У Саввы Цыганкова глаза округлились, как блюдечки. Этери весело подмигнула ему. Как и начальник пожарной службы, он не верил, что она может вот так запросто общаться с сильными мира сего.

Руководитель пресс-службы патриарха, которому она звонила, спросил, на какую тему Этери желает общаться со Святейшим.

– Передайте ему, пожалуйста, отец Владимир, что речь идет о картине моего деда «Вознесение Христа», – ответила Этери. – Я хочу передать ее патриархии. Да, ту самую, что ему так полюбилась. Ну икону, не будем спорить. Нет, не пожертвовать, а передать. Бесплатно, но не безвозмездно, у меня есть два условия. А вот об этом я и поговорю со Святейшим.

Наступила пауза.

– Ты… ты не шутишь? – прошептал Савва. – Ты будешь говорить с патриархом?!

– Смотри, глаза не потеряй, – посоветовала Этери, опустив телефон. – Ты так на меня вылупился… А почему бы мне не поговорить с патриархом? Он жаждет заполучить одну картину моего деда… То есть жаждет-то не одну, но получит одну. Если выполнит мои условия.

Дед Этери Сандро Элиава в советские времена, даже при Хрущеве, когда это было смертельно опасно, писал, как тогда говорили, «произведения религиозного содержания». В числе прочих он создал «Вознесение Христа», грандиозное, потрясающее по силе полотно, исполненное в технике гризайли[18].

В колымских лагерях, куда попал после войны, Сандро Элиава потерял две трети зрения. Но он продолжал работать. Носил сильные очки, немилосердно напрягал глаза. Гризайль как нельзя лучше соответствовала его замыслу. Христос, которому художник дерзко придал портретное сходство с собой, возносился в снежном облаке над бескрайней белой равниной. Редкий, нищий лесок из полумертвых елок и далекие сопки обозначали горизонт, по краям тянулись шахтные отвалы и серые домики – бараки… Перспектива была сознательно нарушена, средний план вынут, как на картинах Возрождения, мученическая фигура Христа, выписанная со скульптурной выпуклостью, заслоняла смутный, сливающийся с фоном пейзаж.

Эта картина, впервые выставленная только при Горбачеве, привлекла внимание двух покойных патриархов. Они убеждали художника передать ее церкви, но Сандро отказался. Просил об этом и новый патриарх. После смерти Сандро Элиавы он обратился к внучке художника, которой Сандро завещал все свои работы, но Этери тоже отказалась. Ее дед хотел передать «Вознесение» в Грузию, патриарху Илье Второму, и сейчас, ожидая ответа, она про себя молилась, просила прощения у бога.

Но вот совещание на том конце закончилось, голос руководителя пресс-службы торжественно произнес в трубку: «Сейчас вы будете говорить со Святейшим».

– Здравствуйте, владыка. Перехожу сразу к делу. Предлагаю вам «Вознесение», но с двумя условиями. Во-первых, картина… Да-да, икона. Извините. Икона должна быть выставлена на всеобщее обозрение. Пусть ее увидит как можно больше людей… В храме Христа Спасителя? Хорошо, договорились. Это первое, но не главное условие. Во-вторых, прошу вас образумить вашего верного прихожанина. – Этери назвала имя и фамилию Снегоочистителя. – Он хочет снести дом в центре Москвы, приют для женщин и детей, пострадавших от насилия…

Савва подался всем телом вперед, хотя ничего не мог услышать, кроме голоса Этери, объяснявшей, о каком приюте речь.

– Да, владыка, я понимаю. Церковь выступает за целостность семьи. Но ведь церковь осуждает кровопролитие, а уж тем более убийство. Бить женщину, калечить, убивать – разве это семья? К тому же речь идет о памятнике архитектуры. Нашу историю, нашу гордость принести в жертву алчности этого господина?.. Я знаю, что он верный сын церкви… Чего я хочу? Я хочу, чтобы вы вашим веским словом предостерегли его от впадения в смертный грех. Алчность ведь считается смертным грехом? И не наедине, а публично, иначе он не поймет. Я прошу вас обратиться к нему прямо по имени, чтобы он оставил в покое несчастных женщин. А заодно и дом с ризалитами.

Этери еще послушала. Говорила она спокойно и вежливо, но без подобострастия.

– Нет, я настаиваю на публичности… Разумеется, я верю вашему слову, владыка патриарх, но, прошу меня простить, я не доверяю этому господину. Боюсь, верный сын церкви может ослушаться даже вас… Да, я понимаю, вы не хотите скандала. Ладно, другой вариант: освятите приют. Это могло бы его остановить… Нет, приют не имеет отношения к ювенальной юстиции…[19] Ну что ж, очень жаль. Значит, «Вознесение» вам не нужно. Я передам его в один из грузинских монастырей… Этого хотел мой дед. Я готова нарушить его волю, если вы поможете мне отстоять приют… Как? Хорошо. Отлично. Поговорите с ним. Нет, остальные полотна я пока не готова отдать, а «Вознесение», считайте, уже ваше. Я свяжусь с вашим юротделом, оформим дарственную. Управление делами? Хорошо. Отец Владимир мне поможет. Всего вам самого доброго, святой владыка.

Этери вскинула веселый взгляд на Савву. Он все еще не верил.

– Ты говорила с патриархом?

