— Ой, ну договорились же! Все, пока! Давай, до завтра!

Марта бросила трубку, повернулась к матери, округлила глаза и с шумом выдохнула, что могло означать только одно — вот же липучка приставучая… Но мать только усмехнулась, глядя на нее, и произнесла тихо:

— Да ладно, передо мной-то чего спектакли разыгрываешь? Самой ведь такая приставучесть нравится, правда? Тем более я думаю, ты сама ее для себя и организовала — я ведь тут намедни навела справки про твоего мальчика…

— И у кого ты наводила справки, интересно?

— Да у Димки, у кого ж еще. Чего далеко ходить. То еще оказалось справочное бюро.

— А… Ну, понятно тогда.

— Слушай, а может, ты своего мальчика к нам домой пригласишь? Мне очень взглянуть на него хочется.

— Мам, я тебя умоляю… Ничего интересного ты не увидишь, честное слово.

— И все же, пригласи. Давай завтра вечером. Я даже пирог испеку по такому случаю.

— Ты? Пирог?

— А что такого? Я все-таки мать, а не ехидна какая-нибудь. Я должна видеть, что с моей дочерью происходит.

— Лично со мной ничего страшного не происходит, мам.

— Ну, не с тобой, так с мальчиком… И все, возражения больше не принимаются! Тащи завтра вечером своего кавалера, поняла?

— Да мне-то что… Ради бога, если настаиваешь.

Деничка почему-то очень испугался, когда она объявила ему о «вечернем домашнем приеме». Стоял, смотрел на нее озадаченно, потом поднял руку, вытер испарину со лба, проговорил с дрожью в голосе:

— Я, наверное, твоей маме не понравлюсь, Марта.

— Почему ты так решил? — вложила она в свой голос побольше веселого оптимизма.

— Ну, как тебе сказать… Наверное, каждой маме хочется, чтобы парень у дочки был красавцем… А я… Ты такая красивая, Марта, а я…

— Денис, прекрати! Хватит уже комплексовать по поводу своей внешности! Ну вот скажи, чем ты отличаешься от других? Чем? Ты что, инвалид? Урод? Ты такой же, как все, ни больше ни меньше! Конечно, похудеть бы тебе не мешало, это да…

— Я хотел, но у меня не получается! Я почти три месяца ничего не ел и в тренажерный зал ходил. А потом меня в больницу увезли — прямо из тренажерного зала. Мама говорит, что у меня конституция такая, ничего не поделаешь. Одни могут худеть, а другие нет. Каждый организм живет в определенном балансе. Или дисбалансе… С природой не поспоришь…

— Ну, вот видишь! Ты сам про себя все знаешь! А это уже хорошо! Ты научись любить себя таким, какой ты есть, и все будет в порядке! Ну что, идем вечером ко мне домой? Мама хотела пирог испечь…

— Пирог? Для меня?

— Ну да. А что такого? Ирина Ильинична ведь угощает меня всякими вкусностями, когда я к вам прихожу!

— Ну, это ты… Это совсем другое… Моей маме ты очень нравишься. Она говорит, что в тебе удачно сочетается присутствие красоты, ума и трезвого взгляда на жизнь. Что ты умеешь разумом жить, а не чувствами. И что это не всем дано…

— Хм. И когда же Ирина Ильинична так успела меня распознать?

— А ты что, обиделась?

— Да нет… Ладно, идем цветы покупать — для мамы. Ей будет приятно.

Вечерние посиделки с пирогом прошли успешно — Денис маме понравился. Потом, проводив гостя, она так и сказала Марте со вздохом:

— Надо же, какой экземпляр, будто в пробирке вырос. А как влюблен, как влюблен! Как на тебя смотрит, боже мой! Знаешь, мне даже завидно стало… Можешь его тепленьким брать, если надобность есть. Сама-то как думаешь? Про надобность?

— Я не знаю, мам… Правда, не знаю. Сначала думала, что все знаю и все про себя понимаю, а сейчас… Не знаю.

— Струсила, что ли?

— Может, и струсила. Или нет, не то… Я не знаю, как объяснить… Будто несет меня куда-то, будто попала в сильный поток, и вроде бы еще есть возможность на берег выбраться, но я не понимаю, хочу я обратно на берег или нет. Или хочу, чтобы непременно вынесло к новому берегу…

— Ну, тут я тебе не советчик, дочь. Смотри сама. Чтобы не сказала потом, что я тебя на неверный шаг толкнула. Может, и будут у тебя другие варианты, жизнь твоя только начинается. А может, и не будет больше вариантов, кто знает… Хотя ты красивая, в отца.

— Ты тоже красивая, мам!

— Нет, ты на отца больше похожа. Внешне. А характером в меня пошла, тебе тоже жизни наполовину не надо, тебе разом все подавай! А отец — он не такой… Как раз тот случай, когда красота мужику не на пользу.

— Ты совсем не любила его, мам?

— Да я теперь уж не помню, любила ли, нет ли… Наверное, на красоту его и купилась, когда замуж выходила. Да, он был красивый, но бесхарактерный. Тряпка тряпкой. Ждешь от него чего-то, а он… Ни эмоций, ни поступков… Таких долго не любят. Поэтому был муж, да сплыл.

— А почему ты говоришь о нем в прошедшем времени? Будто он умер!

