– Но большинство замков смотрят именно на Ла-Манш. Нападения ждали оттуда, из Франции. Так ты согласна? Давай съездим прямо завтра. Правда, у меня завтра с утра консультация… Но я могу ее отменить.

– Не надо ничего отменять. Мы же можем поехать и после обеда! Или пробки будут? – насторожилась Этери.

– Да, это самое пробковое время, – подтвердил Айвен. – Вечер пятницы. Все после работы разъезжаются на выходные. Но это не страшно. В Уинкли мы в любом случае попадем. Я знаю объездные пути.

– Уинкли? – переспросила Этери.

– Замок так называется. И деревня по соседству.

– Похоже на Диснея. Я летом возила своих чертенят в Диснейуорлд.

– Уинкли не похож на дворец Золушки. Впрочем, сама увидишь.

– Он обитаем?

– О да. Там живет Перси, его жена Глэдис и вдовствующая герцогиня.

«Вдовствующая герцогиня – это, должно быть, его мать», – пронеслось в голове у Этери. Но голос Айвена прозвучал так сухо и отчужденно, что она не отважилась на дальнейшие расспросы.

– Может, не стоит ездить? – начала она уже на улице, когда Айвен пошел провожать ее до дому. – Мне кажется, ты не любишь своих родичей.

– Мы не питаем друг к другу нежных чувств, – подтвердил Айвен с легкой насмешкой, – но это не значит, что мы не можем посмотреть замок. Он отреставрирован, в него туристов пускают – к вящему неудовольствию герцогини. Есть и другие любопытные вещи. Можем съездить в Барнстэпл, это старинный город. Саму деревушку Уинкли тоже стоит посмотреть, ну и мой дом представляет интерес. Стиль королевы Анны.

– Хорошо, – согласилась Этери. – Давай заглянем сюда. – Она указала на еще открытый маленький магазинчик.

Они зашли. Магазинчик назывался «Чистый хлопок», здесь торговали трикотажем из Египта. Этери начала осматриваться, а Айвен приветливо заговорил с хозяйкой, и та охотно рассказала, что родом она из Александрии, в Англии живет уже двадцать лет, торговля идет неплохо, но приходится работать допоздна и открываться в выходные, чтобы выдержать конкуренцию.

– Мне такие магазинчики нравятся куда больше, чем большие универмаги, – улыбнулась ей Этери. – Здесь всегда можно отыскать что-то нестандартное.

Она нашла прекрасный подарок сыновьям: два трикотажных свитера – один побольше, другой поменьше – с рельефными спортивными номерами на спине.

– Других размеров нету? – спросила она у хозяйки. – Это им как раз на сейчас, но они же растут.

Хозяйка ответила, что эти два свитера – последние в серии.

– Значит, возьму на сейчас. Как раз по сезону.

– Ты уверена насчет размеров? – встревожился Айвен. – А то окажутся малы, и будет рев.

– Уверена. Матери знают такие вещи. Я ж их из себя рожала, всем телом прочувствовала. И растут у меня на глазах.

Этери подобрала хорошенькое трикотажное платьице, все в оборках, для Анечки. Хозяйка поглядывала на них по-матерински. Она ловко упаковала вещички – каждую по отдельности – в нарядную подарочную бумагу и предложила нанести на обертку имена детей самоклеящимися буквами.

– Это входит в стоимость. Напишите мне имена, я сама наклею.

Этери написала на разлинованном, чтобы удобнее было писать печатными буквами, листке «ALEXANDER», «NICKOLAS» и «ANNA», а хозяйка налепила эти имена на свертки большими, прихотливо разбросанными разноцветными буквами.

– Позволь мне, – шепнул Айвен и расплатился за вещи.

Они вышли из магазинчика. Этери на прощанье пообещала, что будет рекомендовать эту лавочку всем своим друзьям. На нее напало мучительное смущение. Хозяйка приняла их за мужа и жену, это же ясно. Айвен тоже это почувствовал, потому и расплатился, а она ему позволила. Да что там, пока они были в магазине, выбирали вещи и обсуждали размеры, ей самой показалось, что они муж и жена. И это было классное ощущение. Этери даже испугалась, настолько ей понравилось. Что же теперь делать? Отказаться от поездки? Неудобно. Нельзя же просто так, надо придумать причину…

– Кто такая Анна? – прервал молчание Айвен.

Рассказывать ему всю эпопею Анечкиного появления в доме? Нет, не стоит.

– Дочка моей горничной, – кратко ответила Этери.

– Ее нет на фото у тебя дома.

Они уже подошли к домику на Манчестер-сквер.

– Она появилась совсем недавно…

Айвен взял ее за плечи и заглянул в лицо.

– Что случилось, Этери? У тебя вдруг испортилось настроение. Я что-то не так сказал? Не так сделал?

– Ты все всегда делаешь правильно. Просто я устала. Позвони мне завтра после консультации.

– А ты что будешь делать с утра?

– Соберу вещи… Мы же едем с ночевкой, правильно я понимаю?

– Правильно. Возьми вещей дня на три. Чтоб подробно, со вкусом все осмотреть. Возьми что-нибудь потеплее, в замке нет парового отопления. И возьми обувь без каблука. У тебя есть?

– Конечно, есть! У меня есть кроссовки. И джинсы.

– Взглянуть на тебя в джинсах, – улыбнулся Айвен, чувствуя, что ее настроение смягчилось, – мечта. Я позвоню, когда закончу. Спокойной ночи.

