Наталья Миронова - В ожидании Айвенго

Слушая страстный, темпераментный, почти истеричный голос Глории Гейнор, Этери вдруг подумала, что все последнее время идет по туго натянутой струне. Струна немилосердно режет ступни, но сойти нельзя, даже свалиться она не имеет права. Надо держать баланс хотя бы ради детей. Не она устанавливала эти правила, а теперь почему-то должна им следовать.

«Четыре четверти пути», – вспомнился ей Высоцкий. Только неизвестно, когда они закончатся, эти четыре четверти. Путь вытягивался перед ней в бесконечность, как перед Ахиллом в апории Зенона. Как и Ахиллу, ей никогда не догнать ползущую впереди черепаху. «Это так унизительно для Ахилла, – подумала Этери, – вечно плестись вслед за черепахой… И зачем только Зенон втиснул сюда именно Ахилла? Мог взять любого зверя, оленя например…»

Этери чувствовала, как разгорается в груди яростный ахиллесов гнев. Она поднялась в ванне и смыла с себя пену. Правила для нее установил Леван, сам того не зная и даже особо не задумываясь. А орудием послужили дети. Ради детей надо терпеть. Надо делать вид, что у них по-прежнему есть папа, который их любит. Но быстроногого Ахилла не заставишь делать шажки все короче и короче, приноравливаясь к ходу черепахи. Да он обгонит ее одним махом и не заметит!

Вот только Этери не может разрешить свою проблему одним махом. Ей приходится семенить. Лгать детям, терять друзей… Ну, с друзьями она разберется, это не так страшно. Многие подружки в последнее время перестали звонить. В глазах так называемого «общества» – искусственного, замкнутого, манерного и стервозного рублевского мирка – она теперь изгой. Брошенная жена. Почти падшая женщина. Их жадный интерес теперь устремлен на золотуську. Она взяла приз, поймала золотой мяч удачи.

Ну и черт с ними, Этери и без них прекрасно проживет. «Заблокировать в телефоне номера необязательных подружек»… Даже блокировать ничего не надо, они сами отпадут. Что и доказала сегодня Жанна Федоровна. Вот и отлично. Больше не ходить на их безвкусные и вульгарные тусовки…

Этери часто бывала на этих тусовках с мужем. Многие богачи придумывали шарады, «хеппенинги», живые картины… Придумывали не сами, им писали сценарии авторы эстрадных скетчей и «поэты-песенники» (не путать с поэтами), эстрадные комики работали у них «аниматорами», или, по-русски говоря, массовиками-затейниками.

Впрочем, некоторые и сами баловались сочинительством. Во многих богатых людях с обретением заветной круглой суммы просыпались не перебродившие в подростковом возрасте творческие амбиции. Одни писали пьесы, сценарии, кое у кого хватало денег ставить по этим сценариям фильмы и финансировать прокат. Другие – таких было больше – писали песни, одному даже хватило денег купить себе фигуриста, который вышел на показательное выступление под вопли:

Эх, Россия!

РОССИЯ!

РОССИЮШКА!

– в авторском исполнении.

Хорошо, что Леван не такой, признавала Этери. Не писал песен, не сочинял шарад и сценариев поиска сокровищ. И других не приглашал для него сочинять. Но он соблюдал правила и присутствовал, пусть и в качестве пассивного наблюдателя, на игрищах, устроенных другими.

Многим толстосумам нравилось унижать гостей. Устраивать соревнования по влезанию на столб за магнумом шампанского, поиски сокровищ с перекапыванием земли настоящими лопатами или доение чучела верблюда, у которого из причинного места вытекало пиво. Этери категорически отказывалась принимать участие в этом натужном веселье с шутками ниже плинтуса. Просто сидела и пережидала, мечтая скорей попасть домой.

– Что мы здесь делаем? – спрашивала она Левана. – Зачем мы все это терпим?

– Это крупный заказчик, – отвечал он с важностью.

Или просто: «Нужный человек».

Она терпела. Как-то раз на одном таком сборище невысокая, полненькая молодая женщина, дочь стального короля Пассека, как потом выяснила Этери, демонстративно встала и ушла. За ней поспешил ее спутник, которого Этери тем более не знала. Он пытался ее удержать, успокоить, уговаривал вернуться… Она вырвала у него руку и все-таки ушла. А известный массовик-затейник, работавший аниматором на этом сборище, кинулся за ней с криком:

– Девушка, ну куда же вы? – И тут же на весь зал: – Вы только посмотрите, какой у нее развал колес! Девушка, не уходите!

– Я тоже хочу уйти, – шепнула тогда Этери Левану.

– Да брось, ну неудачно пошутил человек, с кем не бывает? Мне еще нужно кое с кем переговорить.

Этери не стала спорить, хотя ей было противно и стыдно. А главное, она не понимала: почему нельзя пригласить нужных людей в ресторан или домой и переговорить в спокойной деловой обстановке? Сама Этери как раз славилась умением устраивать небольшие изысканные вечеринки, званые обеды и ужины без ярмарочных аттракционов, без полуголых девиц, вылезающих из торта, без «музона» и пошлых шуток.

Что ж, теперь она ото всего этого избавлена. И слава богу. У нее есть настоящие друзья. Есть Катя, Нина Нестерова. Вера Нелюбина[7]. Вера – женщина-банкир, очень строгая, замкнутая, пожалуй, даже чопорная, но это для тех, кто ее не знает. Этери консультировала ее банк по поводу покупки картин, и они с Верой подружились.

Они ее не бросят. А больше ей никто не нужен.

