– Вас не было целую вечность, Эстер! – упрекнул он. – Ты привезла мне конфет?

Я вручила ему пакет с леденцами, купленными Сэем, пока мы были в церкви, и он снова разлегся на полу, изучать его содержимое, не обращая внимания на отца, который подошел к камину и облокотился на него.

Старая Мадам вежливо спросила:

– Купили вы мула, мадемуазель?

Прежде чем я успела что-то сказать, ленивый голос Сент-Клера произнес:

– Мисс Сноу и я поженились сегодня.

В комнате вдруг стало так тихо, что слышен был только треск поленьев в камине. Я увидела, как взмахнула ручками Старая Мадам и сложила их на животе, увидела также, как Марго замерла на месте перед резным комодом с поднятой над головой лампой. Руперт же, забыв о конфетах, поднял на меня испуганные глаза.

Затем Старая Мадам прокашлялась.

– Это правда? – обратила она к сыну пустые глаза.

Он протянул:

– Стану я шутить по такому поводу.

Ее глаза переползли обратно ко мне, оглядели меня с ног до головы, и мне были хорошо известны мысли, что завертелись в ее мелком мозгу. Эта безродная особа в простой одежде – Ле Гранд! Хозяйка Семи Очагов! Я совершенно спокойно тоже смотрела ей в глаза. Я не собиралась дать себя запугать этой старой обжоре. Так что, когда она первой опустила глаза и проговорила: "Добро пожаловать в нашу семью, мадемуазель", – я ощутила победную дрожь.

Я коротко поблагодарила ее и повернулась к Руперту, который поднялся и стоял, зажав в кулаке пакет с леденцами. Я протянула ему руку и сказала:

– Ты тоже рад за меня, Руперт?

Он долго смотрел на меня, его глаза были презрительно прищурены, на лице – гаев, он так был похож на Руа, что я ощутила болезненный укол в сердце. Но он только тихо сказал: "Не думал, что ты можешь так со мной поступить, Эстер", – и, не приняв моей руки, прошел мимо меня вон из комнаты.

"Ох, ладно! – подумала я. – Уговорю его после" – и повернулась к выходу, чтобы пойти к себе в комнату, снять там шляпу и накидку. Тут я заметила, что Марго все еще неподвижно стоит на месте перед канделябром на резном комоде, и воспоминания о ее вечно высокомерной враждебности взорвали меня.

– Нечего стоять и разглядывать меня, Марго. Занимайся свечами.

– Хорошо, мисс Сноу.

– И запомни, пожалуйста, я – миссис Ле Гранд.

– Хорошо, мадам.

– И не "мадам". Просто миссис Ле Гранд.

– Хорошо, миссис Ле Гранд.

Я поднялась по лестнице, на повороте снова обернулась.

– И когда пойдешь на кухню, сообщи остальным слугам, что сегодня я вышла замуж за мистера Ле Гранда.

Я стояла, пока не услышала ее неохотное: "Хорошо, миссис Ле Гранд" – и пошла дальше, так, чтобы ей было ясно – и Старой Мадам тоже, – что у меня нет ни малейшего намерения мириться с каким-нибудь иным положением в этом доме, кроме того, что теперь принадлежит мне по праву. И должна признаться, что, проходя по верхнему залу, я испытала настоящий вкус торжества – впервые в жизни я была "кем-то" – я шла по своему собственному коридору, у меня есть свои собственные слуги, которые обязаны подчиняться моим приказам; сироте, выросшей в бедности, которая только тешила себя мечтами о счастье, не веря, что они когда-то сбудутся, мне почти не верилось в то, что для меня это стало реальностью.

Однако я сознавала, что род Ле Грандов тоже приобрел кое-что ценное. Я принесла запас жизненных сил этому семейству, вырождающемуся от паразитического образа жизни, энергию и трудолюбие – этим аристократам, неспособным трудиться. "Нет, – сказала я себе, – не только я заключила выгодную сделку".

Сняв шляпу и накидку и приведя прическу в порядок, я отправилась в комнату Руперта, чтобы помириться с ним. Он сидел у окна, положив подбородок на руки, и смотрел в сумерки. Когда я вошла, он встал и повернулся ко мне.

– Зачем ты пришла, Эстер?

– Я пришла, потому что хочу стать твоим другом. Его улыбка была презрительной, но детской улыбкой.

– Я не сумасшедший.

– Ведь тебе не понравилось то, что я… – я запнулась.

– Что ты вышла за папу замуж?

– Да. Почему ты так, Руперт?

Он стал водить по протертому ковру носком старого ботинка, и, опустив глаза, внимательно наблюдал за этим своим движением. Минуту он стоял так. Затем выпалил:

– Папа всегда все забирает себе. Никому ничего не оставляет.

– Но это же ерунда. Он и женился-то на мне, чтобы удержать в Семи Очагах – для тебя.

В его смехе послышалась осведомленность о чем-то отталкивающем, невообразимая для такого юного существа.

– И ты этому веришь, Эстер? Ну так это неправда. Ты нужна ему самому – он испортит тебя, как и все остальное; ты больше не будешь такой, как прежде.