* * *

На следующий день Айвен заехал за Этери на настоящей машине.

– «Астон Мартин»?

– А что тебя удивляет? – Он поцеловал ее в щеку и отнял саквояж.

– Я как-то не представляю тебя богатым человеком, – призналась Этери. – Богатство не вяжется с твоим обликом.

– Ну и слава богу. Тем не менее я богат. По-настоящему богат, спасибо папе. Он создал отличную фирму, и я стараюсь держать марку. – Айвен положил сумку в багажник. Этери заметила, что за спинкой сиденья стоит большая клетка с котом. – Поехали.

– Как прошла консультация?

– Картина оказалась подделкой. Стаббз[60]. Многие в Англии писали лошадей, но никто их не писал, как Стаббз, потому и подделывают. Пришла богатая дамочка – желает приобрести престижное полотно. Хорошо хоть только задаток потеряла. Я, как глянул на подпись… Раньше мошенники были попроще, малевали подпись прямо поверх кракелюра, краска затекала в трещины, простым глазом было видно. Теперь стали поумней: размывают краешек полотна, наносят подпись и заново лакируют. Но тонировать они не умеют… Что с тобой? – встревожился Айвен, заметив побледневшее, разом осунувшееся лицо Этери.

– Ничего. – Она улыбнулась через силу. – Вспомнила неприятную историю.

– Расскажешь? – спросил Айвен.

– Да нет, не стоит. Все… все уже кончилось. – Этери заговорила о другом. – Я вижу, слухи о лондонских пробках сильно преувеличены. Мы ни минуты не стояли.

– Мы едем со скоростью восемь миль в час. Ползем улиткой. – Айвен глянул на спидометр и вновь перевел нахмуренный взгляд на Этери. – Я не знаю, о чем тебя можно спрашивать, о чем нельзя.

– Кто бы говорил! – Этери уже овладела собой и успокоилась. – Я тоже не знаю, о чем тебя можно, о чем нельзя.

– Меня можно обо всем.

– Меня тоже.

– Тогда расскажи, что за история.

Стремительно проведя в уме редактуру, Этери выдала сокращенную версию:

– Я помогла одной знакомой сбежать от мужа. Он ее бил, измывался, настоящий садист. Но он записал на нее денежные счета, она была ему нужна – живая и всегда под рукой. Он… узнал, что это я помогла ей бежать, похитил одного моего друга, посадил на наркотики, хотел заманить меня в ловушку. Там тоже фигурировала картина… якобы Рейсдаля. Меня просили определить подлинность. В ловушку я не попалась, но этот мой друг… его убили.

– Ты винишь себя в его смерти? – спросил Айвен в точности, как Софья Михайловна.

– Нет, я… Это ведь из-за меня случилось, – смешалась Этери.

– Нет, не из-за тебя. Ты жалеешь, что помогла той женщине бежать?

– Ни секунды! – страстно выпалила Этери.

– А что стало с этим… с ее мужем?

– Он чеченец, его свои убили, когда не смог деньги вернуть.

– Тебе его жаль?

– Ни секунды! – повторила Этери. – Давай поговорим о чем-нибудь другом. – «Если уж решительно не о чем поговорить, можно о погоде», – подумала она. – Смотри, какой день хороший! Мне повезло с погодой.

– Это в твою честь. – Айвен ласково улыбнулся. – Я не припомню такой прекрасной погоды в октябре столько дней подряд.

– Когда я приехала, лил дождь.

– Просто Всевышнему не сразу доложили. Боюсь, ему придется уволить дворецкого.

– Святого Петра? – засмеялась Этери и тут же помрачнела: – Извини, мне надо закурить.

– Кури, – кротко согласился Айвен. – Вот прикуриватель, вот пепельница.

– А ты совсем не куришь? – спросила Этери, затянувшись.

– Бабушка не курила… У нее была китайская няня, и когда они уезжали из Гонконга в Англию, няня плакала, прямо убивалась: «Вот, ты едешь в развратную Европу, ты там будешь губы красить». Среди китаянок в те годы, – добавил Айвен уже от себя, – губы красили только проститутки. Бабушка поклялась ей, что никогда в жизни не будет красить губы. «Да, – плакала няня, – но там ты острижешь волосы». Бабушка пообещала ей не стричься. А няня все плакала: «Да, но там ты начнешь курить. Там все курят». И бабушка поклялась, что в жизни не прикоснется к сигаретам. Все три обещания она сдержала. Никогда не курила, не красила губы и не стриглась. Когда она мне рассказала, я, четырнадцатилетний балбес, сказал: «Бабушка, ну ты же могла все это не соблюдать! Она не узнала бы все равно!» Бабушка посмотрела на меня строго-строго и говорит: «В том же возрасте меня спросил об этом твой отец. Как и ему, я тебе отвечаю: узнала бы она или нет, значения не имеет, главное, я знала бы, что моим словам веры нет».

– Она тоже взяла с тебя слово не курить?

– А также не стричься и не красить губы? – весело подхватил Айвен. – Последнее нетрудно было бы исполнить, но… нет, она от меня ничего не требовала. Просто на меня ее рассказ произвел впечатление, особенно этот последний ответ, я и решил не начинать.

– И твой отец тоже?

– И мой отец тоже.

Они уже выехали за город, шоссе петляло среди зеленых полей. Айвен ловко управлял праворульной машиной.