– Нет, с тасманским сумчатым волком. Шутка. Тасманских сумчатых волков всех давно истребили. А что тебя так удивляет? Да, говорила. Только что, на твоих глазах… вернее, ушах.

– И ты отдашь картину… Она миллионы стоит! Ради каких-то баб?

– Савушка, давай не будем ссориться. У меня настроение хорошее.

– Ты обещала мне помочь с заказами…

– Ничего я не обещала. Ты же мне не помог!

– Я могу помочь, – возбужденно заговорил Савва, торопясь вскочить на уходящий поезд. – Я мог бы тебе и картину сохранить…

– Я уже слово дала. Но если можешь повлиять на Снегоочистителя, буду тебе признательна. Он ведь на этом не успокоится, присмотрит другой дом под снос…

– Давай встретимся в неформальной обстановке, – предложил Савва. – Приглашаю тебя в «Цвет ночи».

Этери усмехнулась. «Цвет ночи» – клуб, где собирается модная и богатая тусовка. Самое место для Саввы.

– Там поговорить не дадут, давай лучше сходим в другое место. Я тебя приглашаю.

Она договорилась со знакомым богатым бизнесменом, решившим перебраться из Сибири в Москву, потом позвонила Савве и пригласила его посидеть в деловом клубе. В этом клубе бывал Леван, но Этери решила не морочить себе голову и не думать о нем. У нее тоже была клубная карточка, и она имела право пригласить гостей. Но оделась и причесалась в этот день с особой тщательностью: вдруг придется столкнуться с бывшим супругом? Так хоть не краснеть…

Проклиная себя самыми черными словами, Этери подспудно все-таки надеялась его увидеть. О, разумеется, она не стала бы устраивать публичную сцену, как та ее давняя приятельница! Но пусть ее бывший увидит, что потерял. От этого тщеславного желания она никак не могла отрешиться.

Его там не было. В утешение ей оставалось лишь наблюдать за Саввой. У него вытянулось лицо, когда, придя в клуб, он увидел, что они будут обедать не одни, а в компании другой пары. Этери представила своих знакомых, сказала, что им нужен загородный дом. Савву расписала как звезду архитектуры, сказала, что он строит современно, оригинально и со вкусом.

Он получил заказ на проектирование дома, но остался недоволен. У него было совсем другое на уме…


Патриарх поступил дипломатично: объявил, что берет приют «Не верь, не бойся, не прощай» под свое покровительство. Сам, правда, не приехал, но прислал представительную делегацию на освящение богоугодного заведения. Со Снегоочистителем поговорил приватно, ему не хотелось выносить сор из этой избы и прилюдно ссориться с верным сыном церкви. Для Этери имел значение только результат, а результата Святейший добился: верному сыну церкви пришлось отступить. Имя Этери патриарх, видимо, не назвал, потому что Снегоочиститель окольными путями начал выяснять, кто порушил его замечательный проект: до Этери дошли такие слухи. Она не просила умалчивать о ее роли, но мысленно поблагодарила патриарха.

Верная слову, Этери передала патриархии «Вознесение Христа». И тут уж сама настояла, чтобы ее имя не упоминалось.

– «Пусть левая рука твоя не знает, что делает правая», – процитировала она чиновнику из управления делами патриархии Евангелие от Матфея.

Передача иконы была оформлена «от безымянного дарителя». А в приюте ее встретили как героиню.

– Как вам это удалось? – спросила Евгения Никоновна.

Этери пожала плечами.

Они заделали брешь в стене, Этери отыскала на строительном рынке подходящий по цвету гранит, и под ее руководством рабочие восстановили разбитую фасетку.

Глава 11

Савва все не оставлял ее в покое. Позвонил и пригласил-таки в «Цвет ночи». Этери решила принять приглашение, просто чтобы не обижать его. Росохранкультуру и вправду ликвидировали буквально через пару недель после их памятного разговора. В таких условиях Этери тем более чувствовала себя обязанной утешить Савву.

Она нашла ему еще пару заказов на строительство, можно сказать, сформировала портфель. Устроила даже участие в конкурсе на проектирование нового здания гостиницы в Москве. Тут уж она не могла гарантировать победу, впрочем, Савва все равно остался доволен. Но он так жаждал показаться с нею в свете, в настоящем центровом месте…

Они встретились в Большом Козихинском переулке. Посмотрели маловразумительный, замогильно тоскливый артхаусный фильм, который Катя назвала бы «холодным интеллектуальным дерьмом»: чей-то сон, оказывающийся еще чьим-то сном и еще чьим-то сном… Похоже, сам автор забыл, кто кому снится. Этери перестала отслеживать сны где-то на середине картины. А потом Савва, лопаясь от гордости, провел ее в ресторан.

«Что он в этом находит?» – молча удивлялась Этери.

Савва раскланивался со знакомыми, она тоже кивнула кое-кому, даже не слишком вникая, с кем здоровается. И вдруг увидела Левана с золотуськой.

Этери обмерла. Она совершенно не ожидала увидеть его здесь! Леван никогда не интересовался артхаусным кино и прочими высоколобыми штучками, считая их пижонством. После этой тягомотины Этери готова была с ним согласиться. Но его и не было на просмотре, он появился только в ресторане. Похоже, его притащила сюда золотуська. Не одному только Савве хотелось покрасоваться в центровом месте.