Мария Зайцева - В плену Гора

- Нет! Не трогай, сука! Нет!

Я барахталась, тонула в кошмаре, неожиданно стало ужасно холодно, Боже, да я же в воде! Я в озере! И лед обжигает! И двигаться невозможно, я уже замерзла, я уже на дне…

- Коша, чшшшш… Тихо, тихо, тихооооо…

Уютное бормотание, мурлыканье большого, теплого зверя, укрывшего меня лапами, словно огромный медведь в зимней берлоге подмял под бок, жарко задышал в ухо, принося спокойствие, мгновенное, осязаемое облегчение… Блаженство.

Этот навалившийся зверь был не тяжелым, не душным, от него приятно пахло чем-то будоражащим, вкусным. Его хотелось облизнуть.

Я повернулась и позволила себе сделать это.

Сладко провела языком по гладкой, невозможно приятной коже, прижалась теснее, как маленький котенок уткнулась носом в поисках тепла и защиты.

- Коша ты моя… - мягко хрипел зверь, сильнее сжимая меня в своих вкусных объятиях, урчал и прикусывал мочку, - чего дрожишь? Согреть тебя?

- Да… Да, да… - шептала я, не особо понимая, сплю или уже нет. Да и неважно это, наверно.

Потому что рядом с ним было так тепло, так безопасно, так спокойно, что хотелось длить это состояние, наслаждаться им, ловить все отголоски удовольствия.

Зверь, мягко сопя, навалился сильнее, прижимая животом к кровати, жарко задышал, прикусывая загривок, успокаивая этим и одновременно заводя еще больше.

Я вытянула руки над головой, он тут же перехватил, припечатал их одной ладонью, второй щедро проходясь по животу и ниже, приподнял под бедра, сунул подушку, выстраивая меня в совершенно неприличную жаркую позу. Я, так и не открыв глаз, мысленно представила, как мы смотримся со стороны. И завелась еще сильнее.

Он, здоровенный жаркий зверюга, распластавший меня на кровати, полностью накрывший своим телом так, что не было никакой возможности пошевелиться, проявить хоть какую-то инициативу…

И я, худенькая, дрожащая, плавящаяся от удовольствия, самого примитивного, животного кайфа от умелых, таких правильных действий опытного мужчины.

Раньше бы я только ужас испытала в этой позе… Черт, да раньше мне бы и в голову не пришло вообще такое позволить!

Чтоб без возможности сопротивляться, чтоб словно в плену…

Но сейчас мне все нравилось, мне было одновременно спокойно и сумасшедше горячо.

Я раздвинула ноги, сама, прогнулась в пояснице, потерлась о него задом.

- Коооша… - раздалось прямо в ухо сверху тихое шипение, - ты не торопись… Нам некуда…

И теперь уже обеими руками , широкими лопатообразными ладонями по телу – с двух сторон, мягко, но основательно. Словно и в самом деле кошку гладил… А я и выгнулась сильнее, и замурчала отчетливей…

И затылком потерлась о плечо, с наслаждением и дрожью слушая , как он хрипит мне на ухо восхищенно и сладко:

- Хорошая какая, красивая, красивая моя кошка… Попалась… Хочу тебя… Хочу…

Каждое его слово сопровождалось мягким поглаживанием, касанием, которое отдавалось дрожью, длинной, томной… А на последнем «хочу» я почувствовала, как в меня проникает горячий большой член… И это было… Как нож в масло. Медленно, плавно и неотвратимо.

Я застонала, заскребла ногтями по простыне, стремясь прогнуться сильнее, заполучить его еще больше в себя, чтоб заполнил до упора, до самого конца.

- Тихо, тихо, коша моя… Сейчас, сейчас… Ох, бля…

Он застонал, глухо и так заводяще, что мне захотелось повернуться, посмотреть на его лицо.

Вывернула голову, но разглядеть ничего не удалось.

В спальне царила темень, неизвестно, сколько прошло времени с тех пор, как мы, совершенно обессиленные, добрались сюда, на второй этаж, до кровати.

После спонтанного секса на кухонном столе время полетело бешено.

И вечер промелькнул незаметно.

Мы занимались любовью, потом ели, потом опять занимались любовью, потом пили какой-то очередной подполовский полезный отвар, опять занимались любовью. Практически не разговаривали.

Не могли просто. Я словно с ума сошла. Каждое его действие, каждое слово обжигало и заводило. И то, как он смотрел, и то, как проводил ладонью по коротким волосам на голове, и то, как рывком, через голову, стягивал джемпер… Это было какое-то сумасшествие, дикое, невозможное, всепоглощающее. Я никогда не думала, что так может быть.

Не думала, что вообще когда-либо позволю мужчине прикоснуться к себе так.

Не думала.

Но теперь… Теперь страшно этого хотела.

Каменный подпол был хорош. Весь. Целиком и полностью. От горящих, бешеных глаз, до каменного члена, который, кажется, даже и не падал. Может, он просто травок своих напился? И меня заодно напоил? Почему я себя как мартовская кошка в охоте вела?

Правильно он меня назвал – Коша. Глупая, мягкая коша, словившая весенних эндорфинчиков…

Мы добрались до кровати ближе к полуночи и вырубились.

