились чужие голоса, какой-то шум, она ощутила на себе чужие прикосновения, боль от жгута на предплечье.

А потом стало легче. И можно было дышать нормально. И можно было открыть глаза — головокружение уже не было таким страшным.

Лицо врачихи «скорой помощи» было уставшим и немного сердитым, и голос был тоже уставшим и сердитым:

— Что вы себя до такого состояния довели, женщина? Отдыхать надо больше, собой заниматься, за здоровьем своим следить, давление измерять регулярно… Наверняка ведь не следите за перепадами давления? И у врача наверняка давно не были?

— Да, давно… — послушно согласилась Марта. — А что со мной?

— У вас гипертонический криз. В стационар я вас не забираю, дома отлежитесь. Завтра к вам участковый врач придет. Внутривенно мы вам вкололи, лекарства я выписала, а дальше уже со своим участковым разбирайтесь. Отлежитесь неделю, потом обследование пройдете, анализы все сдадите. Ничего-ничего, это бывает в вашем возрасте. Можно сказать, первая ласточка — предупреждение, чтобы себя не забывали и в паспорт почаще заглядывали.

— Зачем в паспорт? — тихо удивилась Марта.

— Так я ж говорю — чтоб о возрасте не забывать. После сорока всем кажется, что они еще девочки-попрыгуньи. Так что заглядывайте в свой паспорт почаще, заглядывайте. Там все четко написано, не обознаетесь. А пока лежите, не вставайте. И не вздумайте за домашнюю работу хвататься, мужу задания давайте, пусть работает. Знаете, какое самое лучшее средство избавления от гипертонического криза?

— Какое?

— Тишина, покой и полная беззаботность. А главное — любовь близких. Безоговорочная и безусловная. Так что не торопитесь объявлять себя здоровой, наслаждайтесь возможностью…

Витя проводил врача, сел рядом с ней на краешек дивана, проговорил виновато:

— Я знаю, это я виноват. Прости меня, пожалуйста. Надо было как-то тебя подготовить, а я вывалил на тебя все сразу… Ой, а чего я сижу, надо же в аптеку бежать! Я сейчас, я быстро, Марта! А еще в магазин заскочу, в круглосуточный супермаркет. Врач сказала, тебе можно кисломолочное и куриный бульон, а еще фруктов надо купить… Я сейчас, я быстро, Марта!

— Хорошо, только помоги мне в спальню перебраться, пожалуйста. На диване неудобно…

— Конечно, конечно! Как же я сам не догадался…

Витя помог ей перебраться в постель и ушел, а она заснула, да так крепко и основательно, что проспала до позднего утра. Наверное, лекарство подействовало. Но в первую же секунду пробуждения испугалась — а вдруг Витя ушел? И тут же услышала, как он гремит чем-то на кухне. Наверное, бульон варит. По запаху чувствуется.

Голова больше не кружилась, даже не болела. Но слабость во всем теле ощущалась. Вернее, не слабость, а напряжение. Потому что ни о какой беззаботности в данной ситуации даже мечтать не приходилось. Какая тут к лешему беззаботность, если на любовь близких тоже никакой надежды нет.

Витя добросовестно ухаживал за ней целую неделю. Правда, исчезал надолго из дома, но возвращался и снова ухаживал. И было в этих ухаживаниях что-то страдальческое, нехорошее, будто Витя каждый раз с огромным трудом переступал через чувство вины.

О своем уходе он больше не заговаривал. Он просто взял и ушел через неделю. Когда успел собраться, она не увидела. Просто, однажды поднявшись с постели утром, обнаружила пустые «плечики» в шкафу… И не заплакала даже. Закрыла дверцу шкафа, занялась привычными утренними делами. Потом с работы позвонили, осторожно поинтересовались, сможет ли она выйти к началу квартального отчета. Она ответила, что сможет. Нельзя же работу терять. Тем более при таких новых обстоятельствах лучше быть на работе, чем дома.

Так и начала дальше жить — практически на автопилоте. Утром завтрак, потом работа, потом жуткий одинокий вечер с телевизором, потом бессонница на полночи.