Этери сполоснулась, вытерлась, расчесала роскошные длинные волосы, заплела их на ночь в две свободные косы и вышла из ванной в спальню на первом этаже, где стояла большая двуспальная кровать.

Зазвонил ее сотовый: Катя. Этери ответила.

– Ну все, добралась до дому в целости и сохранности. Ты как?

– Да вроде пока жива. – Этери хотела пошутить, но сама почувствовала, что шутка вышла чересчур мрачной. – Прости, Катюха, я не то хотела сказать. Спасибо тебе. Я давно так классно не веселилась.

– Ложись спать.

– Уже, – заверила подругу Этери.

– Я тебя разбудила? – испугалась Катя.

– Нет, я только-только из ванной. Что-то я сегодня малость подустала.

– Странно, – иронически хмыкнула Катя, – вроде весь день ничего не делала. Ладно, позвони мне завтра, как от Софьи Михайловны вернешься. А может, заедешь?

– Нет, у меня дел невпроворот, я лучше позвоню.

– Ладно, спи.

Сон не шел к ней. Вроде устала как собака, а уснуть не получается. Может, оттого, что на новом месте? Ей вспомнилась детская присказка:

Сплю на новом месте,

Приснись жених невесте.

Кажется, полагается расческу под подушку положить… Вздор. Не нужен ей жених! Надо спать, завтра трудный день, опять в Москву ехать… Мысли мешают. Мысли назойливые, неотвязные, как мухи, так и лезут в голову.

Чтобы не думать о непрошеном, Этери заставила себя думать о нужном. Надо прямо с утра позвонить в реставрационные мастерские, пусть приедут и заберут картины. Но договориться на послеобеденный час. А лучше на послезавтра: еще неизвестно, когда она из Москвы вернется. Да-да, лучше на послезавтра. Хорошо, что самые ценные дедушкины картины хранятся в банковском сейфе у Веры Нелюбиной! Пожар их не затронул.

Надо позвонить ремонтникам. Тоже лучше на послезавтра. Но не откладывать, ремонт надо делать быстро. Хоть бы стены скорее просохли. «Вывезу картины и включу обогрев на полную мощность», – пообещала себе Этери. Что еще? Грумера[8] надо вызвать, собаки который день не чесаны, а у самой у нее сил нет.

Да, горничную нанять вместо Даны! Завтра, все завтра. А сейчас спать…

Не спалось. Опять принимать снотворное? Нет, хватит, так можно и подсесть, не дай бог.

Этери взяла плеер и включила третью песню – «Я все еще здесь». Эрта Китт озаглавила так свои мемуары. Чего только ей не довелось пережить! Половины слов Этери не понимала: слишком много там было реалий 30 – 40-х годов (это при том, что сама Эрта Китт родилась в 1927-м и Великую депрессию пережила еще ребенком). Но многое было ей понятно и по-человечески близко. Пусть даже сама она никогда не знала бедности, не снималась в кино, не употребляла наркотиков. Главное – стойкость, юмор, цепкая жизненная хватка, непрошибаемый оптимизм, которого ей сейчас так не хватало.

Все было:

Бывало здорово, бывало паршиво,

Я всякого повидала, но, боже,

Я все еще здесь.

Были бархатные ложи,

Бывали скверные пивнушки,

Однако ж я здесь.

В трущобах ночевала,

В ночлежках за казенный счет…

За хлебом стояла

Ну да, была Депрессия.

Но была ли я в депрессии?

Черта с два!

Финансиста встретила,

И вот я здесь!

Танцевала голышом —

Ну да, было.

По три бакса за ночь.

Но я же здесь.

Травку курила, пила – ну не без этого.

Сидела на «колесах»,

Обретала Иисуса,

Лечилась покоем…

Ничего, главное, я здесь.

В актерской школе не училась.

Но кто-то сказал:

«В ней что-то есть»,

А это значит – я здесь!

Сегодня ты в соболях,

Завтра несешь их в ломбард.

Я здесь!

Сегодня ты звезда,

Завтра мерзнешь в массовке.

Я здесь!

То ты женщина-вамп,

То чья-то черная мамка.

И слышишь в спину:

«Ах ты кривляка!

Твое амплуа – гротеск!»

Гротеск? Ладно,

Я разве спорю?

Пусть будет гротеск.

Главное, я здесь!

Прошла через «Эй, леди, вы не эта, как ее?

Красоткой была – зашибись».

Или, еще хуже: «Ой, я думал, вы эта, как ее?

И куда она девалась?»

Ничего, стерпела.

И я здесь.

Да, разные бывали времена…

Бывало белое, а бывало и черное.

Да что там говорить,

Я прошлый год пережила,

А уж это, скажу я вам, не шутка!

И вот смотрите – я здесь!

Все прошла – от А до Я,

Поздравьте меня!

Эй, кто тут у нас?

Это я!

Я все еще здесь!

Так Этери и уснула, не снимая наушников, под негромкий, низкий, невероятно чувственный, по-кошачьи урчащий голос Эрты Китт.

Проснулась она все с той же мыслью: ей больше повезло, чем героине песни Эрты Китт. Ну подумаешь, муж бросил! Ей не приходилось ночевать в трущобах, танцевать голышом или выступать в массовке. Опять Этери напомнила себе, что многие позавидовали бы ей. Она встала очень рано, выпустила собак, разбудила сыновей, покормила, отправила в школу. Каждому дала по записке, что уроки не сделаны по уважительной причине. «У нас тут типа как бы пожар был, – мысленно добавила от себя Этери. – У нас тут вроде как папа ушел, башню у него снесло, вот дети и переживают».