Так, значит, его напугало, что эта женитьба уменьшит мою привязанность к нему, и я подошла к нему, обняла за плечи и поклялась, что этого ничто не сможет изменить. Сначала он вызывающе смотрел на меня, но когда я стала говорить о своих планах сделать из Семи Очагов место, которым он мог бы гордиться, то почувствовала, что напряженность в его теле исчезла, и немного погодя он, покраснев, прижался щекой к моей щеке и сказал: "Если ты изменишься, Эстер, у меня никого не останется". Пока он умывался перед ужином, я раздумывала над его словами. Странно, что и Руперт говорил об одиночестве.

Мой первый ужин в качестве хозяйки Семи Очагов своей тоской ничем не отличался от всех предыдущих трапез. Старая Мадам с безобразным чавканьем удовлетворяла свой жуткий аппетит, что было гораздо более важно, чем появление у нее новой невестки. А новобрачный? Он развалился на стуле, не проявляя ни к чему ни малейшего интереса, словно первый ужин с молодой женой – самое незначительное событие в его жизни. Только Марго слегка обращала на меня внимание; но настолько высокомерно, что, будь я новоявленной невестой в этом доме, была бы запугана до смерти.

И все же в конце ужина кое-что сломило его монотонный ход. Когда Марго уже подавала десерт, со стороны заднего двора, что находился как раз рядом со столовой, раздался хохот, пронзительный и хриплый женский смех, который продолжался так долго, что стал раздражать, как кудахтанье курицы. Я спросила у Марго, кто это так смеется.

Она не спеша сначала подала десерт Старой Мадам и лишь потом ответила мне. Ее дерзкие глаза пристально уставились на меня и, когда наконец последовало: "Не знаю, мэм", я почувствовала: если бы она могла, то сказала бы нечто другое.

Смех звучал все громче, и я резко сказала: "Скажи там, чтобы поискали себе другое место для веселья".

Прежде чем она успела выполнить мой приказ, Сент-Клер отодвинул стул и своей бесшумной походкой устремился через зал на заднее крыльцо. Как только дверь черного хода закрылась за ним, смех оборвался. Я думала спросить у него, кто это был, когда он вернется, но он до конца ужина так и не появился больше за столом. И когда мы уже сидели в гостиной, я видела, как он поднялся к себе.

Так что свой первый свадебный вечер я провела в обществе мальчика и его бабки, слушая хвастливые излияния Старой Мадам. На этот раз она завела разговор на весьма животрепещущую тему. А известно ли мне, спросила она, и конечно, не случайно, что Ле Гранды всегда женились только на красавицах из знатных семей? Такой была Сесиль де Монтале, супруга первого Пьера Ле Гранда, построившего Семь Очагов! Ах, она была первой красавицей французского двора – ее отец был наперсником короля; а что касается ее собственного рода (тут она с притворной скромностью жеманно улыбнулась), то известно ли мне, что она обедала за одним столом с самим императором? Это уже потом она встретила своего будущего мужа, услышала о его огромном поместье в Американских штатах.

Я прекрасно понимала, что таким образом она давала мне понять, что последний Ле Гранд оскорбил свой род женитьбой на безродной гувернантке-янки. Когда я выслушала все, что можно было вынести с дружелюбной миной, то коротко попрощалась и мы с Рупертом пошли наверх.

Около двери своей комнаты он посмотрел на меня:

– Где ты теперь будешь спать, Эстер?

Я была так смущена его вопросом, что голос мой против воли прозвучал резко:

– Где же, как не в своей комнате?

– И папа тоже будет спать в твоей комнате?

Я почувствовала, как краска заливает мои щеки, но я так спокойно, как только смогла в тот момент, объявила, что его папа будет ночевать, как обычно, в своей башенке. Но его вопросы оживили все смутные знания и образы, которые тревожили меня с того дня, когда я дала Сент-Клеру согласие стать его женой. До сих пор я безжалостно отбрасывала их, как человек, который ради главной цели решается не застревать на мелких препятствиях, что могут появиться на его пути. Теперь же, после расспросов Руперта, сомнения, одолевавшие меня, поднялись как грозная стая каркающих ворон, от которой уже не отмахнешься.

"Что ж, я заключила сделку, – сказала я себе, – и теперь должна платить, хотя я точно и не представляю, какова будет эта плата". Сент-Клер, конечно, ни словом, ни жестом даже не намекнул, будет ли этот брак только деловым партнерством, или же сделка подразумевает и право на мою постель. И потом он казался таким равнодушным и холодным, что я с трудом представляла его в роли, требующей проявления страсти. Теперь-то я знаю – и, думаю, знала тогда, – что я лишь пыталась себя обмануть.

С этими тревожными противоречивыми чувствами я уложила Руперта в кровать и пожелала ему спокойной ночи. Когда же я вошла в свою комнату, аккуратную и чистую, как обычно, то уверенность и здравый смысл вернулись ко мне. "В конце концов, – напомнила я себе, – я же не выданная кем-то замуж робкая невеста, чтобы дрожать в ожидании своей первой ночи с неведомым мужем"; и хотя образ Руа возник передо мной так явственно, что мне казалось, я улавливаю запах его табака, я сказала себе, что Сент-Клер, а не Руа стал моим мужем и, уж конечно, я не первая и не последняя женщина, которая спит с одним мужчиной, а мечтает при этом о другом. Я была женщиной, которая при определенном стечении обстоятельств решила не упускать свой шанс.