Однажды она проснулась воскресным утром и поняла — так больше нельзя. Не может она так больше. Надо что-то делать…

Но что? Вите звонить? А толку? Ему сейчас явно не до ее звонков. Нет, тут надо другое что-то предпринимать, надо действовать решительно и не банально!

Интересно, а где Витя с этой Соней обосновался? Наверняка в своей квартире, которую раньше жильцам сдавал. И у нее где-то номер этих самых жильцов записан…

Быстро нашла номер, набрала, лихорадочно вспоминая, как зовут женщину, снимавшую квартиру. Света, кажется. Ну да, Света…

Ей ответили сразу и тут же подтвердили ее догадки:

— Ну да, мы съехали с квартиры, еще месяца два назад… А вы что, не в курсе? Это Виктор нас попросил. Хорошо, что в этом же доме другая квартира освободилась, мы ее сняли, как-то привыкли уже к этому району… А Виктора мы часто во дворе видим, с колясочкой гуляет… А в квартире молодая женщина живет, та, что с ребеночком… А вы его бывшая, что ли?

Марта быстро свернула разговор, болезненно запнувшись на «бывшей». Ужасно звучит, жестоко, как приговор. Бывшая.

Ну, это мы еще посмотрим, кто из нас бывшая, это мы еще поглядим…

Моментально собравшись, она тут же решила поехать, но в последний момент передумала. Воскресенье же сегодня, Витя наверняка дома. А при Вите разговор вряд ли состоится. Нет, лучше завтра с утра, когда он на работу уйдет. Вот тогда она и застанет эту самую Соню врасплох…

Но «врасплох» не получилось. Почему-то Соня нисколько не удивилась, увидев ее в дверях. Была она по-утреннему растрепанной, в коротком халатике, из выреза которого виднелась полная налитая грудь. Из глубины квартиры плакал ребенок, и Соня проговорила быстро, указывая на кухню:

— Вы проходите, Марта, сейчас я его покормлю, и он уснет. Это минут двадцать займет, не больше.

Марта прошла на кухню, огляделась. Да уж, не Версаль, явно не Версаль — кухня убогая, и квартира убогая, давно не знавшая ремонта. И на что Витя свою хорошую жизнь променял…

Вскоре Соня пришла, уселась за стол напротив нее, проговорила деловито:

— Слушаю вас, Марта.

Вот нахалка какая! Слушает она, стало быть! Нагло увела мужа и что-то еще слушать собралась! Вот взять бы и сказать ей всю правду, кто она есть на самом деле!

Но Марта сдержалась, ничего такого не сказала. Улыбнулась почти дружелюбно, даже немного сочувственно:

— Вы такая молодая, Соня… Сколько вам лет? Девятнадцать? Двадцать?

— Двадцать один.

— Понятно… В двадцать один — и уже на руках ребенок, и муж немолодой, с которым не так уж и весело, с которым на дискотеку не сходишь, правда? А через десять лет он будет уже совсем, совсем не молод…

— Я не понимаю вас, Марта… Что вы мне хотите сказать? Вы чего-то хотите от меня, да? Говорите прямо… Вы скажите, а я отвечу. Может, все сразу и выяснится.

— Хорошо, я скажу. Вернее, я предложить хочу тебе, Соня… Мне просто жаль тебя, понимаешь? Залетела от преподавателя, рожать пришлось… Ведь это не входило в твои планы, правда? Не надо, ничего не говори пока, просто выслушай. Я тебе предлагаю вот что… Хочешь, я заберу у тебя Витю вместе с ребенком? Ну подумай, Соня, ведь не нужен тебе Витя… Ты просто боишься, что одна не поднимешь ребенка. А я тебя освобожу от всех этих забот! И обещаю тебе, что ты останешься его матерью юридически, и в любой момент сможешь, если захочешь… Ведь вся молодость впереди, сама подумай… А если встретишь хорошего парня, которому твой ребенок не будет нужен? Ведь встретишь, обязательно встретишь! Подумай, Соня, хорошо подумай! И прими правильное решение! Да, и вот еще что, если тебе жить негде, то можешь рассчитывать на эту квартиру. Витя не будет против, я думаю. Ты только объясни ему по-хорошему, что он тебе совсем не нужен, так, чтобы он понял…