Правильно, потому что кровать – она для сна.

Да и сил не оставалось.

Но, как оказалось, подпол очень быстро восстановил запасы жизненной энергии.

Он двигался во мне мягко, мощно, сильно, словно прибой – накатывает и откатывает, заполняет собой, кажется, до краев. А потом мягко ползет назад, оставляя приятное опустошение.

Меня качало и качало на этих сладких волнах, укрывало тяжелой зимней медвежьей шкурой, и вырваться, остановить это казалось невозможным. И ненужным.

Подпол беспрерывно что-то нашептывал, пошло-восхищенное, горячее до одури.

И я еще от этих слов его умирала в удовольствии.

Дышать становилось тяжелее, воздух словно густел. И тоже плавился, тек по коже солеными каплями.

Они вкусно ощущались на губах, когда Гор поворачивал меня за подбородок, бережно, ласково, и целовал. Томно и глубоко. И его язык во мне двигался так же мощно и сильно, и тоже дурманил, заставлял умирать от наслаждения.

Это было так не похоже на то, чем мы занимались вечером.

Тогда мы словно голод утоляли. Дикий, звериный. Сначала быстро и яростно, крупными частями.

Потом медленно и жестко, обстоятельно. Потом мягко, смакуя каждый кусочек. Потом опять быстро, на кураже, легким десертом. Потом опять медленно, с удовольствием и плавностью.

А вот сейчас…

Это даже не секс был, наверно. Это было взаимопознание. Взаимопоглощение. Взаимоплен.

Не только он расплавлял меня своей мощью, своим напором. Забирал мое тело, мою душу себе.

Но и я ощущала, как он терял себя. Постепенно, но окончательно. Как двигался, все меньше выверяя силу, и эта утрата самоконтроля такого крупного хищника могла бы закончиться для жертвы плачевно. Наверно. Но я не была жертвой. Ни за что. Не с ним.

Я была – его частью, равноправной и оберегаемой. Потому что, даже ускоряясь, даже забывая обо мне в погоне за своим кайфом, он все равно все делал так, что я только принимала, подстраивалась, приветствовала каждый жестокий толчок, каждое грубоватое сжатие, каждый жалящий поцелуй-укус.

Мне все нравилось. Я от всего получала удовольствие.

И даже то, что он, как и в первый наш раз, еле успел выйти перед финалом, не смазало оргазма.

Закономерного. Одного на двоих.

Настолько вышибающего в странное потустороннее состояние, что мы еще минут пять просто лежали, стараясь прийти в себя. Начать дышать.

Каменный подпол, естественно, вернулся на землю раньше меня.

Мазнул губами по спине, собирая капли пота. Выдохнул.

Приподнялся на локте, мягко скатился в сторону, зашуршал упаковкой салфеток.

Влажное прикосновение холодило кожу. И даже это было приятным.

- Прости, Кош, я забылся. Что-то совсем с тобой контроль теряю…

Извиняющийся поцелуй в плечо, глубокий – в губы.

Я ничего не ответила, вымотанная долгим сексом, просто расслабленно лежала на боку, слушая, как он возится, пьет воду, отрицательно помотала головой на предложение попить.

Мне было хорошо и уютно с ним, и это послесексовое мягкое шевеление тоже овевало теплом.

Особенно, когда он угомонился, лег за моей спиной и опять по-медвежьи мягко, но очень по-собственнически перетянул к себе под бок.

Я удобно устроилась, чувствуя только негу, только блаженство.

И удивлялась своей дневной дурости. Наказать… Отомстить… Плен… Господи, да если эти две недели, пока я буду находиться здесь, пройдут в таком режиме…

Я буду только рада.

Впервые за пять лет я не прошла ужас привычного кошмарного сна до конца, впервые меня из него выдернули настолько основательно и заменили холодную могильную жуть горячими, острыми, невероятно сладкими ощущениями… Что я уже не боялась. Ничего и никого.

И, засыпая в лапах каменного подполковника, думала, что, скорее всего, больше я таких снов не увижу.

Была у меня твердая убежденность на этот счет.

Кошка кричала ночью.

И ладно бы во время секса.

Это понятно и мне, как мужчине, даже лестно.

Нет, во время секса она тоже кричала. Так заводяще, что сил прибавлялось и хотелось слушать и слушать этот бессвязный лепет, смотреть в эти шальные, абсолютно сумасшедшие глаза. Она и меня этим заражала, безумием мартовским, кошачьим.

Никогда до этого я так себя не вел. Да и сексом столько не занимался. За исключением времени до армии и после армии, когда стояк случался на все подряд, что было младше сорока пяти и имело юбку.

Хорошее время. Веселое.

Потом я , исключительно сдуру, женился. По великой любви, конечно же. Той самой, которая случается со всеми молочными щенками, немного пообтёршимися и решившими, что они – уже крупные и знающие себе цену зверюги.

Пять лет женитьбы все расставили по полочкам.

Щенок – он потому и щенок, что лапы толстые и уши не стоят. А, значит, делает неуклюжие движения и не слышит то, что ему говорят опытные большие звери.