— Для меня да, умер. Как и не было. Ну, да бог с ним. А насчет Дениса я тебе вот что скажу, Марта. Да, все-таки скажу! Денис — это твой шанс, другого может и не быть, несмотря на всю твою красоту. Пусть он синица в руках, но ведь журавля в небе можно и не дождаться. Если тебе преподнесла жизнь такой подарок — бери, иначе она рассердится и больше подарков не будет. Прождешь зря, годы уйдут, красота завянет. Я смотрю, он хоть завтра готов тебе предложение сделать, только отмашку дай…

— Мам, я не знаю… Нет, я все понимаю, что ты хочешь мне сказать, но… Боюсь я чего-то.

— А вот это ты зря делаешь! Зря!

— Что я делаю?

— Ты зря позволяешь себе плавать в этом «не знаю», в этом «боюсь»! Нет у тебя возможности в этом дерьме плавать, Марта! Может, у кого и есть, а именно у тебя — нет!

— Но почему?

— Да потому! Оглянись, как мы живем, и сделай выводы! Вон у нас даже квартира, и то однокомнатная, жалкие квадратные метры, мы даже разъехаться с тобой никогда не сможем! И уж прости за жестокую правду, но эта квартира — моя! Потому что у меня в силу женского переспелого возраста меньше возможности получить от жизни хоть что-то! И потому… Давай-ка сама пробивайся, Марта. Сама всего добивайся, опять же в силу неспелого женского возраста. Что, грубо звучит, да? Что, жестоко? Зато это правда, дочь… Мы ведь с тобой договорились, что будем по правде жить, по справедливости и без ненужных нам сантиментов… И как иначе, если она такая, наша жизнь… А, да что говорить… Хочешь обижайся, хочешь — нет.

— Мам, я тебя поняла. И я не обижаюсь. Я поняла, да…

На следующем свидании они с Денисом впервые поцеловались. То есть Марта сама организовала этот поцелуй — когда зашли в темную аллею парка, развернулась к нему, обняв за шею, скользнула губами по щеке…

Губы у Дениса оказались на удивление холодными и неловкими. От испуга, наверное. А еще она чувствовала, как дрожат его ладони на ее плечах, как они взмокли… Тоже от испуга, наверное. Зато потом он с силой прижал ее к себе — откуда чего взялось, даже в спине что-то хрустнуло! — и заговорил тихо, задыхаясь на каждом слове:

— Я так тебя люблю, Марта… Я думать ни о чем не могу, будто меня вообще нет… Я жить без тебя не смогу больше… Если бы ты только согласилась… Если бы согласилась… Марта…

— На что согласилась, Денис? — произнесла она, с трудом выворачиваясь из его напряженного объятия.

— Если бы ты согласилась выйти за меня замуж… Но ведь ты никогда…

— Да отчего ж никогда? Почему ты так решил?

— А что… Разве…

— Я согласна выйти за тебя замуж, Денис!

— Что… правда?

— Ну да. Ты мне очень нравишься. Да, я хочу быть твоей женой!

— Марта… Но этого просто не может быть…

— Ой, Денис! Ну я же тебе ответила! Ну хватит уже.

— Да, я понял… Я просто поверить не могу. И что, мы завтра можем пойти подать заявление в загс?

— Отчего ж не завтра? Можно и завтра. Только надо маме твоей сказать.

— Да, маме… И твоей тоже…

— Ты когда своей маме скажешь?

— Сегодня и скажу! Мне кажется, она обрадуется!

— Ну, не знаю… Давай не будем загадывать…

— Да точно обрадуется! Точно! А почему ты дрожишь? Замерзла?

— Да… Похолодало, наверное… Проводи меня домой, пожалуйста, поздно уже… Или не надо домой, только до автобусной остановки. Мне к Оле еще надо зайти…

— Но заявление в загс мы ведь завтра подадим, да?

— Конечно, завтра.

— Прямо утром? Вдруг там только с утра принимают?

— Хорошо, давай утром.

— На первую лекцию не пойдем!

— Хорошо. Только давай уже пойдем отсюда, я и впрямь замерзла!

— Утром я буду стоять около твоего подъезда. Паспорт не забудь.

— Да не забуду… Пошли уже!

Через полчаса Марта, продрогшая то ли от холода, то ли от навалившегося страха, рыдала на плече у Оли, проговаривая вслух то, чего даже самой себе не хотела проговаривать:

— Я не могу, не могу, Оль… Я согласилась замуж за него выйти, а сама… Мне даже целоваться с ним неприятно… Что делать, Оль, я не знаю…

— Да ты что, Марта… — слушая ее, недоумевала Оля. — Что ты такое говоришь? Зачем ты согласилась, если тебе… Если неприятно… Я не понимаю, хоть убей! Зачем?!

— Затем, что так надо.

— Кому надо? Ты что говоришь? Я не понимаю, не понимаю!

— Да ты не поймешь! — вдруг резко оттолкнула ее от себя Марта, перестав плакать. — Поэтому и не спрашивай у меня больше ничего! Просто так надо. И все! Что тут непонятного? Так надо.

Умывшись в ванной холодной водой, Марта быстро надела пальто, шагнула к двери. Оля осталась стоять в прихожей в нелепой позе, разведя руки в стороны — не понимаю, не понимаю… Дверь за Мартой захлопнулась. Каблуки туфель дробно застучали по лестнице вниз. Оля постояла еще немного, потом подошла к телефону, собираясь позвонить Димке и сообщить неожиданную новость. И отчего-то передумала — может, Марта просто в очередной раз ее разыграла? А что, с нее станется, с этой Марты.